Читать интересную книгу Усадьба - Анастасия Логинова

Он снова впился в мои глаза цепким взглядом, а я, по-прежнему не показывая волнения, думала о том, что если сейчас примусь выгораживать Ильицкого – мне все равно не поверят. Еще и друга в лице Кошкина потеряю. Но и «топить» его, разумеется, было нельзя: исправник и так невзлюбил Ильицкого.

— Вы о поцелуе?.. - я наклонила лицо, всем видом показывая, как смущена. – Право, я уже тысячу раз пожалела, что имела неосторожность рассказать об этом Андрею Федоровичу. Он домыслил бог знает что, а я всего-то видела, как они стояли рядом возле камина… Прошу вас, не будем больше об этом, мне ужасно стыдно, что я невольно оговорила Елизавету Тихоновну.

— Нет уж, голубушка, придется нам на эту тему договаривать…

Сквозь напускную любезность Севастьянова чувствовался жесткий тон, и я поняла, что мой маневр не удался: исправник не собирался щадить чувства юной девицы, а возможно, и вовсе не поверил мне.

— Так что же не было никакого поцелуя? – спросил он прямо.

Первым моим порывом было применить все свои актерские таланты, чтобы пылко крикнуть «Богом клянусь, не было!», размашисто перекреститься и смотреть на Севастьянова честным взглядом. Уверена, у меня бы получилось, но в этот момент я некстати вспомнила последний разговор с Андреем и его вопрос, такой простой и безыскусный – могла бы я за Ильицкого поручиться?

Я смешалась, отвела взгляд и, не в силах больше разыгрывать хладнокровие, молвила едва слышно:

— Я не знаю…

Севастьянову этого хватило, он вновь бросил взгляд на Кошкина, и мне показалось, что он уже распоряжается об аресте. Потому заговорила пылко, понимая, вместе с тем, что мои слова уже не будут услышаны:

— Даже если этот поцелуй был – это всего лишь поцелуй, это ничего не значит. Я знаю, что Евгений Иванович очень хорошо относился к Елизавете Тихоновне, он любил ее… - выпалила я отчаянно.

— Любил?! – задрал брови на лоб Севастьянов, и я поняла, что опять сказала лишнее.

Хотя, собственно, почему лишнее?

— Да, любил, - повторила я уже спокойнее, - мне так казалось. Он всегда очень нежно к ней относился, я уверена, он не мог бы причинить ей зла. Я ручаюсь за это.

Последнюю фразу, к моему удивлению, я произнесла совершенно искренне и даже не задумываясь. И сразу я почувствовала, как легко мне стало – он ведь действительно не мог этого сделать.

Севастьянов, однако, меня уже и не слышал – я говорила в пустоту.

— Да-да, хорошо, у вас есть еще какие-то сведения для нас?

— Нет…

— Тогда вы свободны, благодарю за помощь следствию.

***

— Что это было? – не прошло и пяти минут, как меня нашел в парке урядник Кошкин и, понижая голос, нервно задал вопрос. – То вы видели, как они целовались, то не видели! Вы что, шутить вздумали с Севастьяновым?

— Мне совершенно не до шуток, Степан Егорыч, - ответила я мрачно.

— Чего вы добиваетесь?

Я подумала, что это даже к лучшему, что он нашел меня – оглянулась по сторонам, убеждаясь, что поблизости никого нет, и ненавязчиво взяла Кошкина под руку, решив прогуляться с ним, а заодно поговорить.

— Я добиваюсь, прежде всего, чтобы следствие вычислило убийцу. – Волнение мое давно прошло, теперь я была спокойна и могла трезво рассуждать. – А Севастьянов, взявшись за Ильицкого, идет по ложному пути. Ведь он подозревает именно его?

— Подозревает, - подтвердил Кошкин, - но для этого и оснований полно: вы лучше меня знаете этого Ильицкого – это же ужас, что за человек! И с Эйвазовой у него определенно какие-то отношения были… не просто какие-то, а любовные! Уж извините, что так прямо говорю. И про драку его с Миллером нам все известно, и про то, какой он вспыльчивый и ревнивый. А самое главное – никто не может с точностью сказать, где он был в ночь убийства. Он исчез как раз тогда, когда вы видели этого загадочного мужчину рядом с потерпевшей – ведь вы его видели, Ильицкого! Разве это не очевидно?!

— Не очевидно, - упрямо возразила я. - А… где был хотя бы Миллер в ту ночь – тоже ведь никто подтвердить не может! Наверняка он сказал вам, что спал, но…

Кошкин во время моего запальчивого монолога даже не смотрел на меня.

— Что? - не выдержала я. - У него есть алиби?

— Да, есть, - подтвердил неохотно Кошкин. Помялся и добавил: - одна из дам сказала, что была с ним в ту ночь.

Наверное, в этот момент у меня было очень глупое выражение лица.

— Какая дама?

— Дама, словам которой можно верить. В общем, Севастьянов в его алиби не сомневается.

Я же лихорадочно соображала, о какой даме он говорит. Едва ли о ком-то из горничных или дворовых девушек – увы, дамами их Кошкин называть бы не стал, а Севастьянов не поверил бы их слову так безоговорочно. Разумеется, это и не Ильицкая. Кто тогда – Натали?..

