Поначалу я расстроилась, что план добраться в город провалился. Актеришка, выскочивший как черт из табакерки, сбил с толку. С другой стороны, может и хорошо, что я в повозку не села, первым делом бы их путь и проследила, если бы беглеца искала. А так, будут ведь думать логически, вряд ли решат, что я в лес ломанулась, я же о городе служанку расспрашивала.
Нет худа без добра. Пережду некоторое время в лесу и буду держать курс к какой-нибудь деревне. Наскоро перекусив скудными запасами, я продолжила путь.
А вот когда начало вечереть, во мне шевельнулось беспокойство: неужели я так и буду брести по лесу и никуда не выйду? Я гнала от себя эти мысли и продолжала идти. Я не хотела допускать, что все сделанное было напрасным.
И ничего, что темнеет быстро и что в лесу бреду, зверья я никакого не встретила, значит и ночь здесь переживу! А вот в замке, боюсь, меня ждет куда худшая участь.
В какой-то момент мне показалось, что тянет дымком. Я даже остановилась, жадно принюхиваясь. Неужели где-то костер и люди? Разглядеть что-либо не представлялась возможным несмотря на то, что зрение более-менее привыкло к темноте. Но я как собака, почуявшая запах еды, взяла след.
Впереди замаячил огонек. Сначала он виделся слабо, но с каждым моим шагом становился ярче и притягательней. Заурчало в животе. Что я там ела за сегодняшний день? Мышкины слезки, а не еда…
Правда, моим чаяньям не дано было сбыться, во-первых, просидев в засаде минут двадцать, на всякий случай, мало ли кто огонь разжег, я никого не увидела. Во-вторых, едой тут и не пахло. Просто костер без дичи, котелка, где бы суп варился…
Живот заурчал втрое громче. И я плюнула на конспирацию. Кто бы не развел этот огонь, съесть меня не должен. Тьфу ты, одни мысли о еде.
— Люди, ау, — решилась позвать я, выходя из своего укрытия. — Извините за вторжение, но можно я у костра погреюсь?
«И едой вашей полакомлюсь», — мысленно прибавила я и одернула себя. Блин, Надя, всего день в лесу, а словно неделю в нем провела.
Никто мне не ответил. Я вздохнула и протянула озябшие руки к огню. Огонь в костре не то, что был очень сильным, скорее мерным, спокойный, уютным. Видимо, давно горел, а теперь вот догорал.
Наверно, люди, которые его разожгли, не до конца потушили, а он с новой силой завелся. Иначе куда все подевались?
Я грела руки и размышляла. Мне в какой-то мере опять повезло. Хоть немного погреюсь, да и место неплохое, чтобы заночевать. А утро вечера мудренее.
Я смотрела на тлеющие угольки и сначала не поняла, что привлекло мое внимание. То ли искорка взвилась, то ли там реально что-то шевельнулось? Нет, игра воображения…
Или не игра…
Я присмотрелась и разглядела лапку. Обыкновенную лапку ящерицы, которая дернулась, испугав меня и заставив отпрянуть. Подождите-ка… Это что же, кто-то кинул в костер ящерицу, а та, бедная и бежать не в силах была? Но раз шевелится — значит живая?
Недолго думая, я схватила палку и как следует поворошила угли, подгребая несчастное земноводное ближе к земле. Ну же… еще чуть-чуть…
Вообще, мне явно мозги отказали, раз вытащив ящерку, я вместо того, чтобы дать ей остыть и просто отлежаться, схватила ее на руки. Но… меня не обожгло! Ящерка была прохладной! Я осторожно погладила ее, отмечая, что шкурка у нее и не черная вовсе, а алая.
— Бедненькая, — прошептала я. — Вот же изверги, как можно было такую красавицу в костер кинуть?
Ящерка оживала прямо на глазах. Яркие бусинки-глазки черного цвета, алая шкурка, как само пламя. Я даже подумала о сказках, где водились саламандры. Может и она такая? Черт их знает, что тут еще может водиться.
— Какая же ты миленькая, — произнесла я, радуясь, что нашла живое существо.
Вдвоем не так страшно, даже если это всего лишь земноводное. Я вздохнула и погладила пальчиком спинку ящерки. Мне показалось или она зажмурилась? Нет, почудилось.
