Игорю, автор «Слова» не прощал ему гибели русских воинов, но призывал встать «за раны Игоревы», чтобы предотвратить новые несчастья. Ради этого поэт использует самое сильное поэтическое средство: он заставляет княгиню Ярославну взойти на стены Путивля и отсюда, через все Половецкое поле призвать помощь всех стихий ее Игорю, Игорю, обагренному кровью ран, измученному жаждой в поле безводном. А слушатели поэмы, киевляне, двор Святослава, съехавшиеся сюда князья уже знали, что нет Путивля, что подожженные половцами уже отгорели те заборола, с которых Ярославна обращалась к солнцу, ветру и Днепру Словутичу. Ярославна как бы олицетворяла ту часть Руси, которую беспощадно разгромили половцы. Если бы автор «Слова» принадлежал к окружению Игоря, он не стал бы, не мог бы писать, как все хулят его князя, каким злодеем был его дед. Характерно, что в поэме не упоминается Северское княжество Игоря, не описывается возвращение Игоря в свой город, ни слова не говорится о воинах Северской земли, увлеченных Игорем в степь.
Автор «Слова» употребляет для Игоря, Святослава и их родичей собирательное имя «Ольговичи», которое никогда не применяли в летописях самой княжеской ветви. Окружение Игоря Северского, как та среда, где родилась поэма, должно отпасть. Имя «Ольговичей» заставляет усомниться и в близости автора к Святославу Киевскому, тоже «Ольговичу» родом, хотя автор поэмы полон почтения к этому князю, как и все киевляне, дважды помогавшие Святославу овладеть великокняжеским престолом, несмотря на его военные поражения в борьбе за Киев. Святослав в поэме как бы вынесен за скобки династических размежеваний.
Возможно, у нас есть средство точнее определить династические симпатии автора «Слова»: «златое слово», призыв к разным князьям только на первый взгляд производит впечатление широкого, повсеместного призыва «затворить ворота Полю». Мелькают города во всех концах Руси: Чернигов и Владимир на Клязьме, Полоцк и Галич, Владимир-Волынский и Смоленск… Но черниговского князя «Ольговича» автор не приглашает к бою с половцами. Полоцкие князья далеко, у них свои заботы, и их автор тоже деликатно обходит. Приглашен такой могущественный князь, как Ярослав Галицкий, отец Ярославны, а уже Всеволоду Большое Гнездо, родному дяде княгини, говорится: «если бы ты мог…» Дальше идут смоленские Ростиславичи и средние и малые князья Волынской земли. К сожалению, до сих пор не обращалось внимания на перечень князей в целом. Комментаторы «Слова» выясняли личность каждого отдельного князя, не касаясь полного списка упомянутых лиц. А между тем в таком рассмотрении заключается ответ на очень важный вопрос.
Составим генеалогическую таблицу князей (кроме Ярослава Осмомысла), которые реально призывались «вступить в стремя». Оказывается, из нескольких десятков русских князей, живших в 1185 г., автор «Слова о полку Игореве» обращается только к девяти князьям, связанным ближайшим родством. Все они, как говорили летописцы, принадлежат к «Мстиславову племени», к потомкам старшего сына Владимира Мономаха — Мстислава Великого. В перечне упомянуты только внуки и правнуки этого прославленного князя, вплоть до совсем юных «троих Мстиславичей», полки которых водили еще их воеводы (рис. 35).
Рис. 35. Генеалогическая таблица потомков Мстислава Великого и их врагов (в рамках имена князей, упомянутых в статье).
Для прочности исторических выводов нередко бывает важно учесть не только то, что сказано, но и то, о чем умолчано. Перечень князей, приглашаемых под знамена Святослава (кстати, по матери тоже принадлежащего к «Мстиславову племени»), составлен тенденциозно. В него не включены некоторые князья, только год тому назад участвовавшие в походах против половцев. Тенденция здесь все та же — умалчиваются князья, не принадлежащие к любимцам автора. В перечне нет ни одного княжича из «Ольговичей». Не упомянуты сыновья князя Юрия Туровского, известного в качестве «злодея Мстиславичев». Обойдены призывом сыновья князя Владимира Мстиславича, формально принадлежащего к «Мстиславову племени», — Владимир был сыном Мстислава, но сыном от второй жены, и всю жизнь он враждовал с основными потомками своего отца. Автор «Слова» не обратился с призывом к сыновьям «Мачешича», хотя уделы этих князей были расположены у самого театра военных действий, на Днепре, под Киевом, у Триполья.
Такое выборочное отношение к своим современникам драгоценно для нас: пристрастие автора, выраженное так определенно и последовательно, позволяет разгадать княжеский лагерь, к которому принадлежал автор «Слова». Это лагерь потомков Мономаха и его сына Мстислава. Внук Мстислава, Рюрик Ростиславич, был в это время Киевским великим князем, соправителем Святослава.
Когда поэту, уставшему описывать крамолы и усобицы Олега, нужно было противопоставить ему положительных героев, он назвал «Старого Владимира» Мономаха и его правнука Рюрика Ростиславича.
Вот здесь, в окружении Рюрика, в Киеве и следует искать нашего поэта. Рюрик почтительно относился к старейшему Святославу Всеволодичу (тогда два князя из разных княжеских домов правили в Киеве одновременно), но постоянно стремился поднять его (и в особенности его брата Ярослава Черниговского) на активную борьбу с половцами. Симпатизируя Рюрику, поэт не унизился до придворной лести, но сдержанно и достойно показал Рюрика продолжателем дела Мономаха.
* * *
В начале статьи была поставлена задача — выяснить «вторую профессию» автора «Слова о полку Игореве». Он выступает, прежде всего, как поэт, но не нужно забывать, что он одновременно является историком.
Самый замысел поэмы объявлен им как исторический и полемический: поэма поведет рассказ от старого Владимира — т. е. в диапазоне целого столетия — и поведет его «не по замышлению Бояна». Достаточно сказать, что Боян был придворным певцом того самого Олега «Гориславича», которого так гневно порицал наш автор, чтобы понять всю полемическую заостренность «Слова».
Автор «Слова о полку Игореве» видит Русь от края и до края как бы с птичьего полета. Недаром его излюбленный поэтический образ — сокол, то высоко парящий в небе, то стремительно бросающийся на защиту родного гнезда. Вот с соколиного полета и показал он свою страну как поэт, и как историк он придал глубину, стереоскопичность этой картине княжеских свар и половецких наездов.
В «Слове о полку Игореве» — три хронологических слоя. Первый, самый глубокий, относится к тем отдаленным временам, когда впервые в южных степях появились тюркоязычные кочевники-гунны, когда века благоденствия славян, названные «Трояновыми веками» (II–IV вв. н. э. по римскому императору Траяну, при котором завязалась оживленная торговля славян с Римом), сменились тяжелыми войнами с готами. Наступило, как говорит поэт, «время Бусово», время славянского князя Буса, плененного и убитого готами. Эта далекая старина, отстоявшая от эпохи автора «Слова» на 800 лет, как сама поэма отстоит от нас на такой же отрезок времени, — старина, пронизанная образами языческих богов, придавала особую глубину поэме.
Второй, главный исторический пласт относится к