Сегодня юноша, который, как водится, не много знает об Италии прошлых лет, читая газеты и слушая политиков (если уж он читает и слушает), вынесет только одно впечатление: что со времен окончания войны и вплоть до «Чистых рук»[260] Италией рулили исключительно левые интеллигенты, которые, владея всеми рычагами власти, установили повсюду свою культурную гегемонию, грустные результаты чего мы наблюдаем и по сей день. Я хотел бы возразить этим юношам, что со времен окончания войны нашей страной управляла христианско-демократическая партия, крепко державшая контроль над министерством образования, и что существовали солидные религиозные издательства («Морчеллиана», «СЕИ», «Студиум», «Аве»), а также что имелось специальное христианско-демократическое издательство «Чинкве Луне». «Риццоли» было прибежищем консерватизма, и не было ничего левого в таких издательствах, как «Мондадори», «Бомпиани», «Гардзанти». Школьные учебники издавались в «Ле Монье», «Принчипато», «Валларди» — весьма далеких от коммунистов. Марксизм не подходил и близко к таким популярным еженедельникам, как «Доменика дель Коррьере», «Оджи», «Темпо». Не существовало больших газет левой ориентации, не считая «Униты», но «Униту» покупали только те, кто голосовал за коммунистов. Проще всего сказать так без учета издательства компартии («Универсале дель Кангуро»), единственным по-настоящему левым издательством было «Эйнауди». Да и то, когда они в 1948 году опубликовали первую книгу по советскому диалектическому материализму, это была книга автора-иезуита. «Фельтринелли»[261] родилось на свет позже. Главными хитами «Фельтринелли» были «Леопард» Джузеппе Томази ди Лампедузы и «Доктор Живаго» Бориса Пастернака; ни ту, ни другую вещь не назовешь ослепительными проявлениями марксизма.
Так что речь идет не о марксизме, а скорее о «левой мысли». Когда походя говорят о «левой мысли», имеют в виду мысль светскую, либеральную, деятельную, можно даже сказать — крочеанскую[262]. Вообще же в университетах власть и места на конкурсах делились между двумя главными группами: группой католиков и группой некатоликов. Группа некатоликов вмещала в себя всех, в том числе и немногих имевшихся профессоров марксистской складки.
Как же смогла установиться гегемония левых в культуре? Ведь она в конце концов постепенно установилась? И почему правящие христианские демократы не заняли оборону и не вознесли Диего Фаббри превыше Бертольта Брехта[263]?
Объяснение не в том, что, как кое-кто утверждает ныне, правящая партия проявила широкую и безмятежную терпимость. Это частично справедливо, однако в 50-е годы, я помню, некоторым коллегам отказывались оформлять трудовую книжку на телевидении, говоря в лицо, что коммунистов не берут. Перечитаем прессу того времени и увидим, какие бушевали споры, сколько было нетерпимых и резких выпадов — ныне такое непредставимо. Однако справедлив и общий вывод. Да, действительно — правящая партия заняла твердую позицию: отдайте нам контроль над экономикой, над министерствами и ведомствами, а в культурную деятельность мы, так и быть, не будем совать свой нос.
Тем не менее этим объясняется не все. Лицеи не рекомендовали некоторых авторов, и даже, разумеется, их замалчивали. А молодые люди все-таки читали Грамши и Маритена[264]. По крайней мере, молодые люди католической ориентации точно читали Маритена; полагаю, что и Грамши с Гобетти. Почему это?
Потому что дух дышит где хочет. Католические философы 50-х и 60-х годов делились, если не считать редчайших исключений, вроде христианского экзистенциализма, на неотомистов и на спиритуалистов джентилианского извода — примерно на этом все и оканчивалось, а внерелигиозная (светская) философия изучала меньше всего тексты Маркса, а больше всего — тексты логического неопозитивизма, экзистенциализма, Хайдеггера, Сартра[265] и Ясперса, феноменологию, Витгенштейна, Дьюи[266], и эти же тексты читали католики. Понимаю, что мои обобщения грубоваты, потому что я узнал о главных светских философах от профессоров-католиков, а не только от светских мыслителей вроде Аббаньяно[267] (который, кстати, мыслил по-светски, но безусловно не по-марксистски, и вообще не в духе левых), а главные тексты внерелигиозных мыслителей я прочитал в книжных сериях, издававшихся под редакцией католиков.
