Читать интересную книгу Воспоминания (Катакомбы XX века) - В. Василевская

Но годы шли, и бабушка начала настаивать, чтобы я, наконец, сделала выбор. "Ты все смотришь на Веру, хочешь, как и она, дослужить до николаевского солдата", — говорила бабушка. Так говорили о девушках, которые до 25 лет не выходили замуж. Мама тоже в письмах намекала, что пора замуж выходить. Меня эти разговоры очень огорчали. Владимир Григорьевич не раз делал мне предложение, но я всегда уклонялась от этого разговора. Однажды он уехал надолго из Москвы. Когда вернулся, то поселился в Москве на казенной квартире при 1-й ситценабивной фабрике, где он работал, и снова мы стали встречаться. Кончался 33-й год. Он пригласил меня встречать с ним Новый год в его компании. Я вначале согласилась. Но вот в церкви объявили, что в 12 ночи будет Новогодний молебен. Тогда я сказала Владимиру Григорьевичу, что не смогу с ним встречать Новый год и ни с кем не буду. Он пошел один, никого не пригласив с собой. И вдруг ему захотелось в ту ночь бросить курить. Он знал, что я не люблю, когда курят, так как курильщики делаются рабами папиросы. И он бросил навсегда курение. Я была поражена. Я поняла, что так как я предпочла молитву новогодним развлечениям, Господь положил на сердце Владимиру Григорьевичу сделать какое-нибудь хорошее дело.

Однажды он прямо поставил вопрос, почему я не хочу выходить за него замуж? Я не сразу ответила, но поняла, что дальше молчать нельзя. И сказала ему: "Потому что я исповедую христианскую веру". Меньше всего он ожидал такого ответа. Долго мы шли молча. Наконец, он сказал: "Ты теперь стала еще выше в моих глазах. А я-то думал, что ты любишь кого-нибудь другого". На этом наше свидание закончилось. В следующий раз он сказал мне: "Но ведь то, что ты верующая, не помешает нам в нашей семейной жизни. Ты можешь ходить в церковь послушать какого-нибудь архиерея, а я буду ходить на лекции, а потом мы будем делиться тем, что нам было интересно".

Вдруг я почувствовала, что воля Божия в том, чтобы я вышла замуж за Владимира Григорьевича, и дала свое согласие на брак.

— Когда же будет свадьба? — спросил он.

— Через два месяца.

Ровно через два месяца была Красная горка — Фомино воскресенье. В этот день обычно бывают свадьбы после Великого поста.

Этот Великий пост я чувствовала более сильно, чем раньше. Я ограничивала себя в одежде, в словах, в желаниях, отказывалась от развлечений. Единственное, что я не понимала, это ограничение себя в еде. Правда, я жила в семье дяди Яши и позволить себе разные отклонения в еде не могла. Но если бы знала, что надо перейти на другую пищу, то нашла бы выход из положения. Но я просто этого не знала.

Во время Поста я почувствовала, как мир душевный охватывает мою душу, и вдруг вопрос о предстоящем замужестве перевернул все. На меня напало сомнение. Следует ли выходить замуж? Не раз мне казалось, что позвонят в дверь, я открою и увижу перед собой монахиню с зажженной свечой в руках, которая увезет меня в далекий монастырь.

Я спросила свою подругу Аню, выходить ли мне замуж. Она предложила мне попробовать, а если не понравится — развестись. "Э, нет, — подумала я, — это мне не подходит. Спаситель сказал, что нельзя разводиться". Эти слова были для меня законом.

Спросила я дядю Яшу о том же. Он сказал: "Если любишь его, выходи". Но я не смогла тогда разобраться в своих чувствах и была в каком-то смятении. Потом Верочка говорила мне, что она была уверена, что я выйду замуж за Владимира Григорьевича.

И вот 15 апреля 1934 года мы оба отпросились с работы и поехали в ЗАГС. Процедура регистрации была короткой и холодной. И хотя девушка, которая нас расписывала, пожелала нам на прощание: "Будьте счастливы!", Володя сказал, что это у нее фраза стандартная, она всем говорит то же самое. Мы оба были так растеряны, что пошли не в ту сторону. На работе меня начали все поздравлять (о том, что я выхожу замуж, главный инженер раззвонил всем), а вечером из цветочного магазина прислали от шести сотрудников нашего сектора огромный куст сирени.

Свадебный вечер устроили у дяди Яши. Я пригласила трех сослуживцев, остальные были мои родные. Всего собралось 20 человек. 18-го я переехала к Володе в девятиметровую комнату в Кожевники, на Дербеневскую улицу, как раз напротив моего учреждения. Так началась моя семейная жизнь.

Верочка скучала обо мне, приезжала каждый день в течение двух недель и плакала. Вскоре оказалось, что я в положении. Ребенка я ждала в конце января, даже думала, что он родится на Крещение.

Володя говорил брату, что я стала особенно религиозной. Тот постарался его успокоить: "Это у нее от беременности. Потом все пройдет".

