Читать интересную книгу Плутовской роман в России. К истории русского романа до Гоголя - Юрий Штридтер

Глава 5

Положение в последние десятилетия XVIII в.

В трёх предшествующих главах намеренно исследовалось всегда только одно произведение, причём в значительной степени изолировано, чтобы лучше проявилось своеобразие отдельной работы. Но три отдельных анализа «Пересмешника», «Пригожей поварихи» и «Ваньки Каина» в совокупности уже дают в принципе общее представление о русском плутовском романе в пору его зарождения.

Характерна социальная и литературная ориентация авторов или издателей. Как Чулков, так и Комаров уже в своих предисловиях недвусмысленно ориентируются на простого, не «благородного» русского читателя. Оба в своём литературном производстве были непосредственно зависимыми от благосклонности, т. е. от готовности этих читателей купить книгу, и Чулков тоже открыто признаёт это. Таким образом он высказывает то, что было характерно для всей русской романной литературы того времени и положения её авторов. И тем самым он первым характеризует новый, как раз только формировавшийся в России тип автора романов и «писателя» в его противоположности типу «поэта», как того требовала господствовавшая тогда классицистическая школа и как вышесказанное ею формировалось.

Оба автора стоят только в начале своего социального восхождения, которое, очевидно, было обусловлено и их позднейшим литературным успехом. Выбор биографии плута в качестве основы или разрабатываемой темы является для них не экспериментом писателя, создавшего себе имя с той литературной формой, которую сохраняли все авторы страны (как, например, обстояло дело с Кеведо), а попыткой «начинающего».

Но для такой попытки плутовской роман или жизнеописание плута оказались особенно подходящими как Чулкову, так и Комарову. Постижение окружающего мира с точки зрения обделённого и стремящегося вверх по социальной лестнице, характерное для этого литературного типа, соответствовало их собственной среде, которая становилась объектом описания и была им знакома. И, что было важно для дебютанта, зависившего от спроса публики, литературный образец уже доказал, что он нашёл отклик у тех читательских слоёв, к которым оба автора в первую очередь и обращались. Плутовской роман Лесажа уже снискал благосклонность русских читателей, когда Чулков написал своих «Пересмешника» и «Пригожую повариху». И, как сам Комаров указывал в своём предисловии, «Картуша» уже усердно читали и хвалили в кругах простых русских читателей, когда он опубликовал свою биографию Каина, чтобы предложить в ней отражение и копию истории французского мошенника и разбойника.

Таким образом, все три рассмотренные русские произведения опираются на западноевропейские литературные примеры, уже известные в России благодаря переводам, но все три ограничиваются простым перенятием схемы. Так как они при этом ориентируются на различные варианты плутовской литературы и сами эти различные прообразы изменяются ещё в различных направлениях, которые дополняются в качестве местного варианта «исконно народным» повествованием о плуте, то уже непосредственно после появления русского плутовского романа возникает варианты типов в весьма широком спектре.

При этом от одного произведения к другому нарастает интенсивность руссификации. Уже в «Пересмешнике» пересадка на русскую почву erhoben приобретает программный характер, правда, остается в рыцарских историях ограниченной декором и проводится в плутовских повествованиях (за исключением сатирических новелл V части) только отчасти. «Пригожая повариха» – это уже (впервые в напечатанной русской литературе) роман, предлагающий на живом русском разговорном языке картину русских порядков и русских типов (даже если и скопированных из традиционного репертуара), и пытающийся изобразить жизнь современницы из простых русских горожан. И, наконец, в «Каине» формируется документально подтверждённый сюжет из собственной, ещё непосредственно актуальной истории. Нарисована богатая и обстоятельная картина современной Москвы, суеты на большой Макарьевской ярмарке и т. д., и большие части рассказа по языку, стилю и тематике соответствуют исконно народному русскому повествованию.

Так на примере первых русских плутовских романов (или первых попыток этого рода) повторяется то, что характерно для всей истории европейского плутовского романа. Также повсюду в Европе схема плутовского романа одинакова, будь то в Испании или Англии, в Германии или Франции, и из одной национальной литературы делаются заимствования в другую. Но эта заимствованная форма приспосабливается к собственной, национальной, традиции, воспринимает специфические элементы и формы соответствующей национальной литературы и становится средством сатирического отображения своеобразия каждой из этих стран, её людей и истории.

