нагонять время.
Она не могла дождаться, когда наконец очутится в санатории. Это было ей необходимо. Ее горести улетучатся с массажем; токсины испарятся из тела в сауне; она покрасит ногти, и подстрижется, и подкрутит ресницы. Главное: она будет участвовать в играх и рассказывать истории старым друзьям, и забудет о своих бедах.
Мама сейчас, должно быть, уже у Беллы. Мама была женщина умная, но старость брала свое. Она преподавала математику в средней школе и всегда помогала Тони в учебе, даже когда Тони была на последнем курсе инженерного факультета. А сейчас она не могла проверить сдачу в магазине. Тони очень любила ее и была глубоко опечалена тем, что она так сдает.
Белла была немного неряхой. Она прибиралась в доме под настроение, готовила, когда испытывала голод, и иногда забывала отправить детей в школу. Ее муж, Берни, был парикмахером, но работал от случая к случаю из-за какой-то непонятной грудной болезни. «Доктор велел мне сидеть дома еще четыре недели», — обычно говорил он в ответ на неизменный вопрос: «Ну как ты?»
Тони надеялась, что маме станет лучше у Беллы. Белла была хоть и неряхой, но женщиной приятной, и мама, казалось, никогда не обращала внимания на ее недостатки. Мама всегда была рада съездить в продуваемый сквозняками дом, принадлежащий городскому совету Глазго, и есть там вместе со своими внуками недожаренную картошку. Но теперь она находилась в начальной стадии слабоумия. Будет ли она так же философски относиться к тому, как Белла ведет дом? И сможет ли Белла смириться с возрастающими странностями мамы?
Однажды, когда Тони что-то раздраженно заметила по поводу Беллы, мама обрезала ее:
— Она не работает так усердно, как ты, потому она и счастливее тебя. — Мама могла быть бестактной, но ее умозаключения, хоть и причиняли боль, были удивительно точными.
Уложив чемодан, Тони вымыла голову, затем приняла ванну, чтобы смыть два напряженных дня. И заснула в ванне. Вздрогнув, она проснулась, хотя прошла всего минута или около того — вода была все еще горячая. Она вышла из ванны и сильно растерлась полотенцем.
Глядя на себя в зеркало во весь рост, она подумала: «Я такая же, как и двадцать лет назад, — все только на три дюйма обвисло». У Фрэнка было немало хороших качеств — по крайней мере вначале, — и одной из приятных особенностей было то, какое удовольствие он получал от ее тела. «У тебя такие роскошные груди», — говорил он. Тони считала, что они слишком большие для ее тела, но он обожал их. «Я никогда не видел волос такого цвета, — однажды сказал он ей, лежа меж ее ног. — Она точно имбирный бисквит». Интересно, подумала Тони, сколько пройдет времени, прежде чем кто-то другой подивится цвету ее волос.
Она надела коричневые джинсы и темно-зеленый свитер. Когда она закрывала чемодан, зазвонил телефон. Это была ее сестра.
— Привет, Белла, — сказала Тони. — Как там мама?
— А ее у нас нет.
— То есть как? Ты же должна была забрать ее в час дня!
— Я знаю, но Берни взял машину, и я не могла поехать.
— И ты до сих пор сидишь дома? — Тони взглянула на часы. Было половина шестого. Она представила себе, как мама в пальто и шляпе сидит в доме для престарелых, в вестибюле, с чемоданом у стула, как она час за часом ждет и все больше раздражается. — О чем ты думаешь?
— Дело в том, что погода испортилась.
— По всей Шотландии идет снег, но не сильный.
— Ну в общем, Берни не хочет, чтобы я ехала шестьдесят миль в темноте.
— Тебе не пришлось бы ехать в темноте, если бы ты забрала маму, когда обещала!
— О Господи, ты сердишься — я знала, что так будет.
— Я вовсе не сержусь… — Тони помолчала. Сестра уже и раньше пользовалась этим трюком. В следующий момент они будут говорить, как Тони должна справляться со злостью, вместо того чтобы обсуждать нарушившую обещание Беллу. — Пусть мои чувства тебя не волнуют, — заявила Тони. — Как быть с мамой? Тебе не кажется, что она огорчена?
— Конечно, но я же не властна над погодой.
— И что ты намерена делать?
— А я ничего не могу поделать.
— Значит, ты оставишь ее в доме для престарелых на Рождество?
— Если ты не возьмешь ее. Ты ведь всего в десяти милях оттуда.
— Белла, у меня же заказано место в санатории! Семеро друзей ждут меня там, чтобы провести вместе пять дней. Я заплатила четыреста фунтов аванса и должна доплатить остальное.
— Это выглядит несколько эгоистично.
— Постой. Я брала маму последние три Рождества, и это я эгоистка?
— Ты не знаешь, как тяжело, когда у тебя трое детей и муж, слишком больной, чтобы работать. А у тебя полно денег, и заботиться тебе надо только о себе.
«И я не настолько глупа, чтобы выйти замуж за лоботряса и народить ему троих детей», — подумала Тони. Но препираться с Беллой не имело смысла. Образ жизни, какой она вела, был ее наказанием.
— Значит, ты хочешь, чтобы я отменила свой отпуск, поехала в дом для престарелых, взяла маму и ухаживала за ней все Рождество?
— Это уж твое дело, — произнесла Белла возвышенно благостным тоном. — Поступай, как тебе подсказывает совесть.
— Благодарю за полезный совет.
Совесть подсказывала Тони, что она должна быть с матерью, и Белла знала это. Тони не могла допустить, чтобы мама провела Рождество в доме для престарелых, одна в своей комнате, и чтобы ела безвкусную индейку с чуть теплыми овощами в столовой или получала дешевый подарок в цветастой бумаге от управляющего в костюме Санта-Клауса. Тони не надо было даже раздумывать об этом.
— Хорошо, я поеду сейчас и заберу ее.
— Мне только жаль, что ты делаешь это словно из-под палки, — сказала сестра.
— Ой, да пошла ты,