не вполне благотворно. Во многом из-за его собственного мировоззрения и трактовки. Ведь если вдуматься, даже какое-то банальное предложение или действие героя (так же, как и реального человека) можно расценивать очень по-разному.
И вот, теперь в голове у Алика образовался странный «коктейль» из сюжетов, моральных принципов и установок. Он действительно старался делать выводы из прочитанного. Но никогда не думал, насколько они верны.
Юноша с нетерпением ждал своего вхождения на престол. Он считал, что может изменить очень многое.
Глава 47
Северный город Фризнесс. Неделя после ухода из Леса Северных Ветров.
Инна сидела на подоконнике и смотрела в окно. В её комнате было, как всегда, темно и тихо. Странное и болезненное восприятие мира бессонки влияло на неё и на её здоровье не лучшим образом. Болела голова от разных мыслей, неяркий свет из окна больно слепил глаза. Ковалевской казалось, будто она гниёт изнутри. И эта гниль быстро разрастается, пожирает всё хорошее, что было в её душе. И ей всё больше хочется быть плохой. Хочется научиться искренне ненавидеть людей. В особенности некоторых…
Она живёт словно во сне. Словно в вечном бреду из-за высокой температуры. Ей хочется заледенеть и быть как труп — холодной и спокойной. Но только чтобы отчаянно живой.
Пытаясь поступать всегда по чести, она порой думала, будто потеряла себя. Если, конечно, когда-то перед этим могла себя найти.
Незажившие раны всё ещё кровоточили. А кое-где и вовсе гноились.
Огромный водопад слёз, оставшийся навеки глубоко внутри превратился в большой снежный ком. Но ведь теперь всё хорошо. Почему она несчастна? Почему каждый раз, когда она пытается задремать, она думает об одном и том же человеке? Неужели, ей он действительно так нравится?
Инна встала с подоконника. Надо что-то делать. Надо как-то взять и разбавить всю эту гущу, всё это болото совершенно не тех, ненужных мыслей…
Она прошлась по комнате.
Туда-сюда, взад-вперёд…
Пахло жареной картошкой и недавно поклеенными обоями.
Как же душно…
И холодно…
Две бледные руки — будто из снега.
И сама Инна как ледяная фигура, а внутри льда, где-то ближе к сердцу — грязь, опавшие листья, поломанные ветки, обидные слова, насмешки, травмы, шрамы… И всё это застыло. А если растопить — то, кажется, растает и вся бессонка… Но можно ли убрать всё это и заморозить ледяную статую ещё раз?
Она легла на диван. Ужасно хочется с кем-то поговорить. Но не хочется повторять ошибок прошлого. Инна ощущала себя заложницей. Заложницей бессонниц и молчания…
Ковалевская взяла телефон и начала рыться в контактах. Нет, она не собиралась звонить — просто было интересно посмотреть, кто есть там…
Ничего особо примечательного бессонка не нашла. Разве что только номер шпиона, который она удалила, чтобы не было соблазна набрать.
И больше ничего.
Совсем ничего…
Инна закрыла глаза и решила подремать.
Шум вокруг становился для неё всё более монотонным. Кровать — более мягкой, плед — обволакивающим, словно тёплая вода. Её руки согревались… Она ушла слишком далеко в сознание. Обычно, даже задремав, бессонцы не делали так. Это считалось опасным для психики.
И вдруг Инне начало казаться, будто она лежит на воде, где-то в океане. И что до суши много-много миль. И никак не доплыть…
Будто её захлёстывает волна. А она задерживает дыхание.
И медленно начинает опускаться туда, вглубь, чувствуя кожей тёплую солёную воду…
И дальний свет, всё ещё касающийся закрытых глаз, гаснет медленно, по мере погружения.
И вся эта гуща давит сверху всё больше и больше… Давит на грудь, на уши, на голову…
Инна задыхается. Воздуха не хватает. Морская пучина забирает её. И нет сил выплывать. Совсем нет…
Она чувствует солёный вкус воды, наливающейся в дыхательные пути и горло. Свет гаснет. Чьи-то смертельно обжигающие руки берут её за плечи. А сама она холодная, безжизненная… И ей кажется, будто она уже и вовсе не она. Бессонка видит себя со стороны. И от этого ей становится жутко. Неужели выхода совсем нет?..
Её тело будет колыхаться на воде. А может быть, станет пищей для местных акул. Ей так ужасно больно и страшно от этой мысли. Ей ведь так хотелось жить.
Но чьи? Чьи горячие руки тянут её в никуда? Тянут её на дно… И до какого-то момента она даже не замечала этого…
Внезапно послышался звонок в дверь. Он дошёл и до ушей девушки, но ей было сложно выбраться из дрёма. Синяя пучина не отпускала бессонку и всё больше сводила её с ума…
Инна пыталась выплыть, но не понимала, что происходит и как. Она ведь тонула абсолютно осознанно. Но зачем? Что-то неведомое тянуло её вниз. И что-то неведомое не даёт ей подняться. И всё слишком невозможно и реально… И очень хочется дышать.
Но вот, она наконец смогла открыть глаза. Лоб в холодном поту, мысли спутались. Остался лишь один вопрос: что неминуемо тянет её в пленяющий душу и ужасающий ум, мрак?..
Тем не менее бессонка встала и подошла к двери. Почему-то Инна была уверена, что это Вася звонил. Но разве он знает, что она в Фризнессе? Нет. Но разве он знает её адрес? Нет. И разве поехал бы он в такую даль?..
«Нет, — решила бессонка, — я не открою, если это он. Надо сделать вид, что меня нет дома. Что никого нет дома.»
Девушка посмотрела в глазок. Разумеется, по ту сторону двери стоял не Воронцов. Это может показаться странным, но Инна расстроилась.
К ней в гости пришла её давняя подруга — Кира, которую выпустили из Фризнесской темницы. Да, в Найтомнии близкие друзья могли ходить домой друг к другу даже без приглашения или предварительного согласования. Но при этом хозяева вполне могли отказать им в приёме, ссылаясь на дела, плохое самочувствие, расположение духа или вообще не объясняя причин.
— Салютик, — сказала Кира, когда Инна открыла дверь.
— Салют, — ответила девушка с тихим разочарованием.
— Ну чего, как поживаешь?
— Нормально… Проходи.
Кира зашла в квартиру.
— Ты одна, что ли? — спросила партизанка, откинув косички.
— Да. Родители на работе.
— Слушай, я просто знаю, что у вас тут есть пианино…
— Да, есть.
— И есть очень редкие ноты…
— И это тоже.
— А можно я попробую сыграть что-нибудь?
Инна с некоторой неуверенностью посмотрела на свою гостью. Музыка не была лёгкой и едва ли у Киры получится сыграть всё с первого раза. А резких и фальшивых звуков Инна не любит. Особенно ей не хочется слушать их сейчас — такая тишина, и