Если женщина, делающая тебе минет, в это же время поет душевные песни, не забывай подыгрывать ей на гармошке или гитаре.
Я захожу в комнату и надеваю халат. Смотрю на пустые стены. До больницы на одной из них висела картина Фридриха Давида Гаспара «Крест в горах». Подлинник. Ее мне подарила Диана. Великолепная охотница. Не бедная женщина. И вот теперь комната без картины кажется пустой, вернее, маленькой. С картиной здесь было просторнее. А на балконе у меня лежало восемьдесят килограммов героина, который достался мне совершенно случайно, по иронии судьбы. Я не знал, что с ним делать. Я боялся его и продавать бандитам, и отдавать ментам, и уничтожить тоже не мог, рука не поднималась. Он лежал мертвым грузом на балконе четыре месяца. Я вышел на балкон и убедился, что там ничего нет. Ну и слава богу! Картину, конечно, жаль, а этого дерьма – нет. Да, был еще этот дурацкий пистолет «Парабеллум», который мне подарил сумасшедший водитель такси. Интересно, он тоже пропал или нет? Я ищу в маленькой квартирке пистолет и не нахожу. Словно его никогда не было у меня. А ведь когда ко мне приперся с обыском супермент капитан Орлов, пистолет лежал на кухонном столе, картина висела на стене в комнате, а героин /или кокаин/ лежал на балконе. Орлов не мог их не найти. Я ударил его стулом по башке и поехал к Диане. До Дианы не доехал, а попал на целый год в сумасшедший дом. А Орлов, говнюк, очнулся… что ему сделается, такому огромному бычаре, от легкого удара соснового стула. Он, конечно же, очнулся, осмотрелся и понял, что возвращаться я скоро не буду. Поэтому он преспокойненько забрал компенсацию за удар по башке, забрал и никому рассказывать об этом не стал, иначе меня бы отправили в тюрьму, а не в больницу. Так что я удачно отделался. Правда, я лишился Дианы, но, наверное, это и к лучшему. Потому что она оказалась, с моей точки зрения, предательницей. Узнав, что я попал в сумасшедший дом, она отказалась от меня. Но если женщина любит, разве может она отказаться от любимого, попавшего в беду. Значит, она вовсе меня не любила. И я был просто ее очередным любовником, одним из многих, и, вероятно, их еще будет немало. Но я-то верил, что мы любим друг друга. А на самом деле эта охотница соглашалась делить со мной только счастливые мгновения. Но в жизни счастливые мгновения нередко сменяются несчастными.
Любовь – это бабочка, перелетающая с цветка на цветок. И если эта бабочка слишком долго сидит на одном цветке, она (бабочка) рискует превратиться в жабу.
Если мужчина и женщина есть две половинки одного целого, то как же называется это целое? Неужели задница?
Если изменяешь ты, то это объяснимо и очень приятно, а если изменяют тебе – это очень мерзко.
Мои размышления прервал кот Боцман. Он запрыгнул на мой двухспальный диван и начал яростно драть его передними лапами. Материал затрещал под острыми когтями. Я подбежал к дивану и хотел дернуть Боцмана за хвост, но он ловко увернулся и отбежал к балкону. А до меня вдруг дошло, что внутрь дивана я не заглядывал, везде заглядывал, даже в унитазный бачок, а в диван заглянуть не догадался, а ведь туда много может поместиться: и восемьдесят килограммов дури, и картина с пистолетом. Я открываю диван и застываю. В диване лежит труп голого мужчины. В том, что это труп, сомневаться не приходится, потому что его живот разрезан от солнечного сплетения до паха и внутренностей там нет. Глаза закрыты. Голова лысая. Закрытый рот застыл в довольно симпатичной улыбке. Руки сложены на груди. А запах, исходящий от него, вовсе не запах разложения, а какая-то парфюмерия. Твою мать! Я отдергиваю руку, иду на кухню и достаю из холодильника початую бутылку «Смирновской». Она простояла здесь в ожидании меня целый год. Наливаю себе сто граммов в стакан и залпом выпиваю. Потом достаю огурчик и закусываю. Я не пил алкоголя уже целый год. Поэтому очень быстро пьянею от этих ста граммов. Хорошая водка. И огурчик соленый тоже не плох.
Если ты не змея, – не вылезай из кожи, она тебе еще пригодится.