Евангелие я читала постоянно, хотя и не ежедневно. Некоторые места действовали на меня с огромной силой. Но сильнее всего меня потрясали слова: "Кровь Его на нас и на детях наших!" Когда читала это место, я почти теряла сознание. Верочка часто ездила ко мне и оберегала с особенной заботливостью. Нам всем казалось, что родится мальчик, и я заранее выбрала ему имя Александр. А мама в письмах называла его Аликом задолго до рождения. Я ушла в декретный отпуск за полтора месяца до рождения ребенка, а мама приехала в Москву за месяц до родов.

22 января я родила моего первенца — Александра. Роды были тяжелые, длительные, тянулись почти сутки. Но зато когда мне впервые принесли кормить крохотного, беспомощного младенца, я была счастлива. На ручке у него был браслетик с надписью: "Мень Елена Семеновна. Мальчик".

На десятый день я выписалась из родильного дома. За мной приехали Володя, мама и Верочка.

С появлением моего первого сыночка у нас началась новая жизнь. В центре нашей семьи стал Алик. Я снова почти переселилась к Верочке, так как у нее была большая квартира. Верочкин отец — дядя Яша — охотно принял нас к себе и с любовью относился ко мне, Володе и маленькому Алику. Верочка могла часами сидеть у колыбели ребенка и сочинять вдохновенные стихи. Из этих стихов составился сборник "Десять песен о маленьком мальчике".

В начале лета мы переехали на дачу в Томилино. Однажды к нам приехала Тоня и спросила, не хотела бы я крестить Алика. Я сказала, что очень хочу крестить его, но не знаю, как это сделать. Тоня вызвалась помочь мне в этом. Потом она спросила, не хотела бы и я креститься. Тут вдруг на меня напал какой-то страх, и я отказалась. "Значит, будем крестить одного Алика", сказала Тоня. Она еще немного побеседовала со мной и отправилась домой. Я пошла ее провожать. На обратном пути сильный порыв мыслей и чувств охватил меня. С девятилетнего возраста я собиралась креститься. И вот прошло 18 лет, и когда передо мной этот вопрос встал вплотную, я испугалась, смалодушничала и отказалась. Почему? Как это могло произойти? Тут же я села писать Тоне покаянное письмо и, конечно, сказала, что с радостью приму крещение.

Через некоторое время Тоня снова ко мне приехала. Она показала мое письмо своему старцу, и он сказал, что как только мой муж уедет в отпуск, я могу сразу с Аликом и с Тоней к нему приехать. Володя второго сентября должен был быть уже на Кавказе. На этот день я и назначила Тоне приехать в Москву, к Верочке, и сама с Аликом приехала туда из Томилина.

Бабушка моя в этот день была особенно нежна со мной и долго меня обнимала и целовала перед отъездом. А Тоня в это время потихоньку мне говорит: "Прощайся, прощайся с бабушкой — другая приедешь". Эти слова болезненно прозвучали в моем сердце.

Верочка ужасно волновалась, не зная, куда я еду с ребенком, хотя о цели нашей поездки я ей говорила. Тоня предлагала ей ехать с нами, но Верочка не решалась. Я взяла с собой сумку с пеленками. Тоня купила по дороге две рыбки и пять булочек, и мы поехали на Северный вокзал. Сколько я ни спрашивала у Тони, куда мы едем, она не отвечала. И лишь выйдя из вагона, я поняла, что мы в Загорске. Я там была с экскурсией в 29-м году.

Тоня взяла Алика на руки, а я взяла сумки. Тут меня охватило сильное волнение. Я знала, что иду к Тониному старцу, и знала, зачем иду. Я волновалась все больше и больше. Сумки с пеленками и булочками стали непомерно тяжелыми. Тоня быстро шла с Аликом на руках. (Она потом мне призналась, что боялась, как бы я не передумала и не вернулась.)

Алик был спокоен и как бы предчувствовал всю значительность того, что должно было совершиться, хотя ему было только семь с половиной месяцев. Я стала задыхаться и умоляла Тоню остановиться. Но она все летела вперед. Наконец, я села на какую-то скамейку в полном изнеможении. Тоня села рядом со мной. "Ну, расскажи мне хоть, как он выглядит внешне", — сказала я. Ведь мне не приходилось даже беседовать со священниками. Тоня сказала, что у него седые волосы и голубые глаза. "Глаза эти как бы видят тебя насквозь", добавила она.

Тут мы встали и пошли, и вскоре дошли до его дома. Тоня позвонила, и нам открыла дверь женщина средних лет, очень приветливая, в монашеском одеянии. Она ввела нас в комнату, чистенькую, светлую, всю увешанную иконами. Там, по-видимому, нас ждали. Но самого батюшки не было, и он долго не появлялся. Я поняла, что он молится, прежде чем нас принять. Наконец он вышел к нам. Тоня с Аликом подошла к нему под благословение, и я вслед за ними. Я, по незнанию, положила левую руку на правую. Батюшка это сразу заметил и переставил руки. Затем предложил: "Садитесь". Если бы он этого не сказал, я бы грохнулась на пол от волнения и напряжения. Некоторое время мы сидели молча.