Что ж, костерок догорает, скоро совсем утихнет, дальше идти смысла нет, нужно к ночлегу готовиться. Я осмотрелась в поисках места, где можно сделать лежанку, благо хвойных деревьев достаточно, ветки пушистые по земле стелются, можно соорудить матрас. Мне понравилось большое раскидистое дерево, чьи корни причудливо вились по земле, образуя выемку, куда я вполне могла поместиться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ничего, ночь переждать, а там и путь продолжить, — пробормотала себе и уже шепнула ящерке: — Посиди тут немножко.
Я ссадила невольную подружку на сумку, а сама принялась готовить себе спальное место. Когда знаешь, что ты не один, страхи растворяются, а работа спорится.
— Надеюсь, ты не голодна, — уже сидя на импровизированной кровати, пробормотала я.
Я как раз провела ревизию остатков еды, с сожалением отметив, что пара яблок — не тот ужин, на который рассчитывал молодой организм, однако все же лучше, чем ничего.
Но, видимо, сказалась усталость, нервозность, да просто страхи, которые я умело прятала все это время, что провела в новом мире. Легко ли из огня да в полымя? Из свободной женщины в бесправную куклу?
Знаете, как это бывает? Одним махом накатила тоска и боль. Я не хотела плакать, я грызла яблоко, а слезы, они сами полились, и я не сразу их заметила.
— Сиди взаперти, картины малюй и радуйся, что вообще жива. А может я мир посмотреть хочу! — бормотала себе под нос. — Невеста… надо же!
Меня затрясло от гнева и обиды, зачем я только вспомнила про Рикарину?
— А она шеи лебедям одним махом сворачивает. Что ж я, глупая, там оставаться? И вообще, птичку жалко! — Я с остервенением утерла слезы.
Что это вообще такое? С какой радости я плакать буду?
Да не дождутся! Чтобы я из-за всяких дураков плакала!
Я распалялась все больше, еще зачем-то ящерку взяла на руки и к лицу поднесла.
— Вот скажи мне, подружка, разве так сложно поговорить по-человечески?
И все, Остапа понесло…
Я жаловалась буквально на все, что меня раздражало и бесило в замке, говорила взахлёб о своей жизни на Земле, получалось сумбурно из-за злости, переполнявшей меня.
— Мы же русские! Русская женщина, она знаешь какая? Она и коня на скаку остановит, и в избу горящую войдет! Войдет, если будет ради чего, понимаешь, саламандрочка?
Я даже руками помахала, выплескивая, скопившиеся эмоции.
— А мне — сиди взапер-р-рти! — И такой у меня эта «р» раскатистой вышла, что ящерка на мне подпрыгнула и удивленно уставилась черными, как бусинки, глазками. — На улицу — нельзя, в коридор — нельзя, из общения — Горгона, которая так и норовит оскорбить каждым словом! Что я ей, животное бесправное? Я живая! Да я сына тянула в голодные годы! Я мужа, посмевшего руку на меня поднять, взашей вытолкала и ни дня об этом не жалела! Что мужчины? Тьфу на них! Только и знают, как самоутверждаться за счет женщины! Хоть один бы спросил, а чего же ты хочешь, Наденька?
Саламандра ловко пробежала по руке и уткнулась мне в шею. Складывалось впечатление, что она меня жалеет, как будто лапками по коже водит.
Я вздохнула, чувствуя, как меня от гнева трясет, и сняла красавицу с шеи.
— Эх, одна ты меня понимаешь. Мне же простого счастья хочется, нужной себя чувствовать, желанной и единственной. Да какая женщина этого не хочет? — Я вздохнула и прижала ящерку к груди. — Чтобы заботился искренне, а не лепил под себя куклой безголовой. Чтобы доверял и видел во мне равного партнера, а не кобылу племенную. Поддерживал, а не смотрел снисходительно, как на ребенка неразумного. Думаешь, тем же не отвечу? Каждая женщина ради любимого и в огонь, и в воду войдет. А разве сложно полюбить того, кто не силой берет, а заботой и нежностью окружает?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я посидела немного, гладя спинку зверушки, и успокаивалась. И чего меня так развезло? На Земле тоже справедливости днем с огнём не сыскать было, а тут мир другой, чего удивляться и злиться? Работать нужно!
Ничего, выйду в деревню какую, хоть толком о мире разузнаю, да выберу себе занятие по душе. Я сильная, я справлюсь.
— Спать пора, — зевая, произнесла я и опустилась на хвойную лежанку, подтянула сумку под голову и позволила саламандре уткнуться в ямку на шее. — Спать, а утром снова в путь. Я еще всем покажу, что значит русская женщина!