молодого человека, который стоял один, в порыве вдохновения она подошла к нему и во весь рот улыбнулась.
— Потанцуйте со мной, пожалуйста!
— С удовольствием! — отозвался он, схватил ее в объятия, и они закружились.
Хермия, если честно, танцевала неважно, но в руках хорошего партнера худо-бедно справлялась. Арне вел замечательно — стильно, умело. Но и нынешний ее партнер был неплох.
— Как вас зовут? — спросил он.
Чуть было не назвавшись настоящим именем, она в последний момент спохватилась:
— Агнес.
— А я Йохан.
— Рада нашему знакомству, Йохан, и танцуете вы отлично!
Она нашла взглядом Петера. Тот глазел на танцоров.
Музыка вдруг оборвалась. Оркестру похлопали. Несколько пар сошли с танцпола, другие прибавились.
— Еще танец? — спросила Хермия.
— Сделайте одолжение!
Она решилась довериться Йохану.
— Послушайте, тут стоит ужасный человек. Он меня преследует, а я пытаюсь от него убежать. Не могли бы вы сделать так, чтобы мы оказались вон там, на дальней от него стороне?
— Как интересно! — Он оглядел зрителей. — Который? Толстяк с красным лицом?
— Нет. Тот, что в светло-коричневом костюме.
— Да, вижу. На вид вполне ничего.
Оркестр заиграл польку.
— О черт! — вздохнула Хермия.
Полька — танец трудный, однако деваться некуда.
Йохан, впрочем, оказался достаточно искушен, чтобы сгладить ей трудности. Мало того, он успевал еще и разговаривать.
— Этот, который вас беспокоит, он вам никто, или вы с ним знакомы?
— Когда-то раньше встречались. Давайте пройдем вон в тот конец… мимо оркестра… отлично.
— Он ваш поклонник?
— Нет. Мы сейчас с вами расстанемся, Йохан. Если он побежит за мной, не сочтите за труд, подставьте ему подножку, а?
— Ну, если вы просите…
— Спасибо!
— А я думаю, все-таки он ваш муж!
— Вот уж нет!
Они находились уже возле оркестра. Йохан повел ее к дальнему концу танцпола.
— Или, может, вы шпионка и хотите выведать военные тайны нацистов, а он — полицейский, который за вами охотится…
— Вот это больше похоже на правду, — рассмеялась Хермия.
Она выскользнула из рук Йохана и, быстрым шагом обойдя сцену, углубилась в заросли. Потом побежала по траве, пока не наткнулась на другую дорожку, по которой направилась к боковому выходу. Только тут она оглянулась. Петера позади не было.
Выйдя из сада, Хермия поспешила к остановке пригородного поезда, которая находилась через дорогу от Центрального вокзала. Воодушевленная, купила билет до Кирстенслота: слава Богу, ушла от Петера Флемминга!
На платформе, кроме нее, стояла только одна женщина — симпатичная, в голубом берете.
Глава 30
Харальд подкрадывался к церкви.
Прошел ливень, и трава была мокрая. Легкий ветер гнал облака, в прорехи между ними ярко светила налившаяся на три четверти луна. Тень от колокольни то появлялась, то исчезала в согласии с лунным светом.
Никаких пришлых машин поблизости не было, но это не слишком его ободрило. Полицейские, если намерены поставить ловушку всерьез, сообразят припрятать свои автомобили.
Монастырь стоял тих и черен, ни одного огонька. Было за полночь, солдаты спали, все, кроме двоих: часового в парке рядом со столовой и ветеринара, который нес ночную вахту при больных лошадях.
Уже у самой церкви Харальд прислушался. Из монастырского двора донесся конский всхрап. Юноша бесшумно ступил на бревно и заглянул в церковное окно.
В свете луны смутно виднелись очертания автомобиля и самолета. Там вполне мог прятаться кто-то, сидя в засаде.
Послышался сдавленный кашель, глухой стук… вскоре кашель и стук повторилось. Харальд вспомнил про Хансена, томящегося в багажнике «роллс-ройса». В сердце его вспыхнула надежда. Если Хансен по-прежнему связан, значит, фру Йесперсен и Петер еще не вернулись. Значит, есть шанс, что они с Карен успеют взлететь.
Стараясь не шуметь, он влез в окно и на цыпочках прокрался к самолету. Вынул из кабины фонарик, посветил им по всем углам. Никого. Потом открыл багажник машины. Хансен лежал там связанный, с кляпом во рту. Харальд проверил узлы, они держались. Он снова захлопнул багажник.
— Харальд! Ты здесь? — послышался громкий шепот.
Он направил луч фонарика на окна и увидел, что Карен заглядывает в одно из них.
Домой ее доставили в карете «скорой помощи». Родители приехали с ней. В театре, прежде чем они с Харальдом расстались, она пообещала, что, как только сможет, сразу придет в церковь.
Выключив фонарик, он открыл большую входную дверь. Карен, хромая, вошла. На плечи накинута шубка, в руках — одеяло. Харальд бережно обнял ее, стараясь не задеть правую руку на перевязи. От тепла ее тела, от запаха волос у него закружилась голова.
— Как ты себя чувствуешь? — Он опомнился и вернулся к делам насущным.
— Болит ужасно, но переживу.
— Ты что, мерзнешь? — Он перевел взгляд на ее шубку.
— Сейчас — нет, но над Северным морем непременно замерзну. Одеяло — для тебя.
Он забрал у нее одеяло, задержав ее здоровую руку в своей.
— И ты готова на это?
— Да.
— Я тебя люблю. — Он нежно ее поцеловал.
— Я тоже тебя люблю.
— Правда?