Читать интересную книгу Чужаки - Андрей Евпланов

— Решено, — сказал он. — Напишем письмо. Сочинять будем все вместе, а записывает пусть Жека, у него хороший почерк. И ошибок он почти не делает.

— Это по-русски я пишу без ошибок, — возразил Жека, — а за греческий я не отвечаю.

— А разве мы будем писать по-гречески? — удивился Митяй. Мне тоже это показалось страшным. Но Жека рассеял все наши сомнения. Хорошо все-таки иметь ученого друга, что ни говори.

— В задачнике по физике для седьмого класса я видел греческие буквы, — сказал Жека.

Раздобыть этот задачник не составило для меня никакого труда. Сестра моя заканчивала школу, и все ее учебники и задачники хранились в книжном шкафу до той поры, пока они не понадобятся мне.

— Закорючки какие-то, — хихикнул Митяй, когда Жека раскрыл перед нами греческий алфавит.

— Буквы как буквы, — почему-то обиделся Жека. — Сам ты закорючка.

— Буквы нормальные, — подтвердил Глеб. — Только как мы узнаем, какая ихняя вместо какой нашей пишется.

— Все очень просто, — сказал Жека. — Вот здесь написаны названия букв «альфа», «бета», «гамма», «дзета»… Понятно, что это «а», «б», «г», «д»…

— А где тут «в», «ж», «я»? — засомневался Глеб.

— А эту хреновину как перевести на русский язык, — он ткнул пальцем в букву, напоминающую человечка, поднявшего руки над головой.

— Ерунда, — отмахнулся Жека. — Если буквы не найдем, то можно вместо нее нарисовать какую-нибудь штуковину, которая на эту букву начинается. Например, вместо нашего «ж» можно вставить жучка, и Манолис сразу догадается.

— Правильно, — обрадовался Митяй. — Вместо нашего «я» подрисуем яблоко, вместо «ч» — чайник…

Писать по-гречески оказалось необыкновенно просто и весело. Не прошло и часа, как письмо было готово. Оставалось только вложить его в конверт, подписать адрес и бросить в почтовый ящик.

Адрес мы придумали такой: «Греция, тюрьма, герою Манолису Глезосу, лично». Опустить письмо в ящик вызвался Митяй. Каждому из нас хотелось это сделать, но мы понимали, что Митяй достоин этой чести больше, чем кто бы то ни было. К тому же счастливец оказался щедрым, как это свойственно счастливцам вообще, и предложил нам проводить его до ближайшего почтового ящика.

Ясный январский вечер встретил нас морозом, от которого захватывало дух. Снег хрустел под ногами и вспыхивал в свете уличных фонарей синими, зелеными, малиновыми искрами. И нам было хорошо, и даже не очень холодно, оттого что впереди была вся жизнь и каникулы, а главное, у нас в руках было письмо, которое поможет другу перенести все лишения, как подобает герою.

И все-таки мы играли в древних греков. На целые каникулы хватило нам этой игры. Пока стояли холода, все собирались у меня или у Глеба, который тоже жил в старом доме, в Орловском переулке, пилили, строгали, то есть вооружались. А когда морозы сменились оттепелью, и снег стал тяжелым и липким настолько, что из него можно было делать снежки, мы в полном боевом облачении, к удивлению рощинской валеночной и ушаночной братии, обошли ближайшие дворы и осадили снежную крепость в Лесопильном тупике.

Защитники крепости, все эти васьки, мишки, кольки, которых мы между собой называли троянцами, с недоумением смотрели на наши короткие мечи, копья и разрисованные щиты, но, решив, в конце концов, что мы индейцы, приняли бой.

Они сражались до последнего снежка, плевались и лягались, когда мы выволакивали их из крепости. Но судьба их была решена еще тогда, когда Жека принес свою чудесную книгу.

Мы были благородными героями, которые пришли сюда ради того, чтобы восстановить справедливость, а они троянцами, но только для нас. Сами они даже этого не знали, и потому им не было известно, что одолеть их можно только хитростью.

Знай они это, еще неизвестно, как бы сложилась судьба крепости, потому что наш Одиссей не отличался ни хитроумием, ни смелостью. Пока мы вооружались и нам нужны были его познания в греческой мифологии, он еще мог оспаривать у Глеба первенство в игре. Но как только начались «боевые действия», его авторитет сразу же поблек. Глеб так громко орал: «Даешь Трою!» с такой отвагой подставлял свою грудь под снежки противника, что у нас не оставалось ни капли сомнения в его первенстве.

