Глава пятнадцатая.
ПАСХА НОВОГО ЗАВЕТА
С вечера 5 апреля до ночи на 7—е
В то самое время, когда на Елеоне Христос вел с учениками беседу о последних днях, Иуда тайно проник во дворец Кайафы, чтобы встретиться с представителями власти. Он предложил саддукеям свой план: схватить Иисуса ночью вне города, не привлекая внимания толпы. Иуду, конечно, стали расспрашивать о замыслах Учителя и Его приверженцах. Вероятно, Искариот сообщил, что Иисус, по его мнению, намерен провозгласить Царство Божие в день Пасхи. [1]
Опасаясь, что это будет какой–нибудь новый дерзкий акт, вроде изгнания торговцев из храма, иерархи ухватились за возможность своевременно предотвратить соблазн. Хотя арест был сначала отложен на послепраздничные дни, содействие Иуды заставило Синедрион изменить решение, тем более что он вызвался сам провести стражу к месту, где обычно укрывался Иисус.
Раз вступив на путь предательства, Искариот не мог остановиться. Теперь уже он был намерен извлечь и выгоду из своей измены. «Что хотите дать мне?» — спросил он, после чего архиереи немедленно заплатили ему за помощь. [2] Получив деньги, Иуда как ни в чем не бывало вернулся к Учителю.
Утром, в четверг Иисус велел апостолам готовиться к седеру, пасхальной трапезе. По уставу ее следовало начинать вечером 14 нисана, которое в том году приходилось на пятницу; но Господь знал о предательстве, знал, что Ему осталось быть на свободе меньше суток, и поэтому хотел успеть встретить Пасху в кругу учеников. Он придавал особое значение этому последнему в Его земной жизни празднику. «Великим желанием возжелал Я вкусить эту пасху [в данном контексте — синоним пасхального агнца] вместе с вами прежде Моего страдания, — сказал Иисус, — ибо говорю вам: не буду вкушать ее, доколе не исполнится она в Царстве Божием». [3] Апостолы поняли эти слова по–своему. Даже когда накануне Он говорил: «Вы знаете, что через два дня будет Пасха, и Сын Человеческий предан будет на распятие», они не верили в трагическую развязку и продолжали думать, что нынешний седер станет кануном Его торжества. [4]
— Где нам приготовить пасху? — спросили ученики. Было бы надежней оставаться в Вифании, но Иисус послал их в город к одному из Своих тайных последователей. [5] Пасха должна была совершиться по закону — в Иерусалиме.
— Идите в город к такому—то, велел Он Петру и Иоанну, и скажите ему: «Учитель говорит: время Мое близко. У тебя Я совершу пасху с учениками Моими».
Оберегая эти драгоценные часы, Он принял меры предосторожности. Имя владельца дома было названо только двоим. Христос дал им знак: у ворот они встретят человека с кувшином, который и проводит их.
Обстановка секретности начинала беспокоить учеников: двое из них даже вооружились на случай внезапного нападения.
Неизвестно, можно ли было приобрести ягненка и совершить положенное жертвоприношение за день до праздника. Не исключено, что обычай позволял это, ибо тысячи и тысячи паломников желали принять участие в обряде. [6] Во всяком случае, неведомый друг Учителя позаботился обо всем.
На исходе дня Иисус с учениками пришел в Иерусалим.
Впервые за эту неделю Он готовился провести там ночь. Хозяин уже ждал их. Большая верхняя комната была выметена и выстлана циновками. Все остатки квасного хлеба, по обычаю, были уничтожены. На столе находились лишь глиняные тарелки с опресноками, кувшины с вином, кубки. Об агнце, или самой «пасхе», евангелисты не упоминают, но, если наше предположение правильно, было подано и это традиционное блюдо. Каждая трапеза, сопровождавшаяся молитвами, считалась у иудеев своего рода обрядом. В ней участвовали только члены семей или маленькие братства, «хабурот». Места во время таких вечерей занимали по старшинству, которое строго соблюдалось. Поэтому апостолы, войдя, стали спорить: кто будет ближе к Учителю. Однако Иисус напомнил им, что не только в эту торжественную минуту, но и в любое время они должны побеждать всякое честолюбие. [7]
Ветхозаветные пророчества нередко изображали мессианское Царство в виде пира. [8] Если судить по многим притчам Христа, Он дорожил этим символом. Для Него собравшиеся за праздничным столом братья олицетворяли мессианскую общину, Главой которой был Он Сам.
По тогдашнему обыкновению все возлегли на низких ложах: Иоанн рядом с Господом, Симон — напротив Него; поблизости находился и Иуда.