Я ахнула, поняв, что кроме нее действительно больше некому. Но зачем она так сказала – Андрей ее попросил солгать?

— А сам Андрей Федорович подтвердил ли… слова той дамы?

— Нет, он, напротив, все отрицал, - морщась, ответил Кошкин. – Кажется, Миллер не вполне понимает, что здесь произошло, раз предпочитает играть в благородство. Сказал, что всю ночь был в своей комнате, крепко спал и ничего не слышал.

Меня же это расстроило еще больше: раз Андрей ее об этом не просил, значит, это правда… Значит, Натали и правда совершила подобную глупость. Хотя… возможно, мне стоит только порадоваться за них. И у Андрея, по крайней мере, есть алиби.

— А князь Орлов? – через силу спросила я. Наверное, я бы уже не удивилась, узнав, что и у него есть алиби подобного рода.

— Его Светлость были одни, но вы же понимаете, Михаил Александрович вхож в такие круги и является столь значимой личностью, что… словом, Севастьянов даже допрашивать его не хотел. Лишь когда Его Светлость сами пришли в библиотеку и буквально потребовали, чтобы их допросили, как и остальных, Севастьянов оформил показания.

Я отлично понимала исправника: тому хочется выслужиться, раскрыв громкое преступление, но он отлично знал, кого имело смысл держать в подозреваемых, а в сторону кого и дышать не стоило. Окажись Михаил Александрович и впрямь убийцей, боюсь, Севастьянов не решился бы его арестовать. Интересно, что бы сделал Кошкин?

— А что вы думаете по поводу князя? – спросила я его.

Кошкин лишь пожал плечами довольно равнодушно и ответил:

— Его Светлость такой же подозреваемый, как и все остальные. Тем более, никто его не может подтвердить его алиби. Севастьянов на его арест никогда не пойдет, но есть чины и повыше Севастьянова.

— То есть, вы подозреваете всех, - констатировала я. – Должно быть, и меня тоже?

Кошкин даже не удивился вопросу – похоже, размышлял об этом не раз:

— У вас тоже нет алиби: Даша видела вас около полуночи, но потом вы ушли. Севастьянов не думает, что убийцей могла быть женщина, но… вы знали о прачечной и о веревке. И вы единственная, кто утверждает, что с Эйвазовой был некий мужчина. А был ли он вообще, этот мужчина?

Я же в ответ только улыбалась – но несколько натянуто. Сейчас и наши доверительные беседы с Кошкиным виделись мне в другом свете: почему он взялся мне обо всем рассказывать? Уж не для того, чтобы лишь быть поближе ко мне и иметь возможность присмотреться? Наверное, и все сказанное им, стоило мне ставить под сомнение – едва ли он со мною полностью искренен. Я поежилась и очень захотела вернуться в дом.

Когда знаешь, что за тобой наблюдают и изучают исподтишка – чувствуешь себя неуютно, - вынуждена была признать я.

Однако, как ни хотелось мне поскорее свернуть беседу, Кошкин был мне еще нужен, потому я продолжила разговор.

— Что ж, надеюсь, дальше подозрений ваши мысли относительно меня не продвинутся. Все же я хотела спросить вас об Ильицком – он хоть как-то объяснил, где был вчера и в ночь убийства?

Кошкин шумно выдохнул – по-видимому, эмоций к Ильицкому у него уже не осталось.

— Ну… для начала он спросил у Севастьянова, в каком он звании, что смеет его допрашивать – звание, естественно, оказалось ниже, чем у Ильицкого, и тогда он заявил, что говорить будет только с начальством Севастьянова. Представьте себе реакцию Пал Палыча, который уже лет пять считает себя наместником Бога в Пскове, - Кошкин не без удовольствия хмыкнул.

— А по делу-то он хоть что-то сказал? – поторопила я.

— Так говорю же – отказался давать показания Севастьянову.

Плечи мои опустились: ну что за несносный человек?! Зачем он сам себя губит! Кошкин, однако, продолжил:

— Но, похоже, он с прошлой ночи в том трактире и сидел – хозяин заведения так сказал, когда Ильицкого забирали. И вроде как не один, а с неким Гришкой-цыганом. Цыган этот часто бывает в трактире, его там знают.

— Так, выходит, у него есть алиби? – робко и все еще не веря, уточнила я.

Кошкин же покачал головой:

— Ильицкий явился в трактир ночью, но кто знает – до убийства или после? А цыган к нему присоединился уже на следующий день, в полдень примерно. Вместе они и сидели, что-то обсуждая, и даже, как говорят, ссорились. Цыган пару раз за день куда-то отлучался… впрочем, и Ильицкий отлучался. Потом, под вечер, они ушли уже вместе, а вернулся Ильицкий один, снял комнату и ушел спать. Да, еще любопытная деталь! Говорят, видели как цыган возле трактира к девчонке какой-то деревенской приставал – звал с собой. Мол, у него скоро много денег будет, уедет в Петербург и заживет там как барин. Но сочинял, наверное – цыган этот вообще большой сочинитель, как я понял.