напугало Шуру. Тогда она еще не знала о том, что там, за границей, есть и другие, более темные и глубокие моря. Затем она пересекла то море в компании любимого человека и на протяжении двенадцати месяцев наблюдала за одним и тем же морем с высоты синопских холмов и берегов чужой страны. Море, которое тогда казалось глубоким и безжалостным, отпечаталось в ее памяти как нечто сказочное, ведь весной 1924 года Шура встретилась с другим, более грозным, Средиземным.
Шура почувствовала, как в носу у нее защипало. Кто знает, быть может, только тоскуя по Родине, начинаешь понимать ее по-настоящему. С другой стороны, может, все уже давно превратилось в небылицу. Кисловодск, Петербург, Екатеринбург, Алушта, Синоп, Стамбул… Все осталось позади, а она верила в них, как дети верят в сказки.
С грустной улыбкой она наблюдала за молодой парой, прошедшей мимо. Влюбленные не отрывали друг от друга взгляд и крепко держались за руки. Когда их силуэты исчезли вдали, она подумала, что, должно быть, они не случайно прошли именно здесь и сейчас. Несмотря на то что они напомнили о ее одиночестве, Шура не завидовали ни им, ни их любви. В этом не было смысла. Она уже пережила лучшую любовь на свете, самую страстную, бурную и неповторимую. Ни одна другая пара не могла бы повторить их с Сеитом любовь. Когда Шура думала о любви или жаждала ее, она всегда вспоминала только Сеита. Это причиняло ей боль и напоминало о дне, когда она покинула Стамбул, но в то же время эти воспоминания успокаивали ее. Ведь если спустя столько лет она все еще помнит того самого мужчину, это значит, что каждая секунда, проведенная с ним, прошла не зря. Каким бы ни был итог, она принадлежала мужчине, который давал ей такую любовь. Шура поймала себя на мысли о том, что впервые думает о своем прошлом с таким ясным умом. Внезапно ей стало так радостно! Ни великая любовь, ни несчастный разрыв больше не причиняли ей боль. Спокойствие, как по велению волшебной палочки, коснулось ее души. Шура знала, что никогда не забудет Сеита, но теперь осознала, что жизнь продолжается.
Она пересекла улицы Сен-Доминик и Университе́ и направилась к мосту Александра III. Ближе всего к дому она чувствовала себя именно там. Мост был заложен в 1896 году императором Николаем II в честь его отца, Александра III. Спустя четыре года, в 1900-м, мост был открыт накануне Exposition universelle, Всемирной выставки.
Когда Шура разглядывала мраморные статуи, украшавшие мост, ей казалось, что они вот-вот оживут и сойдут со своих пьедесталов. Там, где сейчас стоит она, двадцать восемь лет назад прохаживалась императрица, супруга Николая II. Шура все еще не могла поверить в то, с какой жестокостью большевики расправились с ними. Вспомнив об ужасной смерти, настигшей царскую семью, она мысленно поблагодарила судьбу за то, что ей удалось избежать той же участи. Теперь о доме напоминал только этот мост. Словно кто-то предвидел, что однажды в этом городе осядут беглые белогвардейцы, и оставил им этот подарок.
С моста открывался лучший вид на город. По одну руку возвышались Большой и Малый дворцы, по другую – Эйфелева башня. Чуть поодаль виднелись площадь Согласия и Лувр, а дальше, будто бы завершая долгую парижскую историю, тянулся парк Дома инвалидов. «Теперь и я часть этой истории, – думала Шура. – Возможно, кто-нибудь однажды напишет обо мне книгу, кто знает…» Да, она была одной из сотен тысяч аристократов, бежавших из России и разъехавшихся по всему миру. Возможно, кто-то заметит ее в этой толпе и сделает героиней романа.
Перейдя через Сену, она почувствовала, будто оставила позади все печали и обиды прошлого. Этот путь напомнил ей о людях куда более именитых и важных, чем она. Людях с гораздо более трагичными судьбами. И мысли о них вселяли в нее надежду на лучшее. Мост словно нашептывал ей верную траекторию, просил оставить в покое то, что произошло, и с гордостью смотреть в лицо грядущего. Мраморные статуи будто ожили и шептали ей: «Сколько людей прошло по этому мосту! Многих уже нет в живых. Больше им негде ходить. Но смотри, у тебя все еще есть твой путь. Жизнь продолжается. Улыбнись и иди спокойно».
Когда Шура дошла до улицы Дюфо, ее уверенное изящное тело словно двигалось в такт идиллической мелодии, которую не слышал никто, кроме нее.
Со всех сторон ее окружали исторические здания XVII и XVIII веков, пахнущие вековым, царственным прошлым, – каждый из этих домов имел собственную историю. Вот уже почти целый год тайна, поселившаяся в одном из этих домов, будоражила умы парижан. Те, кто хотел войти в двери дома номер десять по улице Дюфо, должны были записаться на прием вне зависимости от своего статуса и финансового положения. Люди безропотно соглашались, так как их привлекала возможность проникнуть в мир настоящей княжны и увидеть ее роскошные наряды. С другой стороны, это место облюбовали зажиточные американцы, попивавшие мартини в дорогих клубах и с интересом наблюдавшие за жизнью русской эмиграции.
Модный дом IFRE принадлежал Феликсу и Ирине Юсуповым, и в нем русская культура возрождалась, как Феникс из пепла.
Когда Шура постучала в дверь, ее сердце радостно забилось. Она вот-вот ступит в свой мир! Он был особенным, ведь там были люди, которых она знала с детства. За этой дверью скрывалась ее маленькая Россия.
Войдя, она почувствовала, как из страны, в которой была гостем, она попала в страну, в которой родилась и росла. На другом конце коридора она столкнулась с хозяином дома, Феликсом Юсуповым, который разговаривал со своим помощником. Хищные голубые глаза князя столкнулись со взглядом серо-голубых глаз Шуры. Они кивком поприветствовали друг друга.
Глава пятнадцатая. Юсуповы: от праведных халифов к русским князьям
Феликс Юсупов родился в Санкт-Петербурге, в фамильном дворце на Мойке, в семье более богатой, чем императорский род. Его отец, Феликс Феликсович, носил титул