княгини Софьи Витовтовны, восхищенной его недетским мужеством. Потому-то она и оставила после своей смерти Юрию большую часть своих ценностей и владений.
Андрей Большой, как известно, был любимцем матери Марии Ярославны. Однако это пока что не принесло ему никакой выгоды, а, напротив, лишь задевало самолюбие да доставляло обиду, ибо матушка была пока что жива-здорова и не хотела ничего передать ему во владение, сама успешно управлялась со всем своим обширным хозяйством. Ко всему, вполне могло выйти так, что она и вообще ему оставит лишь какую-то мелочь, передав всё Иоанну. От этой мысли у Андрея порой начинали болеть зубы.
Имелась своя покровительница и у следующего, четвёртого сына покойного великого князя Василия Тёмного, у Бориса, — ею оказалась его бабка по матери княгиня Мария Фёдоровна Голтяева, дочь богатого боярина Фёдора Фёдоровича Голтяя-Кошкина. Причиной этой любви был, возможно, лёгкий и податливый характер Бориса. У этой бабушки не было сыновей, и она выбрала внучка своим главным наследником. Тут Борису крупно повезло: Мария Фёдоровна получила всё богатство не только от отца, но и от своих бездетных братьев. В результате Борис стал владельцем её бесчисленных сёл и деревень у Коломны, во Владимире, на Костроме, в Вологде, возле Москвы, получил от неё же дворец внутри самого города Москвы, несколько дворов с хоромами на Посаде. От отца Борису достались города Волок Ламский, Ржев, Руза, часть доходов от Москвы. Хорошее приданое добавила к его имени и жена Ульяна, дочь знатнейшего тверского боярина, брата великого князя Тверского Михаила Холмского. Короче, Борис в средствах стеснён не был. К тому же он не страдал честолюбием и никогда не претендовал на права старшего брата. Но, как говорится, с кем поведёшься, от того и наберёшься. Он легко поддавался чужому влиянию и неудивительно, что во всём слушался волевого и твёрдого Андрея Большого и старался во всём ему подражать.
Борис тоже предпочитал жить в своём уделе — подальше от великокняжеской воли. Братья-товарищи часто ездили в гости друг к другу. Оба имели свои дворы с теремами в Москве, своих бояр, многочисленных слуг, конюшни, охотничьи угодья. Оба признавали себя меньшими братьями Иоанна, но никак не хотели считать его своим государем, подчиниться ему полностью и безоговорочно, как он того требовал.
Источник столь щекотливого положения был, в общем-то, всем ясен. В русских умах и душах ещё не забылся порядок вещей, когда каждый удельный князь был сам себе господин. Как не устоялся в государстве порядок престолонаследования, так же не сложились, не утвердились ещё окончательно новые взаимоотношения удельных князей и великого. Теоретически, по старому порядку вещей, они были почти равны ему, жили независимо, имели право приглашать к себе на службу любых бояр от других удельных князей и даже от великого, будь на то воля самих бояр. Они обязаны были лишь платить часть своих доходов великому князю на выплаты разным ордам и на содержание приглашённых служить на Русь татар. Во всём остальном они могли поступать по собственному желанию, могли собирать войска по приказу великого, могли и воздержаться, приехать в Москву по его зову или не пожелать... Но это теоретически. Практически же давно, с тех самых времён, как Иоанн круто наказал нескольких упрямцев, не смели удельные ослушаться его, не смели пригласить к себе на службу бояр от великого, не смели не подчиниться, если он звал в поход или на совет к себе, и многое что ещё не смели...
В этот тлеющий междоусобный костёр подбросил дров и предыдущий великий князь Василий Тёмный, побоявшийся нарушить традицию, вновь оделив каждого из пятерых сыновей независимыми уделами и как бы воссоздав прежнее удельное землевладение, которое столь сильно подпортило жизнь и ему самому, и всему русскому народу, немало пострадавшему в междоусобицах. Правда, он наказал младшим во всём послушаться старшего брата и держать его вместо отца, но что значит на самом деле подобный словесный и даже бумажный указ, если на деле каждый из них вместе с отдельным уделом получил и право быть там полным хозяином?
В общем, Андрей Большой Угличский, а за ним следом и Борис Волоцкий ощущали себя равными Иоанну и не упускали случая подчеркнуть это, выказать своё высокое, равное с ним положение. Так было и на этот раз в Новгороде. Они охотно принимали щедрые подношения от новгородских послов и потом громко и настойчиво заступались за изменников, будто он, государь, сам не знал, как ему поступить и что делать. Принялся подражать им и обычно покорный государю Юрий. А по возвращении из похода в Москву братья потребовали, чтобы он поделился с ними завоёванными землями, дарами и серебром. Дело дошло до угроз, что они не будут участвовать больше в затеянных великим князем походах, не будут помогать против татар, Литвы, Казани, Новгорода и других недругов Москвы.
С трудом, с помощью матушки, удалось потушить конфликт, братья разъехались по своим уделам раздражённые и недовольные, в таком же состоянии остался и сам Иоанн Васильевич. Он вовсе не собирался ни с кем делиться завоеваниями — братья и воеводы получили свою долю в виде даров и трофеев из захваченных городов. А раздавать земли и далее дробить государство великий князь не собирался. Тем более что именно он понёс главные затраты на поход. Горечь осталась и от того, что он не мог теперь доверять братьям. Поэтому поторопился ещё раз официально подтвердить, что назначает своим соправителем и великим князем, а стало быть, и наследником, сына своего Ивана Ивановича. Чтобы постепенно привыкал народ, не кто-нибудь, а сын его станет в будущем государем всей земли Русской, владельцем всех великокняжеских земель и богатств. А сам он, Иоанн, не повторит отцовской ошибки, не разобьёт государство на уделы, будь у него десяток сыновей. Хозяин в государстве должен быть лишь один.
Огорчило Иоанна и то, что он не застал в Москве Феодосию, — она со всем семейством брата, великого князя Василия Рязанского, отбыла к себе домой. Иоанн, хоть и старался не думать о ней в походе, скучал и особенно остро почувствовал это по возвращении, когда не застал её. Он затосковал и, пожалуй, впервые за всё время их любви начал придумывать способ, как призвать её к себе в Москву. Снова и снова приходила мысль о самом честном и надёжном способе — послать сватов в Рязань. Но по-прежнему сдерживала другая: любовь проходит, страсть со временем гаснет, а жена — не рукавичка, с руки не сбросишь. Конфликт же с братьями ещё раз