Я иду в комнату и снова осматриваю труп. Без сомнения – это не женщина. Хотя с таким маленьким пенисом его трудно назвать мужчиной; это петушок мальчика из детского сада, но лысая голова с морщинами и седой щетиной на подбородке свидетельствуют, что ему было не меньше семидесяти. Очень странно, но от трупа совершенно не пахнет запахами разложения. Формалином от него тоже не пахнет. Значит, это не первоапрельская шутка моих медиков, которые любили подсунуть приятелям в карман пропитанный формалином половой член или палец с чьей-то руки. Запах от трупа, скорее, напоминает аромат сосновой смолы, перемешанный с запахами цветов, трудно утверждать каких, но – цветов. В общем, приятный запах, который абсолютно несовместим с трупом.
Любопытно, а чем пропитывали свои мумии египтяне? Может быть, они тоже приятно пахнут, эти египетские мумии. Все же в приятном запахе есть свой плюс, потому что если бы в моем диване я обнаружил гниющий /разлагающийся/ труп, то я бы убежал из квартиры. А в данной ситуации, с приятно пахнущим трупом, я не спешу действовать, потому что не люблю спешить. Я иду на кухню и выпиваю еще сто граммов водки. Потому что русский человек, вернувшийся из сумасшедшего дома к себе домой и обнаруживший труп в диване, просто не может не выпить. Я выпиваю водки, иду в комнату и закрываю диван, чтобы не видеть этот подарочек, впрочем, после двухсот граммов водки, труп выглядит более симпатичным. Он уже не такой чужой, как при первом (трезвом) взгляде на него. Я закрываю диван. Звонит телефон. Я поднимаю трубку и слышу голос мамы:
– Александрик, ты, наверное, плохо поел, там, на нижней полке холодильника стоит желтенькая кастрюлька, в ней ленивые голубцы со сметаной, очень вкусно, это Платон приготовил специально для тебя.
– Спасибо, мам, я обязательно попробую творение волшебных рук Платона. Скажи пожалуйста, а ты не брала рукопись моего романа с письменного стола?
– Конечно убрала, чтобы Боцман eго не порвал, я все сложила в папку, а папка на верхней книжной полке, Алексадрик, а в литровой банке варенье из морошки, твое любимое.
И мама прерывает разговор.
Я иду на кухню и выпиваю еще сто граммов водки. Мой организм соскучился по алкоголю, поэтому принимает и всасывает его не как яд. Впрочем, я не собираюсь напиваться, для этого слишком мало водки. Триста граммов в течение получаса действует на меня примерно так же, как литр за такое же время до больницы.
Если человек пьет водку и не морщится, значит, он выпил уже не меньше литра.
Труп в диване меня уже не волнует, и я иду в комнату и нахожу рукопись своего незаконченного романа. За целый год я не смог добавить к нему ни строчки. И он так и остался незаконченным. Я открываю eго и начинаю читать с начала, увлекаюсь и за час прочитываю все, что так старательно записывал в течение месяца, до больницы. Как и раньше, он мне нравится. Впрочем, это естественно, потому что он еще не закончен. Первый роман мне тоже нравился, пока я его не закончил, но потом я к нему охладел, как к трахнутой и брошенной мною женщине. А этот незаконченный вызывает во мне любопытство. Он мне интересен. Я хочу с ним контакта. И это означает, что я обязательно его закончу.
Гаснущая вечерняя заря похожа на женщину, которая меня бросила.
Уже ближе к вечеру звонит телефон. Поднимаю трубку – приятный женский голос поздравляет меня с днем рождения. Я благодарю и объясняю, что мой день рождения зимой. Приятный женский голос уточняет: «А вы разве не Николай Васильевич Гоголь?» «Нет, – отвечаю я. – Я – Александр О`Бухарь, непобедимый влюбленный кузнец, и с удовольствием выпью за здоровье именинника, Николая Васильевича Гоголя, и за приятный женский голос».
Это было бы сказочным зрелищем: негры в фуфайках и валенках, убирающие зимний Петербург от снега.
Когда мне говорят, какой большой и тяжелый купол у Исаакиевского собора, я начинаю переживать, выдержат ли стены?
Однажды знакомый негр, за кружкой пива, спросил меня; как я отношусь к евреям. Я ответил, что еврейки мне нравятся гораздо больше. Негр услышал в этом что-то обидное для себя и пива мне больше не наливал.
В прихожей звонит звонок. Я открываю дверь, и в квартиру втискивается огромный мужчина. Это наш бывший участковый (бывший капитан милиции) Орлов. Теперь, по словам мамы, он крупный бизнесмен. Изготавливает колбасу. Вернее, ее изготавливают рабочие, которые вкалывают на заводе Орлова. Раньше от него пахло водкой, луком, дешевым табаком, потом и грязной милицейской формой. Теперь он одет в красивый чистый дорогой костюм, а пахнет от него французским одеколоном и дорогим коньяком. Он улыбается и говорит:
– Привет Александр, мой стукачек доложил, что ты прибыл из больницы.