Читать интересную книгу Muto boyz - Павел Тетерский

— Понимаю. Но не согласен.

Чикатило вышел из хотмэйла, повернулся ко мне на своём крутящемся кресле и полез в очередные дебри:

— Ну-ка, скажи мне: как звали предводителя русских футуристов?

— Бурлюк, — ляпнул я наугад, вспомнив что-то из средней школы. В отличие от Чикатилы, меня никогда не цепляли русские футуристы.

— Неправильно, — сказал Чикатило. — Его звали ДАВИД Бурлюк. Давид, понимаешь?

— Чик, ты что, накурился в одно лицо, что ли?

— Не в этом дело. Представь себе, что его звали бы каким-нибудь Панасом. Или Степаном, или Епифаном. Кто такой Панас Бурлюк?

— Почему ты не сказал мне, что у тебя есть ганджа?

— Это хохляцкий хлебопашец, колхозник из Харьковской губернии. Лапоть, босяк, который придумывает всю эту чешежопицу только потому, что не знает русского языка. Но Бурлюка звали не Панас, а Давид. Который побеждает Голиафа и статуя которого стоит в Пушкинском музее, поражая первоклассников размерами половых органов. Поэтому человека с таким именем нельзя было рассматривать иначе, как гения русского футуризма. И даже те, кто не понимал всех этих выкрутасов, снимали свои широкополые шляпы, чесали округлые репы и думали: наверное, это всё-таки гениально, просто я до этого пока не дорос. Так же и с Тиной Олитакич — она, помимо всего прочего, ещё и виртуальна, а это тоже добавляет образу таинственной гениальности. Только из-за этого в нашу казну до сих пор капают копейки.

Это звучало как полный бред, но возражать я не стал, потому что виртуальная Тина уже третий месяц работала на нас, не покладая искалеченных белых ручек. Хотя нельзя сказать, чтобы она приносила нам очень уж большой доход — нет, это составляло что-то около трети нашей зарплаты, порядка двухсот баксов на брата. Это угнетало. Чёрт возьми, этот хренов «Спрейтон» потихоньку нас перекупал: он платил нам столько, что смысл наших авантюр начинал постепенно сходить на нет. Мы уже были взрослыми папиками и понимали, что настоящий драйв бывает тогда, когда ты учиняешь шоу за деньги. Когда ты реально зарабатываешь ими себе на жизнь — пусть не всё, но хотя бы значительную часть. А из спортивного интереса и любви к искусству бывает только хобби — полная шняга, бодяга, шлак. Которым тешат себя те, кого починили и винтиком прикрутили на положенное место.

Правильной офисной походкой к нам подошёл начинающий бренд-менеджер Митя. В середине девяностых годов всех Дим почему-то дружно стали называть Митями. Дань моде, которая постоянно меняется.

Митя попросил нас поставить ему новый «Кояn». Если рассматривать эту работу объективно, то это был один из её плюсов — то, что мы всегда имели возможность так вот запросто во время рабочего дня засунуть в компьютер компакт с новым «Кояn'ом». Не то чтобы нам позволяли оттягиваться на полную, как дома — по неофициальной договорённости с клерками мы включали нашу музыку не очень громко, — но все же это было куда приятнее, чем целый день слушать звуки их трудовой деятельности: стук клавиш, телефонные разговоры и скрип кресел, купленных в одной из тех контор, которые рекламируют в бесплатных газетах современную и комфортабельную мебель для офиса.

Митя нас удивлял. Он слушал ту же музыку, что и мы, но ходил на работу в галстуке, хотя этого в «Спрейтоне» не требовалось. В свободное от работы время он был полурэппером и играл в стритбол. Он даже знал кого-то из андеграунда — каких-то психов, по совместительству Чикатилиных знакомых. Митя только-только вышел из официального тинейджерского возраста — ему было двадцать лет, он писал диплом я собирался в этом году заканчивать институт, в который его иногда отпускали на лекции и зачёты. А в целом этот Митя олицетворял собой все то, что сегодня пропагандируется как образ продвинутого европеизированного клерка: нигде не зацикленный, не парящийся и ни в чём себе не отказывающий молодой человек с правом на хобби в нерабочее время.

— Ты при нём будь осторожен с психологом Дэвисом, — советовал я Чикатиле. Но Чик был уверен, что Митя из тех, кого не интересуют имена членов групп, музицирующих в их плеерах.

Мы включили Мите «Кояn» и пошли курить. Ввиду обеденного перерыва почти все очистили помещение — нам всегда нравились такие моменты, тогда мы могли подолгу смотреть заставки и говорить о наших делах на нормальной громкости.

В курилке Лиза просматривала только что вылезший из принтера каталог одной из многочисленных здешних торговых марок. Наверное, из-за этого каталога она прошляпила обед.

