Читать интересную книгу Умный, наглый, сомоуверенный - Вера Коркина

— Да. Быстро. Что ты больше всего ценишь в женщине? Я — скорость…

— В женатых людях есть что-то эстрадное, — добавил Левша. — Не замечал? Ты вот еще только собираешься завести половину, но уже смешно.

— А как Ирина Юрьевна? — задал Лева тонкий, по его мнению, вопрос.

— Похоже, что Пушкин объявился. — Лева перестал жевать. — Не таскайся в город. Полковник ее ищет, пропала куда-то.

— А причем тут Пушкин?

— Ну, ты не забывай… Может, он решил вернуть свое. Деньги за автомастерскую он заграбастал. Имущество вернул себе. Теперь взялся за нее. Надо бы самим поискать.

— Но она-то не предмет.

— Любой может попасться… — Левше было неприятно об этом думать. — Я тебе сказал, чтобы ты просто был в курсе, а решать буду сам.

Пока они обсуждали свои проблемы, Авилов прогуливался по пустой холодной набережной, подставляя ветру лицо, и размышлял, покупать ему билет домой или нет. От Ирининого отца он ни слова не добился, но розыск прекратили, значит, опасность миновала. У полковника есть версия происшедшего, которая кажется безопасной, раз он так поступил. Но у Авилова была своя, которая безопасной не представлялась, даже наоборот. Встреча с «кавказским пленником», мягко говоря, настораживала, тот явно пустился во все тяжкие. Он дошел до ближайшего кафе, попросил телефон и набрал номер. Полковник был в мрачном расположении духа, но более спокоен.

— Юрий Максимович, дайте адрес, куда ездила Ира.

— Зачем тебе? Ее там нет, она уехала в круиз.

— Надо еще кое-что проверить. Вдруг ее насильно увезли.

— Ее попробуй увези насильно. Уговорил — много ли надо бабе.

— Да кто уговорил-то?

— Отстань.

— Дайте адрес, отстану.

— Чего ты ищешь, там уже нету, зря прокатишься…

— А что я ищу?

— Что бы ни искал. Ничего нету.

— Надо бы проверить.

— Ну и черт с тобой, записывай. А я тебя предупредил.

С адресом в кармане Авилов отправился на вокзал. Было семь часов вечера, к ночи он будет там, если автобусы не ходят, возьмет попутку. К двенадцати часам хоть как доберется.

Через день Юрий Максимович позвонил Сашкиному отцу.

— Семеныч, Александр домой вернулся?

— Два дня не видел. Вещи тут.

— Я ему поручение дал, видно, дела задержали.

Полковник озадачился. Бермудский треугольник — кто ни поедет, исчезнет. Еще один в круиз отправился. Как бы чего ни приключилось. Ладно, немного подождем.

Глава 24

Запертая дверь

Ира подергала ручку, потом навалилась плечом, нажала — дверь не поддавалась.

— Откройте, — крикнула она, — выпустите меня!

Она принялась громко стучать, отбила руку и стала кружить по холодной комнате. Мелькнула мысль, что дверь по ошибке заперли на ночь для безопасности. Допустим, Елена Ильинична. А утром откроют. Ира прикинула, сколько может быть времени. Вероятно, часа два. Нет, женщина перед тем, как повернуть ключ в двери, проверила бы. Все-таки горел свет, можно было и догадаться, что кто-то есть внутри, тем более, в доме незнакомые люди со своими привычками. Домработница заперла в отместку? С нее станется. Утром изобразит изумление, и все. Что еще может быть? Глупость несусветная…

Ира начала замерзать в легких спортивных штанах и майке на голое тело, вернулась в туалет, где было теплей, и села на крышку унитаза, глядя на себя в зеркало. Ну что, красавица, сидишь в холодной, чтобы пыл остыл? Конечно, это домработница, кто же еще? Может быть, это не от злости, а продуманно? Она ее заперла, чтобы ничего не узнал Сашка, а вернется ее мужчина, одеколон «Ренуар», и с ней разберутся по всем правилам… В глубине души она в это не верила, но подвал нагонял тягостные мысли.

Ира и в туалете начала подмерзать. Сидеть неудобно, о кафельный бачок не обопрешься, холодный. Она включила горячую воду. Нет, так будет еще и сыро. Встала, пробежалась по залу: бегать в тапочках было неудобно. Запыхавшись, она вернулась в туалет. Мерзавка, не будет по-твоему.

