Анастасия Логинова
УСАДЬБА
(Лидия-1)
Аннотация
Лидии – сироте и одной из лучших воспитанниц Смольного – хватает в жизни и собственных загадок: кто она, кем были ее родители, и почему ее, дочь французских подданных, вывезли в Россию, когда она была ребенком? Поездка в старинную и полную загадок усадьбу, принадлежащую отцу ее лучшей подруги, виделась для Лиди лишь местом, где можно попрактиковаться в решении задачек «на сообразительность». Ведь Лиди не может, в силу характера, оставить задачки нерешенными – а их в усадьбе масса.
1884 год
Российская Империя, Петербург, Смольный Институт благородных девиц
Глава I
Я всегда боялась поздних визитов. Когда была девятилетним несмышленышем и жила с родителями в Париже, таким же поздним вечером как сегодня к нам постучали. Родители мои засуетились, заспешили собираться в дорогу и, верно, не предполагали тогда, что спустя всего несколько часов потеряют меня навсегда. И позже я не раз убеждалась, что от поздних посещений одни беды.
Сегодня был тихий майский вечер. Я и еще несколько девушек находились в комнатах начальницы института, где мы имеем счастье обучаться. Китти Явлонская читала вслух, а остальные девушки занимались шитьем, когда дверь в апартаменты тихонько скрипнула, и на пороге появилась одна из горничных. Едва я взглянула на ее лицо, как поняла: случилось что-то неприятное.
— Ольга Александровна, - обеспокоенно, а оттого неловко обратилась она к нашей начальнице, — доставили письмо для барышни Эйвазовой. Срочное… - и подала той потрепанный конверт.
Все девушки, давно уже оторвавшись от шитья, проследили за ним, а затем разом вскинули взгляды на Натали Эйвазову. Та же, верно, догадываясь, что вести дурные, тревожно смотрела в пол. Потом лишь подняла глаза на меня – с мольбою, желая услышать от меня нечто приободряющее. Не знаю, отчего я имела над Натали такую власть, но она верила и слушалась меня, будто я была старше и мудрее. Я лишь отложила шитье и пожала худенькую и бледную ее ладонь. В целом свете у меня не было никого роднее, чем Натали, и ее беды я принимала так же близко к сердцу, как и свои.
Мы с девочками не тревожили Натали, пока она, оставшись наедине с письмом в нашей спальне, читала. Событий в жизни институток так ничтожно мало, что любой выходивший за рамки повседневности случай взбудораживает души девушек и дает пищу для разговоров на многие недели. Наши с Натали подруги заглядывали в щель дверного проема и то и дело тормошили меня:
— Ну же, Лиди, поди к ней!
Я не слушала их и только смотрела в щель на ровную спину моей подруги, обтянутую белым шерстяным платьем. У институток все общее: комната, еда, даже платья одинаковые. Все и всё на виду. Письмо из дома – то единственное, что хоть на несколько минут позволяло нам обособиться от других девочек.
Многие и этого не имели. Среди восьми девочек, наших соседок по комнате, трое, включая и меня, не получали весточек от родных вовсе. Настя Эйрих была сиротою, и окончания института боялась более всего на свете, потому как не представляла, что ей делать потом. Мари Фролову посещали на моей памяти лишь раз – как-то на Рождество. Я же, ваша покорная слуга, родных мне людей не видела с девяти лет. Меня, правда, регулярно навещал Платон Алексеевич, который назывался моим попечителем, но я даже фамилию его никогда не слышала. Хотя наша начальница об этом человеке отзывалась всегда с большим уважением, да и мне упрекнуть его не в чем. Именно Платон Алексеевич восемь лет назад привез меня в Смольный, оплачивал мое здесь пребывание, а полгода назад оповестил меня, что, едва я закончу обучение, мне будет предоставлено место гувернантки в доме его знакомых. Не самый плохой вариант для девушки в моем положении, потому я была рада.
…Рука Натали с письмом вдруг безвольно обмякла, упав на кровать: пора! Неслышно я проскользнула в спальню, опустилась на кровать рядом с Натали и мягко дотронулась до ее плеча.
— Папенька при смерти, - почти без эмоций произнесла моя подруга.
Глаза ее были сухими, а взгляд растерянным. Она продолжила:
— Он просит меня приехать, Лиди. Я не знаю, что делать… верно, не поеду: учебный год еще не окончен. Как могу я пропустить программу?..
Должно быть, милая Натали была слишком встревожена, чтобы осознать происходящее в полной мере. Каждая из нас, институток, многое бы дала, чтобы получить от родных срочный вызов домой – не по столь печальному поводу, конечно, но все же.