Текст писал я, а верстал всё это дело, естественно, Чикатило. Вообще-то у нас неплохо получалось справляться со служебными обязанностями. У меня было всё в порядке с грамотностью и стилем (хотя с этим самым рекламным стилем всё должно быть в порядке у каждого, кто хоть раз читал такой вот каталог), а у Чикатилы оказались неплохие дизайнерские способности. Рисовать он, конечно же, так и не научился, зато неплохо компоновал в электронном виде уже готовые рисунки, геометрию и фоновые заливки — а большего от него и не требовалось.

— Ну что, копирайтэр? И веб-дизайнэр? — обратилась к нам довольная Лиза. — Могу вас поздравить — с этим мы закончили. — Она постучала каталогом по подоконнику. На каталоге ещё не обсохла краска, и на грязно-белом фоне остались два или три штриха цвета гнилого апельсина. Это был убогий и неприятный цвет, но из всех предложенных Чикатилой руководство выбрало почему-то именно его.

— Это просто здорово, — согласился Чик. — Может, сбегать за чем-нибудь отметить?

Лиза задумалась. Она всегда задумывалась, когда ей предлагали выпить на рабочем месте, и обычно эти раздумья склонялись в пользу предлагаемого. Уже одно это характеризовало её положительно в этом зоопарке.

— В общем, можно, — сказала наконец Лиза и заговорщицки посмотрела на меня, хотя вовсе не от меня исходила эта инициатива. — Вот моя доля. Берите…

— Нет, нет, нет! Ты как всегда, — запротестовал Чикатило, протягивая ей обратно две из трёх бумажек с кучей ноликов. — Мы не такие, мы пьём «Арбатское» красное». Мы не будем покупать точно такое же по вкусу вино за четыреста тысяч. Ты же знаешь.

— Ээх, вы. Эстеты, блин. — Лиза посмотрела на нас с видом попранной добродетели. Но мы знали, что она давно уже смирилась с нашими вкусами — иначе ей бы пришлось либо вообще не пить посреди рабочего дня, либо делать это в одно лицо, как пьянчужке с трамвайной остановки.

— Не путай эстетов со снобами, Лиза.

— Какой же это снобизм — любить благородные вина?

— Тебе же понравилось «Арбатское» красное.

— Да, но…

— Никаких «но», Лиза. По вопросам работы мы соблюдаем субординацию, но вне службы есть вещи, которые решают мужчины. Именно мужчины, как говорил старик-педераст Жене.

— С вами спорить бесполезно, — махнула рукой Лиза. — Давайте, идите. Только, пожалуйста, не берите «Три семёрки»…

Мы затопали вниз по лестнице. Если бы нам приспичило купить «Три семёрки», она бы выпила их, как миленькая — мы оба это знали, как таблицу умножения. Я же говорю, Лиза была хорошей девчонкой. У неё напрочь отсутствовали все эти начальничьи комплексы — она запросто давала нам так вот собой руководить в не касающихся работы вопросах. Да и вообще — другие в её возрасте ходят по дому в бигудях и пьют только пиво, от которого нарастает жир.

Это был какой-то странный год. Мы тогда ещё не знали, что начался глобальный переход Кульковых на новые рельсы и что мошенничество теперь постепенно начнёт узакониваться, принимая всё более и более сложные формы. Мы просто ощущали какой-то странный дисбаланс, что ли. Блин, нам было не место в таких микрокосмах с их чистенькими Джорджами, большими зарплатами и тридцатилетними начальницами, с которыми интересно пить на работе «Арбатское» красное. Мы чувствовали себя лишними — очень многие в то время начинали чувствовать себя лишними, но нам это было невдомёк, мы плевать хотели на товарищей по несчастью. Нас волновало только это «что-то не так», которое гадким плющом-паразитом обвивалось вокруг нас и непрошено вплеталось в сознание.

Мы были далеки от того, чтобы обвинять в этой смене природного комплекса правительство, силовые структуры и так далее — это удел стариков, стоящих в Сбербанке в очереди на оплату коммунальных услуг. Если мы в чём-то и видели корень происходящего с нами зла — так это в глобальных законах развития человечества. Чикатило ведь всегда мыслил глобально, и после нескольких лет общения с ним я тоже на это подсел. Всякие Максы говорили, что мы созданы для того, чтобы нарушать законы — может, это и было так, но закон закону рознь. Попробуй-ка поспорь с этими самыми Глобальными Законами Развития Человечества. Это опасно для здоровья — такие споры могут закончиться тем, что тебя выкинет за борт этого долбаного Ноева ковчега и вынесет на берег, как глупую серебристую рыбину. Как престарелого хиппи с Гоголевского бульвара, ямайского дедушку-укурка или Оззи Осборна с его шаркающей походкой и толстыми дегенератами-детьми — у этого много ипостасей, не меньше, чем чешуек у той самой рыбины.