Следовательно, чтобы преуспеть, необходимо пробудить у публики интерес, даже если на это уходят мои собственные деньги. Единственный способ обратить на себя внимание тех самых 25 % — это появиться в шоу Дэвида Леттермана или присутствовать на зажигании свечей на рождественской елке в Рокфеллеровском центре. Если я не буду поддерживать уровень продаж, я не смогу больше записываться, а записи — моя единственная возможность донести свое искусство до широкой аудитории и сохранить даже после того, как я уйду со сцены. Кроме того, мне нравится записываться. Какая роскошь — провести в студии целую неделю без тесного сценического костюма, сосредоточиться лишь на музыке, не волноваться о зрителях и критиках, не бояться забыть текст, не переживать из-за освещения, в полном согласии с восхитительными музыкантами и дирижером. Моя сценическая карьера и звукозаписи мирно сосуществуют и помогают друг другу. Мое восхождение было трудным и медленным, но, по крайней мере, это всегда был путь наверх. Делая записи, я обращаюсь к людям, к гораздо большему числу людей, чем на концертах. Я не уверена, что знаю точный ответ, почему это так важно для меня. Возможно, мне хочется подарить кому-то то чудесное ощущение, которое я сама испытывала в юности, слушая чужие записи и надеясь однажды запеть, как мои кумиры. Может, это просто свойство моей натуры — стремиться к победе и жаждать самосовершенствования. А может, это всего-навсего радость от продолжающегося роста.
Многим будущее классической музыки видится в мрачных тонах. Звукозаписывающие компании все чаще сталкиваются с пиратством и незаконным распространением музыки в Интернете. Мы, артисты, уже добившиеся успеха, должны бороться с пиратами, иначе хористы, скрипачи и начинающие музыканты останутся без работы. Я попросила Кристофера Робертса, президента «Юниверсал Классике», ответить на пару вопросов относительно технологии и будущего звукозаписывающей индустрии для этой главы. Он долгое время был моим связующим звеном с «Деккой», и именно благодаря его поддержке несколько лет назад фирма обратила на меня внимание. Верны ли страшные предположения о будущем звукозаписывающей индустрии: студийные записи вообще исчезнут, крупные лейблы развалятся и лишь маленькие компании переживут происки пиратов, оперы будут доступны только на DVD или появятся прямые интернет-трансляции?
Крис объяснил, что звукозаписывающая индустрия развивается благодаря техническому прогрессу, она прошла путь от восковых микрофонов до электронных, от 78 оборотов до долгоиграющих пластинок, а позже — до цифровых записей и компакт-дисков. Я начала записываться в «Декке», когда меломаны торопились сменить свои пластинки на небольшие надежные диски с цифровым качеством и, как следствие, наблюдался неимоверный рост продаж. Многие считают, что в дальнейшем основные продажи будут осуществляться через Интернет, предоставляющий поистине безграничные возможности. Обычно запись содержится в отдельном каталоге звукозаписывающей фирмы, если на ней можно заработать больше, чем обходится ее хранение. Представьте теперь электронный каталог, доступный в сети и включающий в себя перечень всех когда-либо сделанных записей. Конечно, прежде чем произведение появится в iTunes, объяснил Крис, его нужно перегнать в цифровой формат. Это необходимые начальные затраты. Сейчас же никто не хочет вкладывать в рискованные предприятия. В «Юниверсал» около тысячи записей (из четырех тысяч) хранится на цифровых носителях. Отношение к этой технологии пока настороженное, но Крис предсказывает ее рост в ближайшие пять лет. Особенно большим рынком сбыта может оказаться Китай, учитывая тамошний интерес и уважение к классической музыке. Обратная сторона развития технологии — пиратство. По мнению Криса, на продажах классической музыки оно не слишком сильно сказывается, хотя они немного сократились. Постепенно все, кроме самых хитовых дисков, вытесняется DVD, и это в равной степени затрагивает классическую музыку, джаз, нью-эйдж и саундтреки. Скоро в Интернете можно будет найти не только любую запись, но и посмотреть концертные выступления. Представьте, что можно оказаться на концерте в Токио, просто включив компьютер. Многие уже слушают интернет-трансляции. Пройдет немного времени, и они увидят картинку.
Но музыка сама по себе никогда не исчезнет. Бетховен по-прежнему радует людей, Рихард Штраус волнует, а Моцарт помогает воспитанию молодых неокрепших умов. Наша задача — научиться разговаривать о музыке с неопытной публикой, убедить ее прийти и послушать оперу, вместо того чтобы смотреть кино. От меня и моих коллег по цеху это потребует больших творческих усилий. Но ведь творческие усилия — это и есть наша работа.
ГЛАВА 8
ДОЛГОВЕЧНОСТЬ
В 2001 году, после продолжительной болезни, умерла моя дорогая подруга Беверли Джонсон. Долгие месяцы, что она провела в больнице, в каком-то смысле подготовили нас с тенором Энтони Дином Гриффи к неизбежному. Тони был для Беверли как сын; мы с ним по очереди дежурили у ее постели. Мэри Лу Фальконе тоже навещала ее и мудро советовала мне подготовиться к потере не только друга, но и учителя. Земля уходила у меня из-под ног.
«Иногда люди рассчитывают получить от нас гораздо меньше, чем нам кажется, — писала мне Беверли в 1999 году. — Уверена, что твоя публика по-настоящему полюбила тебя и просто счастлива слышать твой голос со всеми его особенностями. Надеюсь, я помогла тебе поверить в себя и свое призвание. Ты заботилась о своем голосе, и он тебя не предаст. Ни секунды не сомневаюсь. Я путаюсь в словах, но все-таки должна сказать тебе, что беспредельно уважаю твои достижения и то, что ты делаешь».
Поразительно, но Беверли оставалась активной вплоть до самой кончины. 23 декабря — я до сих пор помню тот день во всех подробностях — она дала мне урок, лежа на диване и слушая, как я пою, и в ее голубых глазах было столько удивительной радости, столько силы! Пение значило для Беверли больше, чем для кого бы то ни было из знакомых мне людей. На следующий день я привела девочек пожелать ей счастливого Рождества, и она казалась усталой. Ей явно нездоровилось, и через несколько дней я устроила ее в Колумбийскую пресвитерианскую клинику. Я собиралась заехать за ней и отвезти в больницу, но она предпочла добираться самостоятельно. Она никогда ни о чем не просила. Беверли не выносила присутствия сиделок у себя в доме и не любила, когда за ней ухаживали: мысль о собственной беспомощности была для нее невыносима. Она хотела жить полной жизнью, а когда это стало невозможно, наступил конец. Приехав в больницу, я обнаружила ее в кресле-каталке в приемном покое; на голове у нее был повязан шарф. «Я приехала сюда умирать», — печально сообщила она.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});