— Натали, дорогая, послушай… - несколько строго заговорила я, но Натали неожиданно резко меня перебила.
— Нет, милая, я уже решила, что никуда не поеду!
Надо сказать, что все наши учителя особенно любили Натали за ее кроткий нрав и послушание. Лишь девочки, знакомые с ней более близко, знали, что Натали будет выглядеть послушной ровно до того момента, пока требуемое не станет расходиться с ее желаниями. А уж когда расходится, то она становится такой упрямицей, что сладить с ней совершенно невозможно.
Вот и теперь. Не слушая меня более, Натали вскочила и, вихрем пронесшись через комнату, вышла прочь. Девочки не посмели ее задержать.
После, несмотря на поздний час, ее пробовала убедить начальница. Я всем сердцем надеялась, что Ольге Александровне удастся уговорить Натали ехать: хотя и было бы мне тяжело расстаться с единственным родным человеком, но я понимала, что для Натали так будет лучше.
Девочки давно спали, когда беззвучной тенью в комнату вернулась моя подруга и стала быстро переодеваться ко сну. Кровати наши стояли рядом, потому я едва слышно прошептала:
— Так ты едешь, дорогая?
— Нет, — последовал твердый ответ.
Я выбралась из-под одеяла и шмыгнула на кровать к Натали:
— А я знаю, в чем дело. Ты просто боишься, моя маленькая трусишка, — я тут же обняла Натали. – Я понимаю тебя, я бы тоже боялась: твоя мама умерла, когда тебе было шесть, отец отослал сюда, и с тех пор ни разу не навестил. Ты боишься, что он и сейчас не примет тебя.
— Я не его боюсь, — всхлипнула Натали, и я поняла, что она плачет. – У отца новая жена – злая и жадная женщина…
— Почему ты так решила?
— Это из-за нее меня сюда отправили: в тот год папенька как раз женился на ней. Да и Вася – брат – про нее такое писал… Кроме нее еще моя тетка Людмила Петровна – ты не представляешь, как я боялась ее в детстве! И мама боялась, и Вася. Она даже папенькой крутит как хочет. Не дадут они мне жизни.
— Но ведь есть Вася, он тебя защитит.
— Вася и сам с ними мается… — вздохнула, жалеючи брата, Натали.
Я же теперь уловила в настроении Натали перемену: ей хотелось поехать, но было боязно.
— Послушай, милая: не хочу пугать тебя, но что, если другого случая увидеть папеньку у тебя уже не будет? Люди смертны. Подумай о нем – не лишай его радости видеть единственную дочь в последний раз! Ты ведь любишь его?
— Разумеется…
— Тогда будь сильной: ты справишься и с мачехой, и с вредной теткой. Ты вон какой храброй можешь быть, когда захочешь!
Я тихонько рассмеялась – подруга рассмеялась в ответ.
— Завтра посмотрим… — произнесла Натали, и, поцеловав меня в лоб, легла на подушку.
Глава II
— Я поеду только в том случае, если ты поедешь со мной! – завила, едва я наутро проснулась, моя подруга. – И возражения не принимаются: или мы едем вдвоем, или никто не едет.
— Но… — начала, было, я, — Ольга Александровна меня ни за что не отпустит.
— Ольга Александровна предложила мне это сама.
Еще какое-то время я пыталась воспротивиться Натали. Говорила что-то, а сама только и думала о том, какая же это хорошая идея. Я могла только мечтать о том, чтобы вырваться из Смольного и хоть какое-то время, хоть неделю жить на воле – не прислугой в чужой семье.
Я знала, что это здесь, в институте, мы с Натали похожи словно сестры, но в большом же мире у нас будут совершенно разные судьбы. Ее, вероятно, ожидает жених из знатного рода и батюшкино наследство, а мне остается только надеяться, что хозяева дома, в который меня определил Платон Алексеевич, будут не слишком суровы ко мне.
Но как же заманчива была мысль пожить жизнью Натали хоть немного…
***
Мы выехали на следующее утро. Погода в эти дни стояла ненастная, и Ольга Александровна советовала нам обождать, но Натали теперь, почуяв запах свободы, не желала оставаться в этой уютной и доброй тюрьме лишнее время. Я и сама готова была бежать отсюда как можно скорее.
Начальница обещала дать нам свою личную коляску, но уже перед самым отъездом не вытерпела и поехала с нами. На Варшавском вокзале она горячо распрощалась с нами и даже прослезилась, чего раньше за всегда сдержанной нашей начальницей никогда не водилось.