Читать интересную книгу Страшный суд - Блага Димитрова

— Она поняла, о какой девочке идет речь. Обещала найти другую Ха, привезти ее с матерью в детский дом, и там вы встретитесь с обеими Ха.

И земля не разверзлась подо мной и не поглотила меня, когда я подозревала этих людей в азиатских уловках. Цепенею от стыда и страха одновременно. Хайфон в кольце огня. Каждый въезд так же рискован, как прохождение космических барьеров земного шара.

— Пусть лучше я поеду к матери и ребенку! Зачем им проделывать опасное путешествие?

— Хайфонцы под бомбами, как тигры в джунглях, знают, как и где проскочить. Они обеспечат безопасное передвижение ночью.

— Для ребенка ночное путешествие?

— Вьетнамские дети привыкли к ночным передвижениям.

— Я не вынесу, если с ними что-нибудь случится из-за меня.

— Будьте вполне спокойны!

— Тогда мы поедем их встречать!

— Встреча произойдет в детском доме. Там вы найдете обеих Ха, чтобы узнать настоящую.

От стыда я, должно быть, горю кирпичными пятнами.

— Отправляемся, товарищ Ке?

— Еще нет. Будем ждать известий из детского дома.

— Неужели я в укромном месте буду ждать, чтобы мне преподнесли готовую встречу с ребенком?

— Нет… Готовьтесь в путь! Через полчаса «джип» отправляется в провинцию Нинь-бинь. Получено разрешение.

Ке, как настоящий вьетнамец, оставил самое спешное на самый конец. Я давно настаивала на этом путешествии.

— Но вы падаете от усталости.

— Я останусь здесь ждать известий из детского дома.

— А кто же меня будет сопровождать?

— Товарищ Нгуен.

Не могу поверить. Он так занят. Но если едет Нгуен, то мне предстоит путешествие не в провинцию Нинь-бинь, но в самую душу Вьетнама. Пока я собралась поблагодарить Ке, он исчез за дверью. На ковре осталась только пыльная тропинка, тропинка, по которой пришла ко мне радость.

* * *

В человеке таится очень сильный инстинкт, инстинкт преодоления биологического инстинкта.

Тоненькая фигурка вьетнамской девочки вызывает вспышки нежности и умиления вокруг, где бы ни появилась. Шофер такси едва не попал в аварию, потому что все время оборачивался назад и удивленно спрашивал:

— Ну! Откуда приехала?! Милая, чего только она не пережила?!

Отказывается взять деньги. То же самое и врачи, которых мы приглашаем очень часто. Мы вынуждены их менять, так как становится неловко звать человека, которому не заплатил в прошлый раз. Во время путешествия по Болгарии незнакомая женщина на вокзале хватает и несет наш тяжелый чемодан, приговаривая на ходу:

— Какая худенькая! Неужели сердитая? Как мило говорит по-болгарски! Очень интеллигентное дитя. Как же вам его дали?

Она сажает нас в поезд и долго машет с перрона. Через некоторое время получаем посылку из Старой Загоры, адресованную «лично Ха». Девочка ее развязывает поспешными пальчиками. Внутри — два платья и яблоки. На дне записка: «Помните ли женщину на вокзале, которая вам помогла с багажом? Я работаю в швейном кооперативе. Сшила для Ха платьице без мерки, на глаз. Все работницы ее приветствуют и желают расти веселой и счастливой! Маргарита Кондова, ТПК „Коллектив“. Старая Загора». К празднику — новая посылка. Огненно-красное бархатное платье. Ха заставляет меня написать благодарственное письмо и буква за буквой его переписывает, но ей не нравится, как я его сочинила, меняет текст: «Дети сказали, что в красном платье я хороша, как королева».

Весь квартал ее знает и радуется ей. Продавщица в булочной выбирает для нее самый пышный хлеб.

— Почему сегодня не приходила? Завтра чтоб вы ее обязательно привели! Пусть пощебечет мне! Не слушается? Дайте ее мне, чтобы стала моей девочкой!

На базаре покупатели выбирают арбуз для нее.

В ресторане официанты ее обслуживают как принцессу. «Один суп для Ха!» — заказывают на кухне. С соседнего стола итальянки, приехавшие на фестиваль, посылают ей букет гвоздик. Одна женщина из аргентинского посольства после каждого обеда всучивает ей 20 стотинок. Ха смотрит с недоумением и держит монету на открытой ладошке. Женщина объясняет свой, конфузящий нас поступок: это обычай в ее стране, так выражается любовь к ребенку. А Ха говорит:

— Кончатся денежки у тети, если каждому ребенку будет давать.

