Браунли Холл. Через пару дней Деннинг закрыл дом на зиму. Слуги были отпущены, двери и окна заперты, а на дальнюю ферму в Брайардейльскую долину был отправлен шофер с книгой.
Пока Старик разворачивал пакет и неторопливо опускал в карман монету, выпавшую из книги, Дьявол, бродя по пустоши, переходил от одного горного хребта к другому. Шел дождь, и он потерял из виду тех, кто разбудил его. Тогда он попытался идти по запаху. Но сырой осенью тропы были размыты, и следы больше никуда не вели. Дни проходили один за другим, и тогда он на расстоянии начал улавливать блеянье овец, лай собак и свист пастухов, и эти звуки привели его к руинам Стены. Там он спрятался, чтобы понаблюдать за работой пастухов. Пока овцы с громким блеянием неслись вперед, виляя туда-сюда и отклоняясь от пути, двое ягнят отделились от стада и забрели в заросшее мхом болото, так что вскоре оттуда раздались жалобные крики о спасении, испускаемые двумя белыми головками. Пастухи с крюками отправились их вызволять из болота, и тут-то Дьявол и перемахнул через стену. Он схватил за рога ближайшую к нему овцу и, сжав ей горло, дернул ее крест-накрест за челюсть. Прежде чем она успела издать звук, он свернул ей шею, потом содрал с нее шкуру и набросил на себя, после чего смешался со стадом, когда пастухи уже гнали овец в Эндландс.
&
Мы остановились на краю лощины, и Отец снова вынул бинокль. Олени перешли на шаг, останавливаясь время от времени пощипать травы. Но они были по меньшей мере на милю впереди нас, так что стрелять было далековато. Тот самец, что был моложе, видимо, взял на себя роль вожака, пока другой держался на расстоянии и наблюдал.
– Давайте-давайте, – проговорил Отец, глядя в бинокль, – отправляйтесь-ка наверх к хребту.
– А они разве не спрячутся там среди скал? – удивился я.
– Не-а, – ответил Отец, – там жрать нечего. Они спустятся к папоротникам на другой стороне.
– И что тогда?
– Тогда мы их и возьмем, – ответил он. – Стрелять легче сверху.
– А ты думаешь, будет достаточно светло? – спросил я.
Хотя была еще середина дня, с запада надвигалась непогода, горизонт темнел, и тучи могли опуститься достаточно низко. А тогда в пустошах наступят ранние сумерки.
– Хватит, – отмахнулся Отец, поглядев на небо. – Все будет в порядке. Главное, чтобы они продвигались дальше.
Но им захотелось остановиться и приняться за еду, а два самца продолжали бдительно следить друг за другом, и каждый дожидался момента, когда он сможет самоутвердиться. Нажав большим пальцем на предохранитель, Отец отложил ружье в сторону и лег среди вереска, чтобы его не было видно. Время от времени нам попадались кустики черники. Старик любил полакомиться ею, когда ходил в пустоши, и возвращался потом на ферму с руками кроваво-красного цвета. К октябрю, однако, ягод уже не оставалось, как и пташек, которые кормились ими летом.
Печальна осенняя музыка в пустошах. Трясогузки и жаворонки уже улетели, и ветер приносит издалека только мрачные дифтонги канюков и крики-трели куликов. Пустоши отданы теперь в полное распоряжение пернатых с крепкими клювами и острыми когтями, таких как осоед и ястреб-перепелятник в его голубином наряде, как пустельга, что сейчас поднялась из вереска и пролетела так близко от нас, что мы могли разглядеть ее хохол стального цвета и желтовато-коричневое брюшко. Некоторое время она пыталась бороться с ветром, а потом села, замерев в почти совершенной неподвижности, чтобы дождаться момента, когда шевельнется в вереске что-нибудь мясное, по ее мнению, достаточно крупное. Она уже заметила нас – конечно, еще с первого выстрела – и наблюдала за нами, уверенная, что, если мы окажемся для нее угрозой, ей будет достаточно шевельнуть кончиком пера, чтобы унестись прочь от опасности. Это была ее пустошь, и птица знала ее лучше, чем мы могли бы ее когда-нибудь узнать.
Отец вытащил флягу и отхлебнул еще один глоток бренди.
– Ты точно не хочешь? – спросил он, вытирая горлышко рукавом.
На этот раз я взял у него фляжку и глотнул. Благодатный огонь разлился во рту и горле-как раз вовремя, когда в воздухе повеяло холодом.
– Будешь рад убраться отсюда после Загона, – заметил Отец, поднимая капюшон куртки. – В такую-то погоду.
– Нам вовсе не обязательно уезжать отсюда, – ответил я.
– Хочешь по новой завести этот разговор, Джон? – сказал он. – Кэтрин – милая девушка, но когда ты выбирал ее, ты знал, что она не захочет жить здесь. Никогда. Поэтому ты ее и выбрал, скажешь, нет?
– Папа, дай ей шанс. Она же здесь всего два дня.
– Джон, даже если она останется здесь до конца жизни, она не будет чувствовать себя здесь как дома.
– Мама ведь тоже была не отсюда, – возразил я. – Она, наверно, чувствовала то же самое?
Он взглянул на меня, прекрасно понимая, к чему я клоню.
– У нее все было по-другому, – ответил он и, сняв кепку, вытер лоб внутренней стороной запястья.
– Правда?
– Я хочу сказать, что люди тогда были другие.
– Не думаю, чтобы люди сильно изменились, – заметил я.
– Вы, сегодняшние, хотите намного больше, чем хотели когда-то мы, – сказал он.
– Это не так, – ответил я.
– По-другому и быть не может, – возразил Отец. – Начнем с того, что ты бы не уехал, будь это не так, правильно?
– Я не должен был уезжать, – сказал я. – Теперь я это понимаю.
– Ну-ну.
– Как постелешь, так и поспишь, да?
– Типа, да, – сказал он, поднося бинокль к глазам.
– Ты не ответил на мой вопрос, – сказал я.
Он постучал обручальным кольцом по гильзе. Ему не хватало курева.
– Отец?
– Это было так давно, Джон, – ответил он. – Я уж и не помню, что она чувствовала.
– Да ладно, все ты помнишь.
– Почему тебе так хочется жить здесь? – спросил он, опуская бинокль и поднимая на меня глаза. – Да тут не знаешь, что с тобой будет через месяц. Ты действительно хочешь так жить?
– Здесь всегда было так, Отец, – сказал я. – Я знаю, куда возвращаюсь.
Он снова прижал резиновые чашечки окуляров к глазам.
– Тут все изменилось, – произнес он. – Сейчас все не так, как было, когда ты был мальцом.
– В каком смысле?
– Не знаю, – сказал он, – просто понимаю, что мы с твоей мамой жили здесь в самые лучшие времена.
– Не может же все вдруг взять и кончиться, – возразил я.
– Еще как может! Все кончается. Что, по-твоему, произойдет с фермой Анжелы? Ей некому передать хозяйство.
– Грейс, в конце концов, никуда не делась, – ответил я.
– Перестань, – сказал Отец, – ей самой никогда не справиться с такой фермой.
– Тем более есть причина нам с Кэт вернуться, – сказал я.
Отец покачал головой.
– С Эндландс все кончено, Джон, – сказал он. – Вот так обстоят дела.
– Ты так говоришь из-за Старика, – возразил я.
– Я уже давно это чувствую, – ответил он. – И привык к этой мысли. Еще несколько лет, а потом я продам ферму,