Если сравнить рассмотренные русские произведения с русской сатирой заканчивавшегося XVII и раннего XVIII вв., то окажется, что сатирическое осмысление окружающего мира приобрело в тематической широте, но, скорее, проиграло в полемической остроте. По меньшей мере, критика существенно более косвенная, чем в некоторых сатирических пародиях из предшествующего рукописного наследия. Одна из причин этого – цензура, которой подлежало любое издание. Первоначально государственные предписания по печати и цензуре вообще предусматривали только печатание «полезных» книг[650], и если затем, несмотря на это, было допущено много менее «полезных» книг (как раз в области беллетристической прозы), то следовало по меньшей мере избежать любой видимости «вредности» – в духе критики государственного устройства. Если какая-либо из типографий хотела по собственной инициативе издать произведение развлекательной литературы, то она сталкивалась с не всегда лёгкой задачей – с одной стороны, соответствовать вкусу публики (чтобы спрос публики и доходы оправдывали типографские расходы), но с другой – избежать любого противоречия существовавшему строю и даже любой неприличности тематического или изобразительного характера (чтобы цензура не запретила печать).

Что такие соображения имели решающее значение уже при первых русских изданиях западноевропейских плутовских романов, показывает, например, письмо директора типографии кадетского корпуса соответствующему цензору, в котором он просит о подписании «Естеванилла» в печать:

Л.-гв. Измайловского полка прапорщик Василий Приклонский желает, чтобы переведённая им книга в двух томах состоящая «Похождение Естеванилла Гонзалеца» напечатана была по силе штата за 300 экз., которая мною читана, и противностей к напечатанию в ней не имеется. Штиль и материя весьма изрядны, и прибыль в казну ожидать можно. Того ради ожидаю вашей резолюции[651].

Резолюция гласила «Печатать», и в следующем году (1765), этот старый плутовской роман, обработанный Лесажем, мог быть издан типографией кадетского корпуса.

Таким образом, если уже при печати переведённых романов о чужих странах и минувших временах было необходимо считаться с цензурой, то тем более это имело силу применительно к произведениям отечественных авторов о современной им русской ситуации. Собственно, уже и выбор такой темы свидетельствовал о смелости, тем более, если русская ситуация изображалась с точки зрения находившихся на низших ступенях социальной лестницы, обездоленных лиц или групп, что и происходило в плутовском романе. В результате этого опасность протеста против господствующего порядка или, по меньшей мере, критики в его адрес имелась с самого начала. Правда, выбор плута в качестве главного героя имел и преимущества по отношению к цензуре. Хотя на самом образе плута и с помощью его особенно отчётливо разоблачались человеческие, социальные и административные недостатки окружающего мира, но возможному вмешательству цензуры всегда противопоставлялось возражение о том, что ведь разоблачитель – всего лишь «плут», и поэтому его нельзя воспринимать всерьёз, или что он как «асоциальный элемент» сам виновен в своём сомнительном положении.

Так, например, на истории Каина становится прямо-таки устрашающим образом очевидна некомпетентность и коррумпированность власти, недопустимость всего тогдашнего порядка. Но тот факт, что это показано не на образе социального мученика или борца, а уголовного преступника, что сам рассказчик от первого лица не обвиняет, а просто сообщает и при этом даже ещё стремится обратить всё в развлечение и шутку, отбирает у всего повествования прямоту и прикрывает, тем не менее, содержащуюся в нём критику. Даже там, где место шутливого рассказчика от первого лица занимает серьёзно размышляющий автор, где этот автор отваживается даже на отдельные намёки, обращённые против крепостничества, эти полемические подходы настолько поглощаются общим впечатлением развлекательного и поучительного повествования, что текст мог быть напечатан, не натолкнувшись поначалу на ведомственные возражения. Не случайно, правда, что издания повествования о Каине прекратились в тот момент, когда частные типографии были снова запрещены, когда наступило решительное ужесточение цензуры. Во времена царствования Павла не вышло, что характерно, ни одно новое издание ранее так часто печатавшихся сочинений, а первое новое издание последовало снова только после войн против Наполеона[652].