Игра перемежалась смехом гувернантки, если Мелани допускала ошибку совсем уж нелепую. Смеялась тогда и Мелани, украдкой бросая на меня взгляд из-за пюпитра: очень ли насмешила.
Не было у меня других забот!
И моя хорошенькая сестрица откидывала назад головку, надув губки и встряхивая локонами, будто досадуя, как это я позволяю своё безразличие разыгрывать.
Наконец задребезжал дверной звонок внизу. Я узнал дядюшкины шаги. Чёткие, размеренные — трудно не узнать!
Чуть погодя заглянул лакей: его благородие готовы побеседовать со мной, если желаю.
Унимая дрожь во всём теле, я взял шляпу и пожелал дамам спокойной ночи.
— А вы разве не придёте дослушать каватину? — спросила Мелани.
— Не могу, — сказал я и вышел.
Дядюшкин кабинет находился в другом конце коридора. Лакей с лампой довёл меня до дверей, оставив её там на шкафу, чтобы светлее было возвращаться.
— Ну, с чем пожаловал, дружок? — поинтересовался советник тем бодрым, преувеличенно дружелюбным тоном, каким детям дают понять, что они ещё не доросли до серьёзного обращения.
— Лоранд уехал, дорогой дядюшка, — ответил я с трудом, будто могильная плита навалилась мне на грудь.
— А, ты уже знаешь? — сказал он, надевая шёлковый шлафрок с цветочками.
— И вы тоже? — спросил я в ошеломлении.
— Что Лоранд скрылся? — переспросил дядюшка, невозмутимо завязывая шёлковые шнуры на шлафроке. — Я даже больше знаю: вместе с ним скрылась и моя жена со всеми своими бриллиантами. И несколько тысяч форинтов, что были в доме, тоже исчезли вместе с твоим братцем, помахали ручкой.
Как я выбрался на улицу после этих слов, открыли ли мне двери, проводили или вытолкали, не помню. Очнулся я только от громких восклицаний Мартона, схватившего меня за руку:
— Ну-ну, герр вице-губернатор! Что же это вы идёте, даже не взглянете? А я сижу тут, в корчме, дожидаюсь, подумал уж, и вас загребли. Ну, что случилось? Да вы на ногах не стоите!
— Ох, Мартон, плохо, — пробормотал я.
— Да что такое?
— Ох, никому не скажу.
— Никому? Как это никому! Можете не говорить герру Бротфрессеру[103] (так назвал он «профессора» Шмука), можете не говорить герру полицмейстеру, но Мартону, старому Мартону! Проболтался когда-нибудь старый Мартон? А он ведь немало слышал такого, о чём стоило бы порассказать; но разве сплетничал он когда? Ябедничал про вас, про подмастерьев или про кого другого? А вдруг да смогу чем-нибудь пособить?
И столько сердечности было в его упрёках… а мне, а я, утопающий, любой соломинке был рад.
— Ну, что вам старикан-то, коллега мой, сказал? «Коллегой» я потому его зову, что у меня волосы будто парик, а у него парик как волосы.
— Сказал, что больше моего знает, — уцепился я за его руку. — что Лоранд не просто скрылся, но и жену его похитил.
Услышав это, Мартон закатился смехом. Схватясь за живот и согнувшись в три погибели, принялся хохотать, как одержимый. Потом повернулся задом наперёд и другой конец улицы огласил хохотом, словно весь квартал желал рассмешить.
— Славно над ним подшутил, — вымолвил он наконец, чем я был немало скандализован.
— Но кроме того, сказал, что он и деньги унёс.
Мартон выпрямился и принял очень серьёзный вид.
Это уже хуже. Это уже «malum»,[104] как сказал бы папаша Фромм. И что же вы думаете теперь делать?
— Думаю, что это неправда. И попробую отыскать Лоранда, куда бы он ни скрылся, хоть на край света.
— Ну, и если отыщете?