Священное событие Великого Четверга, которому предстояло жить в таинстве Литургии, стать средоточием Церкви и которое будет запечатлено в молитвах и гимнах, в творениях Джотто, Дионисия, Леонардо, происходило в обстановке непритязательной простоты. Только присутствие Искариота, если бы апостолы знали о предательстве, могло омрачить вечерю. Но они пока ни о чем не догадывались.
Хотя законный срок седера наступал лишь на другой день, Христос, вероятно, во всем следовал пасхальному чину. [9] Это бы Его праздник, Его «новая Пасха», знаменовавшая уже не исход на свободу и усыновление Богом одного народа, а искупительный дар всему миру.
В начале вечери полагалось в знак благоговения омыть руки. После этого Христос неожиданно встал и, сняв верхнюю одежду, опоясался полотенцем. Двенадцать замерли в недоумении. Он же налил воду в кувшин и приготовился мыть ноги ученикам. На Востоке это делали слуги, встречавшие гостей после путешествия по пыльной дороге; но в Общине Христовой слуг не было и не должно было быть. Обязанности раба исполнил Сам Господь.
Невозможно описать крайнее смущение, в которое Иисус поверг присутствующих. Кифа, когда Он приблизился к нему, воскликнул:
— Ты ли мне моешь ноги?
— Что Я делаю, ты не знаешь теперь, но поймешь потом.
— Не умоешь ног моих вовек! — протестовал Симон.
— Если не умою тебя, ты не имеешь части со Мною.
Петр огорчился еще больше:
— Господи, не ноги мои только, но и руки, и голову!
— Омытого, — ответил Иисус, — нет нужды мыть, разве только ноги, но он чист весь. И вы чисты. Но не все. [10]
Это был первый в тот день намек на изменника, находившегося рядом с ними.
Когда Иисус вернулся на Свое место во главе стола, Он сказал: «Знаете ли, что Я сделал вам? Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я действительно Учитель и Господь. Итак, если Я умыл ноги вам — Я, Господь и Учитель, — и вы должны друг другу умывать ноги. Ибо Я дал вам пример…
Я посреди вас — как служащий… Но вы — те, которые пребывали со Мною в испытаниях Моих, и Я завещаю вам — как завещал Мне Отец Мой — Царство, чтобы вы ели и пили за трапезою Моею в Царстве Моем». [11]
По обыкновению вино смешали с водой, и каждый, наполнив свою чашу, читал над ней благодарственную молитву: «Благословен Ты, Господи Боже наш, Царь вселенной, создавший плод лозы виноградной». Затем слушали пасхальное славословие, рассказ об Исходе и ели агнца с горькими травами.
Спустилась ночь. В горнице зажгли светильники. Все заметили, что Учитель погружен в глубокую скорбь. Когда Он произнес слова псалма: «Ядущий со Мною поднял на Меня пяту», — апостолы поняли, что Ему грозит неведомая, но близкая опасность. Наконец, Иисус сказал прямо: «Один из вас предаст Меня. Он ест со Мною». В горестном смятении и страхе все стали переглядываться. «Не я ли?» — посыпались вопросы. Иуда, которого раздирали противоречивые чувства, тоже осмелился спросить: «Не я ли?..»
Что ответил ему Господь, никто не слышал, но Иуда понял: его замысел раскрыт. Иисус же, обратившись к остальным, сказал: «Сын Человеческий идет, как написано о Нем. Но горе человеку тому, через которого Сын Человеческий предается. Лучше было бы не родиться человеку тому».
Неизвестность томила Петра. Не выдержав, он сделал знак своему молодому другу, возлежавшему рядом с Учителем, чтобы тот спросил, кто предатель. На вопрос Иоанна Иисус чуть слышно ответил: «Тот, кому Я дам этот кусок хлеба, обмакнув его».
Кусок был протянут Искариоту. Этот жест считался на трапезах признаком расположения и любви. Господь в последний раз хотел спасти гибнущую душу. Однако Иуда ожесточился еще больше. «Вошел в него сатана», — говорит евангелист. Теперь предатель уже ненавидел свою Жертву. «Что делаешь, делай скорее», — твердо сказал Иисус, глядя на Иуду. Все подумали, что Он посылает его купить необходимое к завтрашнему празднику. Иуда встал и молча вышел. Ночной мрак поглотил его. Мосты были сожжены. Архиереи уже ждали своего сообщника.
Тревога не покидала Петра и Иоанна с того момента, как за Иудой закрылась дверь; но мрачная туча, нависшая над учениками, несколько рассеялась. Может быть, и Сам Иисус ощутил облегчение.