Светская культура утвердилась в борьбе с крочеанским идеализмом: это не было борьбой марксизма с христианством (многие марксисты даже оставались крочеанцами). Утвердившись, светская культура заняла главенствующее положение и притянула к себе и профессоров и студентов. Когда устанавливаются подобные гегемонии, декретами их не уничтожишь.
Христианские демократы просчитались из-за того, что они всегда слабо верили в силу идей. Они думали, что важнее контролировать телепрограммы, а авангардистские журналы не играют никакой роли. В результате через четверть века полного политического господства с полным контролем над носителем самой массовой информации — телевидением, христианские демократы обнаружили у себя перед носом поколение 68-го года. Тогда христианские демократы избрали стратегию выжидания. Сесть на берегу реки и ждать, пока по ней проплывет труп врага. Ждать, пока через годков двадцать бунтари набушуются и причалят или к «Комунионе э Либерационе» или к Сильвио Берлускони. Точно, этим дело и кончилось.
Верно и то, что культура левой интеллигенции превратилась в гегемонную под воздействием оглушительного идейного шантажа («ты не думаешь как мы — значит, ты отстал; о, позорно заниматься искусством, не поклоняясь надстройке и базису!»). Это верно. Коммунистическая партия, в отличие от христианских демократов, не щадила сил и средств на культурную борьбу. Конечно, и при бесконечной промывке мозгов некоторым удалось отстоять свою линию мышления — это доказывают великолепные критические статьи Норберто Боббио, полемичные по отношению к «гегемонии». Все мы, когда читали в «Ринашита» или в «Контемпоранео» хвалы социалистическому реализму и обвинения в недостатке идейности в адрес даже «Метелло» Пратолини или «Чувства» Висконти[268], относились к критике внимательно, но никто, кроме коммунистов с партбилетами (да и они тоже вряд ли) не принимал ее за чистую монету. Все образованные люди понимали, что Жданов[269] — чугунная голова. Вдобавок, если моя реконструкция справедлива, пресловутая гегемония левизны медленно устанавливалась именно в тот исторический период (от Венгрии до Чехословакии), когда сталинизм, реалистический социализм и диамат себя вконец скомпрометировали, даже в глазах воинствующих социал-коммунистов. А следовательно, речь уже не шла о гегемонии марксистской мысли, или не только о ней. В серьезной степени речь шла о гегемонии критической мысли.
Благодаря какой поруке люди, мыслившие в критическом плане (светском или религиозном) смогли внедриться в издательства, на телевидение, в газеты? Достаточное ли объяснение — то, что партия христианских демократов открыла некоторым представителям оппозиции возможности работы на правительство, с целью вселить раскол в лагерь левых, что, кстати, в общем-то удалось? Одни стали «подтягиваться» к другим — поправевшие к поправевшим, левые к левым, колеблющиеся к левым, — в надежде на широкие возможности, которые открывала работа во влиятельных оппозиционных структурах или при правительстве? Так же как ныне колеблющиеся подтягиваются к правым, все по той же причине? Не думаю.
Во второй половине века «левая», критически ориентированная культура стала чувствительней к духу времени, разыграла несколько выигрышных комбинаций и подготовила самые квалифицированные кадры. Эти кадры пополнялись за счет роста снизу, а не «спуска» сверху. Рост был естественным, не происходило никаких торгов между партиями. В процессе принимали участие представители самых разных партий и групп — от коммунистов до республиканцев, от либералов до социалистов и даже продвинутые католики.
Я понимаю, что Стораче злится, видя, что школьные учебники интерпретируют историю не в том свете, как ему хочется. Но тут я задаюсь вопросом: а почему Стораче не задействует собственных авторитетных писателей? Почему не объявляет, что отныне, да будет всем известно, гегемонию олицетворяют правые? Ведь любимых правыми классиков литературы сегодня, как мы видим, беспрестанно славят на страницах газет и журналов. Современную историю то и дело переписывают. В каталогах издательств кишмя кишат не только крупные писатели консервативного направления, но и самые несущественные книжонки, напитанные духом реакционного оккультизма, который так мил духовным наставникам Стораче.