Туалет был в цоколе, и у потолка находилось небольшое окно с матовым стеклом, на которое Ирина посматривала с сомнением. Можно разбить и вылезти наружу, но неизвестно, пройдет ли она в него. Но если разбить и не пролезть, то можно к утру окочуриться от холода. Все равно, надо попробовать. Как раз, очень мило, единственный разумный предмет — стремянка в углу. Ира влезла наверх и попробовала примериться бедрами: вроде проходят. Она спустилась, взяла вантуз и, отвернувшись, с силой ударила деревянной ручкой в стекло. В лицо задуло, она принялась отбивать и вытаскивать осколки, это заняло много времени, зато стало понятно, чем заниматься. Если вылезать боком, то она может и не пораниться. Она просунула голову наружу, ее обдуло ветром. Непроглядная ночь и тишина, ни одного огня. Даже собак не слышно.

Она выбралась уже до половины, уперлась в землю и осторожно повернулась, в бедро кольнуло маленькое стекло, которое не смогла вынуть, но это уже пустяки, все, последняя нога. На воле. Она встала с земли и отряхнула руки.

Внезапно ей в лицо ударил свет фонарика.

— Выключите, я ничего не вижу! — потребовала Ира, начиная трястись от холода. Свет потух, человек приблизился. Ира сделала шаг назад и собралась дать стрекача. Очень хотелось бежать, правда, неизвестно куда, но хотелось.

— Что ты тут делаешь? — Голос был знакомый, но Ира от неожиданности не поняла чей. Сердце дико заколотилось.

— А ты?

— Я услышал, что стекло разбилось.

Все, Ира его узнала.

— Держи мою куртку.

— Я хочу в дом.

— Тебе туда нельзя.

— Почему? Там мои вещи.

— Пойдем обсудим, только не в дом.

Они дошли до берега, Ира в его куртке, он в свитере. Поднялись на палубу небольшого судна. Он отомкнул каюту и включил свет. Ира осмотрелась: внутри было уютно и тепло. Клетчатые шторки, диван.

— Налить тебе, чтоб согрелась?

— Ну налей.

Он разлил по рюмкам водку, разрезал яблоко. Они выпили, Ире вдруг стало истерически весело.

— Что ты тут делаешь? — поинтересовалась она.

— Я первый тебя спросил.

— Я в гостях. Пошла в туалет, захлопнула дверь и не могла открыть.

— Ну покричала бы.

— Пробовала.

— Тут твои знакомые?

— Да так, шапочные. Просто съездила проветриться за компанию.

Он долил еще водки:

— Ну так выпьем за то, что ты проветрилась.

— А теперь ты говори. Твоя очередь.

— Я шел мимо, услышал звук разбитого стекла, потом кто-то заворочался, я решил посмотреть, что происходит.

— А ты еженощно тут ходишь?

— Нет, не спалось, кошмар приснился, вот и решил прогуляться.

— Ну здорово. Давай еще выпьем.

— Давай. За встречу.

— Хорошо. А теперь говори правду.

— С какой стати? Ты мне много правды сказала?

— Хотя бы с той, что я ращу твоих детей.

Он отмахнулся:

— Если б я был женщиной, а ты мужчиной, то я бы растил твоих.

— А почему мне нельзя в дом?

— Откуда я знаю? Может, и можно. Я предположил, что что-то случилось, раз ты оттуда таким странным способом вышла. А потом мне самому интересно, ты бы ушла в дом, а я? Я обрадовался, когда тебя узнал. Ба, думаю, это же моя жена стекла бьет!

— Ты что, уже напился?

— Да нет еще. Хочешь, поплаваем? Сходим до острова и назад?

— Это как в песне «Поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал…»?

— Тихо, спокойно поговорим, все обсудим.

— А что все?

— Про деньги можем не говорить, раз не хочешь.

— Ладно, поехали. Налей еще.

Они выпили по рюмке, и Алексей пошел заводить мотор.

Авилов, в одиннадцать вечера прибыв на вокзал, едва успел на последний идущий в поселок автобус. Там он разыскал дом и начал его обследовать. В доме еще не ложились, под окном были слышны голоса, потом заплакал ребенок, и картина стала ясна. Он еще какое-то время поискал на участке тяжелый предмет на случай неожиданной встречи, не нашел ничего, кроме камня, украшавшего горку засохших цветов, припрятал и позвонил в дверь. В доме случился небольшой переполох, и двери открыла Юлина мать.

— Здравствуйте, Елена Ильинична, — поклонился он. — Не приютите ли позднего путника? Будучи проездом в ваших краях, не озаботился ночлегом и вынужден вас побеспокоить.

— Проходите, Александр Сергеевич.

— Значит, помните еще меня?

— А как же, помним ваше к нам участие. Юля, — крикнула она наверх, — это не Павел. Это гости.

Откуда-то с боковой лестницы сбежала Юля, и Авилов получил много удовольствия от выражения ее лица. Оно изобразило попеременно страх, ненависть, изумление и застыло в неопределенной гримасе, призванной выразить гостеприимство и радушие. Авилов широко улыбался.

— Ждете кого? — обернулся он к Елене Ильиничне.

— Хозяина ждем, — ответила та, не замечая гримас, которые строила Юля, пытаясь обратить на себя ее внимание.