и увидел, что снега на крыше уже не было, – он растаял. Даже высохла вода от снега, и лишь в одном месте парила большая лужа. А в воздухе почему-то стояла невыносимая вонь. Он ощутил, что весь дом воняет мочой и испражнениями… Ночью, на морозе, этого не чувствовалось… А сейчас, когда дом немного отогрело солнце, запах стал невыносимым. «Заброшенный, никому не нужный дом. Почти общественный туалет…»
Но жара всё же одолевала больше, чем запах. На ночь, перед выездом, они оделись потеплее, чтобы ничего не отвлекало от дела, а сейчас эта одежда стала неуютной и тяжёлой… Он, извиваясь, как змея, лёжа скинул с себя куртку и часть обмундирования. Чуть повеяло ветерком, и он удовлетворённо перевёл дыхание. Пульс начал успокаиваться. «Надо же, как тяжело, оказывается, просто смотреть… Хотя это – не смотреть, а высматривать того, кто прячется. И не просто прячется, а того, кто может ещё и кусаться…»
Не чувствовалось ни жажды, ни голода. Появился азарт зверя, высматривающего добычу. Иногда, отложив бинокль, он наблюдал через оптический прицел снайперской винтовки… Иногда примерялся, прицеливался, ловя любую случайную цель перевёрнутой галочкой прицела и… «делал выстрел»… Мысленный выстрел. Потом проверял себя: «Попал бы я в цель или нет?.. Расстояние, поправка на ветер, на движение… На что я ещё не сделал поправку? Должен был попасть… Прямо в грудь. Чуть-чуть правее… в сердце! Да, мне бы только его увидеть, я – попаду…»
Ночь наступила неожиданно. Он почувствовал это не по сумеркам, а потому что стало холодно ногам и спине. В окнах здания загорелся свет. А Амин так и не появился. «Неужели мы его проворонили? Нет, не мы, а я, – ведь вся ответственность на мне. Почему же я его не увидел?»
Приехала машина, светанув фарами внизу. Так же выбрались через окно дома, не произнеся ни слова. Приехавший офицер молчал, молчали ребята из охранения, молчал даже всегда разговорчивый Федя, молчал и Володя. Гнетуще давила неудача. Все знали, что должно произойти, и каждый, а не только Володя, чувствовал свою вину. Как будто бы это они были виноваты в том, что не прозвучал выстрел…
В том же полутёмном кабинете, в посольстве, доложили полковнику о том, как велось наблюдение и что происходило в видимых частях здания.
– Амин – внутри Арка, – сказал полковник. И не понятно было, осуждает он снайперов или просто констатирует факт. – Однако его контрразведка – и эта информация у нас есть – сообщила ему, что противники готовят на него покушение с помощью снайпера. Ночью он даже ночевал не в здании, а рядом в бронетранспортёре… Завтра Амин переезжает во дворец Тадж-Бек[57]. Там его достать нам будет ещё сложнее…
– Так он завтра поедет в Тадж-Бек? – как-то очень разочарованно спросил Володя.
– Да. Будем завтра его перехватывать по дороге. Отдыхайте. С утра вас выбросят на другую точку.
Вернувшись на виллу, Фёдор пошёл со своими друзьями попить водки, нервы у него тоже не выдерживали, а Володя на своей раскладушке опять разложил спортивную сумку с подарками. Только сейчас он почувствовал, как ломило и болело всё тело от почти неподвижного лежания в течение всего дня на крыше. Затёкшие тогда руки, ноги, шея, спина сейчас начали давать о себе знать: гудели и ныли. А Володя спешил поздороваться с подарками жены и дочки. Со стороны это могло кому-то показаться даже каким-то сумасшествием: он достал платье дочери и сказал: «Привет, Катюша…» – и даже понюхал материал, из которого оно было сделано, в надежде уловить знакомый ему детский запах маленького родного тельца. Но платье из Пакистана пахло только восточным базаром и одиночеством сумки с вещами. Чертыхнувшись на себя за такую слабость, Володя пошёл побродить по вилле, послушать, кто что говорит. Он сразу же присоединился к компании, где его партнёр и помощник Фёдор, уже хорошо накативши на грудь, рассказывал о жизни в Риге, где он трудился «опером»… Володя оторвался от своих дум и, «заразившись» бесшабашностью и энергией рассказчика, смог хоть на какое-то время отвлечься. А Фёдор, как будто бы чувствуя состояние Володи, особенно красочно описывал ситуацию.
Подошёл Розин, увидел картину, в которой все действующие лица принимали каждый своё активное участие. Федя дёргал согнутой, поднятой вверх ногой, загадочно и игриво улыбаясь, Юра валялся от хохота по земле, а два сахалинских Володи тоже еле стояли на ногах, покатываясь от смеха.
– Валера! – заливаясь смехом, не останавливаясь, несвязно и заикаясь, стал звать Володя, – ты только послушай, как эти прибалты по девчонкам ходят…
– Витальич, он, – показывая на Федю, говорил, тоже смеясь, Румянцев, – любовью с хромой девушкой занимается… И говорит, лучше никогда ничего и не пробовал…
– Представляешь, он ей под короткую ногу томик Карла Маркса подставит, чтобы она ровно стояла…
– Аполитично как-то, – фразой из фильма тоже пошутил Розин.
– Да не в этом суть. А когда раззадорит её уже до «белого каления», книжку ногой потихоньку и выбьет. Она начинает искать точку опоры и такое этой ногой, да и всем телом вытворяет, что нормальный человек повторить это не сможет. Вот радости-то у всех… Ха-ха-ха!
А потом, через некоторое время, уже укладываясь в своё спальное ложе, Володя подумал: «Да, в такие минуты, когда вокруг пахнет кровью и каждый готов на смерть, у всех у нас начинает почему-то вылезать страшное, низменное, пошлое… Ведь ни Фёдор, ни Розин, да и все мы не стали бы хохотать над этим рассказом в другой, более мирной ситуации. Неужели война человека так быстро превращает в животное? Ведь ещё ничего не началось, а мы уже стали не такими, какими были…»
Сон после общения с друзьями, смеха и нервного напряжения в течение дня пришёл мгновенно. Утром его впервые еле-еле растолкал дежурный, до этого он всегда просыпался сам.
– Пора, машина пришла…
В этот раз их выбросили недалеко от дороги, где, по предположению штаба, должен был проезжать кортеж Амина. Место было глухое, но уж очень близко к дороге. Отодвинуться дальше было невозможно, сзади подпирали дувалы домов. Опять невыносимо пахло мочой, хотя холодное утро поглощало большую часть запахов. До дороги было метров сто…
Машина сразу же укатила, а охранение так же молча, как и вчера, заняло позиции вокруг. Сегодня их было уже пять человек. Один из них осторожно перелез через глиняный забор и затих там. Собаки, обычно заливающиеся лаем вокруг, подозрительно молчали. «Наверное, вчера здесь всё же кто-то побывал, – думал Володя, – да, точно, побывал… И собак не слышно, и…» Он нашёл хорошую лёжку для