тоже так сказал. Впрочем, жалобу уже отозвали.
– Какую жалобу?
– Госпожа, давайте не будем говорить об этом. Раз уж это ваш муж, забирайте его и ступайте с миром.
Супруги молча дошли до дома. Сеит предпочел бы молчать, но чувствовал себя виноватым за то, что жена искала его по улицам города, и решил объясниться.
– Я приехал первым трамваем, – начал он. – Они шли по улице, прямо передо мной… Женщина была настолько на Нее похожа, что я на мгновение забылся и, догнав их, схватил ее за руку… Но это была не Она… Ее спутник пожаловался на меня в полицию.
Когда он договорил, они уже дошли до дома. Мюрвет окаменела. Она прекрасно понимала, о ком шла речь – о Шуре, из-за нее он попал в участок. Глаза женщины вновь наполнились слезами. Они вошли в дом. Сеит безмолвно прошел мимо пытавшейся убаюкать Леман пожилой женщины и направился в спальню. Уткнувшись лицом в подушку, он погрузился в глубокий сон.
Глава четырнадцатая. Парк, мост, мгновения
Шура спускалась вниз по улице Гренель и, вся дрожа, укрывала лицо меховым воротником. Было не так холодно, но все же она замерзала. Снег уже давно прекратился, растаяли последние белые островки, сохранившиеся по обочинам бульваров и улиц. Дело близилось к весне. Однако не погода беспокоила молодую женщину, а тревожные мысли о грядущем и жуткая реальность. Великолепное здание, уже видневшееся впереди, скоро изменит свое назначение, и это повлияет как на ее жизнь, так и на жизнь остальных белогвардейцев. Именно эта мысль так холодила нутро. Она и другие переселенцы лишатся еще одного места, в котором держали связь с прошлым и лелеяли мечты о будущем. Через некоторое время Василий Алексеевич Маклаков, взявший под свое крыло всех эмигрантов, бежавших от большевиков, должен навсегда покинуть его. Никто не знал, когда советская делегация переберется туда полностью, но для многих русских весна в Париже больше не будет такой теплой, как раньше. Все, что связано с красным флагом, пугало Шуру, наводило на нее неодолимый озноб. Она понимала, что ей все равно придется пройти через это. Потому что если она и дальше собирается жить в Париже, то придется смириться с присутствием Советов. Протянув оливковую ветвь мира Советскому Союзу, Франция навлекла беду на беглых белогвардейцев. Шура чувствовала себя абсолютно беспомощной. Она скучала по своему прошлому, по дому, по Родине, по близким и даже по своим скитаниям, которые обрушились на нее после смерти отца, и эта тоска была даже сильнее, чем тоска по ее великой любви.
С этими мыслями она дошла до дома 79 по улице Гренель, на котором больше не развевался царский флаг, но развевался другой – угрожающе красный. На мгновение Шуре показалось, что красный флаг, подхваченный ветром, летит прямо на нее. Испугавшись, она отскочила в сторону. Символ, от которого они бежали и пытались укрыться, теперь будет присутствовать и в стране, которая радушно приняла их, а люди, которые грабили и убивали, теперь поселятся рядом с ними.
Внезапно сильный порыв ветра ударил Шуре в лицо и словно отрезвил ее. Оказалось, что она вот уже некоторое время зачарованно смотрела на здание, не в силах оторвать от него взгляд. Шура поежилась и продолжила свой путь. Она ускорила шаги, словно хотела поскорее оставить позади неприятные впечатления. Но что бы она ни делала, в этой стране она чувствовала себя несчастной. Женщина понимала, что ей повезло гораздо больше, чем некоторым белогвардейцам и даже членам ее семьи, разбросанным по всему свету, но ее никак не удовлетворяли ни собственный опыт, ни достаток, ни окружение. Родина осталась далеко позади, и ничто не могло заменить ее. Мечты о возвращении рухнули, когда во Францию пришел Советский Союз. Несмотря на свою житейскую неопытность, Шура чувствовала, что границы ее страны теперь навсегда для нее закрыты. И этот внутренний голос был настолько сильным, что она искренне удивлялась, когда бывшие генералы, художники, политики и дипломаты все еще надеялись вернуться туда. Либо они знали то, чего не знала она, либо попросту не хотели мириться со своим настоящим.
Когда Шура дошла до пересечения улицы Гренель и округа Блёэ-де-Франс, то посмотрела на часы и поняла, что может отказаться от такси. До встречи с Ириной Романовой в русском доме моды IRFE оставалось еще много времени.
После расставания с Аленом Шура полагала, что какое-то время будет налаживать свою жизнь, но этого времени у нее не оказалось. На нее обрушилась суета, так что она лишь изредка могла подумать о будущем. Сейчас в ее жизни не осталось места и для прошлого. Шура сама не знала, что лучше: жить с болью и тоской, постоянно перебирая в памяти минувшее, или тревожиться о настоящем, бегая в трудах и заботах? Ей даже подумать об этом было некогда. Но внутри нее назревало пока что бессознательное решение – она больше никогда не поддастся прошлому и не позволит ему влиять на настоящее. Отныне она не позволит воспоминаниям помыкать ею, а все одиночество, боль и грусть использует как стимул для того, чтобы жить дальше.
Она проходила мимо Дома инвалидов, и приятная зелень парка будто приглашала ее остановиться и отдохнуть. Шура прислушалась к этому призыву и устроилась на своей любимой лавочке. Она засунула руки в карманы пальто, закинула ногу на ногу и, выпрямив спину, погрузилась в созерцание природы. Там, где кроны деревьев расступались, она видела голубое небо, подернутое облаками. Ей нравилось это место, и особенно нравилось весной и летом, когда зелень деревьев будто касалась небесной лазури. Здесь, в этом парке, небо больше всего напоминало ей кисловодское, хотя, конечно же, никогда не сравнилось бы с ним. Когда она, еще в России, устремляла взгляд ввысь, то мечтала о том, как сможет путешествовать по всему миру, не зная границ. А каким же необычайным было небо Алушты! Из дома, где они жили с Сеитом, открывался незабываемый вид, где линия горизонта встречалась с темно-синей полоской Черного моря. Сначала море