тянувшиеся бесконечно дни, полные неимоверного напряжения, начали меня утомлять.
Напряжение было вызвано в основном не самой нагрузкой. Я всегда гордился своей способностью и готовностью работать на пределе возможностей.
Самым сложным испытанием для меня стало управление общественным вниманием и открыто выражаемым мнением о том, что я не должен стать следующим генеральным директором компании.
Вопрос преемника на посту главы Disney привлекал всеобщее внимание, что подтверждало жесткое и непрекращавшееся обсуждение того, о чем думает совет директоров, кто является кандидатом на этот пост и можно ли реанимировать компанию. Бизнес-аналитики и комментаторы сходились во мнении, которое во многом перекликалось с мнением членов совета директоров, выступавших против моей кандидатуры: Disney нужна свежая кровь, нужен новый взгляд на проблемы компании. Утверждение на посту Айгера означало бы, что Майкл Эйснер все делал правильно.
Впрочем, этим занималась не только пресса. Еще в самом начале процесса обсуждения моей кандидатуры Джеффри Катценберг как-то встретил меня за завтраком недалеко от студии Disney в Бербанке. «Тебе следует уйти, – сказал мне Джеффри. – Ты не получишь эту работу. У тебя слишком подмоченная репутация». Я знал, что нелегко будет отделить себя от Майкла, но до этого момента я и не думал о том, что люди считают, что у меня подмоченная репутация. Джеффри решил, что он должен разрушить мои иллюзии относительно идеи назначения меня на пост главы компании. Он сказал, что я слишком связан с тем, что происходило в Disney в течение последних нескольких лет. «Тебе стоит пойти и поработать где-нибудь на общественных началах, чтобы восстановить свой имидж».
Восстановить свой имидж?! Я выслушал его и постарался сохранить спокойствие, но был слишком ошеломлен и рассержен уверенностью Джеффри в том, что со мной все кончено. Однако другая часть меня задавалась вопросом: а что если он прав? Может быть, я не до конца понимал то, что всем окружающим было ясно как день – что я никогда не получу эту работу? Или, может быть, всему виной была лишь «голливудская конспирология», и моей главной задачей было продолжить максимально для себя использовать сложившуюся ситуацию и игнорировать все отвлекающие факторы, на которые я не мог повлиять?
Так легко стать жертвой сплетен, начать беспокоиться о том, что думает о вас тот или иной человек или что кто-то может сказать или написать о вас. Когда вы чувствуете, что вас несправедливо представляют в ложном свете, то подмывает тут же встать на защиту своего доброго имени, и я уже был готов наброситься на обидчика. Я не верил, что заслужил эту работу, и не думал, что меня назначат на этот пост, но я был по-настоящему уверен, что у меня есть все для этой должности. Доказательством этого отчасти служила и моя стойкость перед лицом множества публично высказанных сомнений относительно моей кандидатуры. Я до сих пор помню заголовок статьи в Orlando Sentinel – «Наследник Эйснера не очевиден». Многие выражали аналогичные чувства, и какое-то время казалось даже, что каждый день кто-то писал или говорил о том, насколько безответственным решением будет назначить меня гендиректором компании. В другой статье процитировали слова Стэнли Голда о том, что я был «честным и порядочным человеком, а также трудолюбивым руководителем, но для большинства членов совета директоров Disney до сих пор остается открытым вопрос, должен ли [я] стать преемником Майкла». Тон был достаточно зловещим. Один из членов совета директоров, Гэри Уилсон, не только не был уверен, что я должен получить эту работу, но он явно считал, что может реализовать какие-то собственные планы, занимаясь травлей и пытаясь унизить меня в глазах других во время наших встреч. Я должен был постоянно напоминать себе, что Гэри Уилсон не был моей проблемой. Процесс утверждения кандидатуры был проверкой не только моих идей, но и характера, и я не мог позволить, чтобы негатив, выражаемый людьми, плохо знавшими меня, повлиял на мое отношение к себе.
В итоге мне предстояло пройти 15 собеседований: после первой встречи сразу со всем советом директоров я встретился лично с каждым; затем еще раз с теми, кто из них попросил о дополнительной встрече; после чего я пережил самый оскорбительный опыт за всю свою карьеру – интервью с хедхантером по имени Джерри Роше, руководителем известной компании по подбору персонала Heidrick and Struggles.
Совет директоров нанял Джерри, чтобы сравнить меня с имевшимися внешними кандидатами и помочь с поиском других возможных претендентов. Когда я об этом узнал, то пожаловался Джорджу Митчеллу, заявив, что подобное оскорбительно и что я уже ответил на все вопросы. «Просто сделай это, – сказал Джордж. – Совет хочет использовать все имеющиеся у него возможности».
И я полетел в Нью-Йорк на деловой обед в офисе Джерри. Мы сидели в конференц-зале, а на столе стояла только вода. У Джерри в руках была копия недавно опубликованной книги Джеймса Стюарта DisneyWar («Война за империю Disney»), в которой анализировались – в некоторых местах некорректно – годы работы Майкла в качестве генерального директора и меня в качестве операционного директора. На некоторых страницах были наклеены стикеры: таким образом он отметил необходимые факты, которые хотел использовать при нашем разговоре. Он пролистал книгу и задал мне несколько вопросов, которые практически не имели никакого ко мне отношения. Через 30 минут с начала собеседования вошел помощник Джерри, держа в руках пакет с обедом для своего шефа, и заявил, что пора на самолет, если только тот не хочет опоздать на свадьбу во Флориду. После этих слов Джерри встал и ушел. Я же, так и не пообедав, покинул его офис, разъяренный из-за пустой траты времени и отсутствия всякого уважения.
Однако за все это время только один раз я по-настоящему испытал стресс и разочарование. Это было в январе 2005 года, к тому моменту процесс моего утверждения на пост главы компании длился уже несколько месяцев, и я вместе со своим 6-летним сыном Максом отправился на игру «Лос-Анджелес Клипперс» в «Стейплс-центр». В середине игры я покрылся липким потом. Что-то сдавило мою грудь, и мне стало трудно дышать. Мои мать и отец в 50-летнем возрасте оба перенесли инфаркт. Мне было 54 года, и я знал, какие у него симптомы. По сути, я все время жил в страхе. Часть меня была уверена, что