— Отыщу — схвачу за руку, и пусть попробует эта женщина отнять его у меня.
— Teufelskerl![105] — ударил Мартон меня по спине. — Вон он что затевает! Другому какая печаль, пускай куда угодно увозит брата красотка! А он нет, он между ними хочет встать. Очень хорошо. Так, значит, на поиски? Ну и как вы думаете за них приняться?
— Не знаю.
— Нет, покажите, покажите, чему вы там, в гимназии, научились! Сумеете ли в случае нужды себе помочь. Куда пойдёте: направо, налево? Прохожих будете спрашивать: «Брата моего не видели?»
Я действительно не знал, с чего начать.
— Ну, ладно. Положитесь-ка на меня! Увидите, что и от старого подмастерья иногда бывает прок. Смотрите на меня и слушайте, как будто сам этот ваш Бротфрессер перед вами. Если они бежали вдвоём, так, значит, на лошадях, верно? Фиакр взяли. У мадамы постоянный извозчик есть, номер семь. Я его хорошо знаю. Значит, вперёд всего Моцли этого разыщем, фиакр номер семь. Он в Цукерманделе[106] живёт. Это чертовски далеко. Ну да пока доберёмся, он наверняка уже дома будет.
— Но он же их повёз?
— Вы не рассуждайте, господин студиозус! Знаю я его лошадёнку, на край света не увезёт. Самое большее, до какого-нибудь постоялого двора доехали, где крестьянские скорые[107] останавливаются. Там сейчас и ждут его возвращения наши беглецы.
С недоумением спросил я, из чего он всё это заключает, ведь крестьянские скорые уже и границу успели бы пересечь.
— Герр вице-губернатор, герр вице-губернатор! — пустился Мартон мне выговаривать. — И что вы такое выдумываете? Чтобы границу переехать, паспорт нужен. Вице-губернатором хотите стать, а таких простых вещей не знаете. Из Пожони в Вену без паспорта, даже если десять мужей гонятся, никак не выбраться. Мадама уж беспременно отослала Моцли за тем господином, с чьим паспортом они дальше побегут.
— За каким ещё господином?
— За актёром тутошнего театра, вот за каким, он брата вашего так загримирует, что он запросто с его паспортом досмотр пройдёт.
— Но откуда вы всё это знаете, что так точно можете рассчитать?
Старый подмастерье приостановился, скривил рот, прижмурив левый глаз, и втянул воздух сквозь зубы, словно в знак сожаления: эх, дети, дети, мол; что они могут понимать!
— Ну, ладно, так и быть! Уж коли вы в комитатские власти метите, в судьи там или в кого… Не помешает, коли допросы хотите снимать. Так вот. Откуда я знаю? Оттуда, что Моцли уже рассказывал мне про мадам точно такую же историю.
— Точно такую же!
— То-то и оно, что такую же, — посмеиваясь, подтвердил Мартон. — У, её высокородие — тонкая штучка! Но никто про то не знает, только я да Моцли — да ещё муж её. Муж простил, Моцли заплатили, а старый Мартон… мне что за дело! Вот и помалкиваем все трое, как воды в рот набрали. Словом, это не первый раз.
Не знаю уж почему, но открытие это принесло мне некоторое облегчение. У меня забрезжила догадка, что главная вина тут, может, и не Лорандова.
— Так что идёмте первым делом к Моцли, — подбодрил меня Мартон. — Но с одним условием: говорить буду я. Вы ни-ни, ни словечка. Потому что Моцли этот — хитрая бестия. Заметит, что выведываем, и начнёт врать, как газета. Так что я сразу наброшусь на него, огорошу, чтобы не вилял, не отступал. Ахну что-нибудь такое, будто точно знаю, напугаю его и вытяну всё, прежде чем опомнится. А вы глядите да учитесь, как на чистую воду выводить, может, пригодится, как станете вице-губернатором.