Прута, и босняк, и далматинец; тут и серб, и черногорец, и турок, и грек, большая часть бежавших от разных преследований из своего отечества или сорвавшихся с виселицы.
Но Омар-ага, тот самый Омар-ага, который, по словам Шлечера, в присутствии гостей, за обедом, застрелил генерал-губернатора Судана, по приказанию вице-короля, Омар-ага, родившийся на границе Черногории и Албании, совершенный тип этих земель, сродственных между собой не по одному костюму обитателей, – решительный, отважный, всегда веселый, несмотря на свое горькое положение в этой политической ссылке, выпивающий по штофу водки за обедом и по штофу за ужином, Омар-ага живо напомнил собой старых моих приятелей; многих знал он лично и говорил о них с увлечением…. говорил о чете, о побратимстве, о голых утесах своей страны, о Скутари, который называл Скадром, как и все мы называли его некогда, о владыке, о наших экспедициях…. О, какое счастливое то было время! Оно уже не повторится более. Тогда мне было 25 лет, а владыке Черногории 21; тогда мы смело стремились к цели, слепо веровали в славянское авось, и это авось слепо служило нам…. Теперь мы ходим робко, осторожно, ощупывая, высматривая каждый шаг…. а далеко ли уйдешь таким путем!..Уж конечно не предки наши выдумали поговорку «тише едешь, дальше будешь»; она заимствована от немцев (Eile mit Weile).
Какая крепость Дуль! Вокруг – неглубокий ров, да колючий плетень, да две пушчонки у ворот, – вот весь его, несокрушимый для негров оплот. Внутри укрепления чисто. Между множеством тукулей – несколько домиков, сбитых из глины, выбеленных начисто, с соломенной крышей, которые напоминали мне наши малороссийские хаты…. Передо мной мелькали сербские свитки; Осман-бей подчивал ракией; все это наше, родное, славянское, все это очень тешило меня. Смейтесь, смейтесь! Но перенес бы я вас во внутренность Африки, и показал бы что-нибудь, кого-нибудь, кто бы так сильно напомнил прошедшее, если прошедшее оставило в вас хоть одно воспоминание, если у вас есть родина, – посмотрел бы я тогда выражение вашего лица, послушал бы я вас тогда. Конечно, теперь, когда вы покойно курите свою сигару дома, вам покажутся смешными мои возгласы.
Дуль построен лет шесть тому, все с той же господствующей здесь целью, которая одна заставляет прибегать ко всевозможным издержкам, к самым безрассудным предположениям. Эта цель – золото, демон, мучивший вице-короля, не дававший покоя правителям Судана в течение двадцати лет. Золота, как водится, не оказалось, или оказалось в таком количестве, что не окупало и двадцатой доли расходов на содержание гарнизона. За дело никак не умели приняться и оставались при одних тщетных усилиях, надеждах и бесполезных тратах. Между тем гарнизон, окруженный неприязненными неграми, удаленный от владений Мегемет-Али терпел сильный недостаток в жизненных средствах. Скорбут и лихорадки уничтожали его быстро. Мегемет-Али не переставал высылать людей и, несмотря на все преставления генерал-губернатора, оставался непреклонным и строго наказывал держаться в Дуле и искать золота. Дело в том, что он вычитал в какой-то старой арабской рукописи, хранящейся в одной из каирских мечетей, что фараоны получили несколько бочек золота, именно из Дуля, по его соображениям. Об этом он и мне говорил. Если какая идея западет в голову Мегемет-Али, то он уже ее не оставит, и преследует с удивительным постоянством и терпением; доказательством могут служить важные памятники его правления – бараж[25] Нила, открытие золотых россыпей, прорытие канала Махмудие, завоевание Судана и др. Чего не стоили ему эти предприятия, считавшиеся невыполнимыми; но он превозмог все препятствия и достиг своей цели. Теперь уже нельзя сомневаться в успехе запруды Нила и распространении золотого производства[26]; золотопромывальная фабрика действует даже под руководством арабов очень хорошо, золото получается ежедневно, его не скроешь, не создашь одним воображением.
Бараж приводится к концу под руководством Мужуль-бея; мы опишем это гигантское предприятие в своем месте. Только одно совершенное невежество или политические перевороты могут сокрушить славные дела правления Мегемет-Али.
И в самый Дуль проникли следы цивилизации: на огороде Осман-бея, мы видели плуговую упряжку, живо напоминавшую распашку земель древнего и нынешнего Египта: верблюд и буйвол, а далее, буйвол и корова, тащили деревянный резец, который едва чертил землю, не проникая в глубь ее и на вершок.
Вице-король поручил мне исследовать местность Джебель-Дуля, и если нет золота, то вывести гарнизон. Вследствие чего меня ожидали здесь, как освободителя. Я принялся за дело в тот же день, как приехал, и хорошо сделал, потому что на третий день, с вечера, начал идти дождь, к ночи разошелся, и стал лить ливнем; гром не умолкал, перекатываясь с горы на гору, или разражался, будто над головой, потрясая бедные наши домики, как тростинки; молния полосила по небу, не стихая; только к обеду другого дня гроза унялась. И это еще рашаш; воображаю, что такое называется у них настоящий хариф! Хор-Дуль, в котором мы, накануне дождя, не видели и капли воды, превратился в широкую, быстротечную реку, вроде наших второстепенных рек, а вы знаете, каковы у нас и второстепенные реки! На улицах ручьи, с гор катились потоки, ниспадали водопады, во впадинах стояли озера. Тут уже было не до занятий; но солнце взошло, еще жарче обыкновенного, и в один день все пришло в прежний порядок, только хор еще не переставал катить между камнями тонкую струю мутной дождевой воды.
Египетский плуг, рис. Тим, рез. барон Клот [3].
Дульские власти давали нам обеды. Обед в Дуле, с музыкой, с различными увеселениями! Обед сам по себе не отличался никакой особенностью; его готовили наши повара, и частью из наших припасов; что же можно было достать в Дуле, при всем желании хозяев угостить нас?
Музыка была не турецкая, а албанская; но она шипела, гремела, шумела не хуже турецкой: хорошая музыка! После обеда, напоили пьяным негритенка, – обезьян в Дуле не было, – и тот ломался и кривлялся не хуже обезьяны; после этого позвали двух негров, дали им по кию в руки, и велели драться; когда негры разбили друг другу до крови головы, их уняли, не без труда, однако, потому что, начавши бой по приказанию, они продолжали его по увлечению. Потом, по мановению хозяина, явилось человек пятнадцать невольников, с кандалами на ногах; несчастные едва раздвигали ноги, а между тем, прищелкивая пальцами, в такт звону цепей и припевая, плясали, вероятно, очень забавно, потому что публика тешилась от души. – Что, им нарочно надели кандалы, чтоб ловче было танцевать? – спросил я, полагая, не заменяет ли это в Дуле гирлянд балетных танцоров