Вот только достойного имени ему не находилось. Он хотел было стать Аяксом, но Жека ткнул его в книгу, где Аякс назывался могучим гигантом, что никак не вязалось с обликом цыпленка, из которого со временем мог вырасти петушок, но никак не вол. Покопавшись в героях, Глеб, наконец, остановился на Агамемноне. Этот грек не отличался ни силой, ни умом, но командовал. Таким образом, честолюбие Глеба было удовлетворено, а истина не пострадала. И хотя мы для удобства тут же прозвали его Агашей, он был вполне доволен своей ролью.

Окрыленные первыми победами, мы все чаще подумывали о том времени, когда отправимся на выручку Манолиса Глезоса. Неутомимый Жека каждый день перечитывал все газеты, которые расклеивались от Сущевского вала до площади Коммуны, чтобы узнать, как там держится наш герой. Глеб каждый день строил новые, порой совершенно невероятные планы спасения Манолиса.

Но пожалуй, больше нас всех переживал за судьбу узника Митяй.

Сам он вроде бы и ничего не делал для исполнения нашей благородной мечты, но так близко к сердцу принимал все фантазии, что нам ничего другого не оставалось, как самим в них верить.

Мы уже совсем было собрались, подобно чеховским мальчикам, податься в далекие края, и даже припасли кое-что из продуктов в дорогу, но тут произошло событие, которое избавило наших родителей от хлопот и волнений, связанных с розыском беглецов.

Это случилось в первый же день после каникул, на уроке пения, когда мы со своей учительницей, у которой были такие пышные волосы, что то и дело выбивались из-под заколок, разучивали песню про березки и рябины, а сами думали о том, надо ли брать с собой в Грецию электрические фонарики, и если надо, то сколько.

Как раз в это время дверь распахнулась настежь, и в класс вошел сам директор школы, сопровождаемый нашей классной руководительницей. Ни дать ни взять громовержец Зевс со своей мудрой дочерью Афиной пожаловали к нам.

Учительница пения как раскрыла рот, чтобы спеть про куст ракиты над рекой, так и осталась сидеть за пианино с открытым ртом, пока Зевс не сказал:

— Прошу прощения, Клара… Семеновна.

Каждое слово он произносил отдельно и так широко расставлял их во времени, что даже простое «Здравствуйте, садитесь!» в его устах звучало, как левитановское «Говорит Москва!».

— Мы пришли, — пояснила Афина, после того как шумок, вызванный неожиданным появлением людей, которые в нашем представлении были вершителями судеб, утих. — Мы пришли сюда, чтобы выяснить обстоятельства одного неприятного дела…

Мы еще не знали, зачем они пришли, но сразу поняли, что их приход ничего доброго не предвещает. Не такой человек был наш директор, чтобы попусту ходить по классам, да еще во время уроков. Мы его вообще редко видели. Появлялся он главным образом тогда, когда в школе случалось какое-нибудь ЧП, и нужно было принять строгие меры, чтобы навести порядок, а потому каждое его появление вызывало тревогу или даже трепет, в зависимости от того, насколько ученик чувствовал себя причастным к этому ЧП. Впрочем, не одних учеников это касалось. Клара Семеновна, например, так растерялась, что никак не могла пришпилить так некстати выбившуюся прядь волос.

— Дело в том, — сказал Зевс, предварительно взглянув на Афину и удостоверившись в ее полной солидарности, — что один из наших учеников обвиняется в краже.

Тут он сделал паузу такую глубокую, что в нее мог провалиться весь его престиж, если бы Афина не сочла нужным заговорить собственным голосом.

— Дело в том, — сказала она, соблюдая все интонации своего начальника, — что в нашу школу поступило заявление от гражданки Копненковой Т. А., в котором она утверждает, что один из учеников нашего класса украл у нее пододеяльник, две наволочки и простыню, которые она повесила во дворе сушиться.

Сначала в классе установилась полная тишина. Потом послышалось какое-то движение, как будто ветер вспугнул листья дерева. Это самые слабонервные заерзали на своих местах. В нашей школе, которая находилась в самом сердце Марьиной Рощи, района, за которым с давних времен закрепилась репутация чуть ли не воровской малины, чего греха таить, мелкие кражи случались не так редко. Однако и не настолько часто, чтобы не быть происшествием чрезвычайным. К тому же в последнее время директор, благодаря решительным действиям и жестким мерам, очистил нашу школу от всякого жулья. С воришками разговор у него был короткий, то есть он их исключал почти без разговора. Как правило, явного протеста со стороны родителей не было, потому что жертвами директорской принципиальности обычно становились «бумажные», которые и без того куда-то исчезали еще в младших классах, и лишь немногие из них по инерции продолжали учиться дальше. Но и тут они не были в безопасности. Беда чаще других навещала их. Это как простуда, которая чаще одолевает тех, кто хуже защищен от холода.