Другая женщина наполняет ей карманы орехами. На каждом шагу внимание и подарки. Ха принимает все без особого удивления. Говорим ей, что это любовь не к ней, а к Вьетнаму. Она хочет, чтобы мы сразу, первым же самолетом послали подарки ее братику и сестричке. Завязывает пакеты, собирает игрушки, всякую мелочь, пустые коробочки, пробки от лимонадных бутылок, что попадется, не позволяет ничего выбрасывать. Все должно быть отправлено вьетнамским детям, которым не во что поиграть.

К ней привязываются малые и большие. Дети ее ищут и терпеливо переносят ее предводительские наклонности. А я все думаю, как бы ее спасти от такого внезапного изобилия любви.

* * *

Едем ночью в Нинь-бинь, и вероломная луна освещает нас сверху.

Шофер Кюйен считается лучшим мастером по объезжанию бомб замедленного действия. Спрашиваю у него, как он это делает. Вместо ответа блестит под луной гудроновая улыбка.[22]

Хоан переводит мне эту улыбку: секрет фирмы.

Мне кажется, что при каждом резком повороте руля мы непременно объезжаем невзорвавшуюся бомбу.

Поле превращено в скопище разнокалиберных бомб. Невзорвавшиеся лежат в земле, их не видно. Взорвавшиеся оставили после себя индивидуальные отпечатки.

Одна проделала какой-то винтообразный колодец, полный грязной воды, другая раскрутилась вширь и выровняла землю наподобие тока, третья изгрызла землю, словно огромными челюстями, четвертая образовала провал.

Люди стараются облагородить эту зловещую пахоту. В воронках, залитых водой, сажают рис, в больших воронках разводят рыбу. Это национальный характер: извлечь из самого плохого крупицу хорошего.

По чудовищной случайности в бомбовых воронках рис вырастает выше, чем просто на рисовом поле.

Рядом с Нгуеном возникает у меня какая-то неловкость. Чувствую себя на этой земле прохожей, проезжей, транзитным, одним словом, пассажиром.

Я только проеду через огонь, а Нгуен останется в нем. Больше того, он сам часть огня.

— Боюсь за вас, за вьетнамцев, и сейчас, и когда наступит мир…

Нгуен, как всегда, читает мою мысль до конца.

— Предвидим все. Победа нас не застанет врасплох.

— Чем вооружаетесь вы для мира?

— Скромностью, трудом, критикой, взаимопомощью, единением в разгаре классовой борьбы.

Ответ его не успокоил меня. Есть люди, которые дышать не могут без острой и бурной борьбы. Их самоутверждение — борьба. Для мирных же целей они приспособлены менее, как, скажем, танк для вспахивания земли по сравнению с колесным трактором или даже с лошадью. Или истребитель — для перевозки пассажиров. Но, может быть, Нгуен не таков?

«Джип» останавливается. Надо переждать длинную колонну грузовиков, идущих на юг. Больше часа смотрю, как проходят тяжелые машины, везущие помощь партизанам. Кто из них доберется до своего далекого места назначения? Тонны смерти будут преграждать им дорогу. Но они идут и идут. С севера на юг. Их единственное стремление — достичь боя и там сгореть.

Эта земля разделена пополам. Щель, как зияющая рана, проходит через ветхие дощатые пороги, отшлифованные шагами дедов, через древние реки, через сочные рисовые поля, через вековые бамбуковые стволы, через сердца. Лишь пролитая кровь севера и юга сливается глубоко в почве в одну кровь и делает землю единой.

Над разделенной страной простирается общий небесный свод, с которого угрожает общий враг. Это еще одна нерасторжимая связь.

Парадокс «часть больше целого» здесь оживает в наглядности. Каждая часть содержит весь Вьетнам — но, может быть, еще больший и более единый, чем если бы он был одним государством. Гравитация между двумя разъединенными половинами очень сильна. Когда осуществится объединение, будет ли внутреннее сцепление таким же крепким?

* * *

Виноватое чувство транзитного пассажира не покидает меня. Все, что я делаю, преходяще. Каждое мое впечатление, каждое настроение беглое. Я не уверена в себе, я почти нереальна. У меня самочувствие пролетевшего ветра. Что-то существенное от меня ускользает. Смерть для меня страшнее, потому что была бы нелепой, бессмысленной. Переживания принадлежат другим, я лишь вживаюсь в них как бы со стороны. Нет более жалкого состояния, чем быть транзитным пассажиром в мире.

«Транзит» звучит почти что как «паразит».

Обратный билет оттягивает мой карман словно камень. Как бы ни выли сирены, какие бомбы ни падали бы вокруг, у меня есть обратный билет. А человеку, сидящему рядом со мной, суждено остаться здесь. В кармане ношу незаслуженный привилегированный пропуск в тишину, в непотревоженный сон, в уверенность. Даже если захотела бы, я не могу передать свой обратный билет никому, не могу его и порвать. У меня чувство, что он, хоть и спрятанный в кармане, виден всем, написан на моем лице, запечатлен в моей осанке. Ношу его как несмываемое клеймо.