– Очнулся я в полевом госпитале, в бинтах и корпии с головы до ног. Выяснилось, что герцог отослал адъютанта в лагерь, но еще раньше там возникла паника, когда Фернан вернулся без седока. Помощь подоспела исключительно вовремя. К сожалению, для меня все закончилось почетной отставкой. Полковому врачу пришлось отнять мне два пальца на правой руке ^ хорошо, что не всю ладонь, – а герцог принес мне извинения за то, что не послушался меня. Я впервые видел его высочество приносящим кому-то извинения. – Теодор улыбнулся. – Впрочем, сомневаюсь, что он раскаивался в своем поступке, и сознаю, что во многом он прав. Именно его присутствие помогло нам продержаться так долго, ведь если бы испанцы дали залп еще раз, погибли бы все. Герцог постарался это до меня донести, и явно чрезвычайно гордился своим участием в деле. Оно стоило жизни де Лагри и еще нескольким офицерам, остальным повезло. И мне тоже... повезло, – усмехнулся Теодор.
– Но при чем тут этот дворянин, де Роже? – требовательно спросила Камилла.
Шевалье помолчал.
– При том, что нападение на герцога было организовано... своими же. Испанцам дали шанс. Предательство. Измена.
– Но... кто? Де Роже?
– Нет. Это еще не конец истории. – Виллеру вздохнул. Опять вино закончилось... – Пока я лежат в госпитале, у меня было сколько угодно времени, чтобы подумать. И тут я узнал, что мой помощник, шевалье де Жирарден, исчез. Ходили самые разные слухи по поводу его исчезновения – говорили, что он стоял в дальнем карауле и его в взяли в плен испанцы, а кое-кто утверждал, что Поль потихоньку дезертировал, не желая зимовать на границе. Я сложил два и два, и через день уже был на ногах – не стоило прохлаждаться на койке, особенно если мои догадки верны. Палатка Поля стояла нетронутой, его вещами должен был распорядиться я как командир. В его бумагах я нашел несомненные свидетельства его измены – письма с указаниями, как завлечь герцога Энгиенского в засаду и убить. Оказывается, еще раньше заговорщики пытались это сделать, но моя бдительность им мешала. Я, к счастью, действительно хорошо знаю свое дело... Видимо, в ту ночь Поль что-то подлил мне в вино, однако я пил мало, и зелье не подействовало. Жирарден рассчитывал, что я скажусь больным, поленюсь сопровождать его высочество в маленьком обходе караулов в промозглую ночь и останусь в лагере, а он преспокойно сдаст герцога испанцам. Существовала договоренность с противником, согласно которой молодого полководца должны были убить. Никаких политических игрищ – только смерть. В письмах об этом было сказано ясно.
– А кто автор? – прищурилась Камилла. – Увы, подписи не было.
– Вы сказали об этом герцогу? – взволнованно спросил Анри.
– Разумеется. Я направился к нему сразу же. Наверное, он подумал, что я безумен: шатаясь, ввалился к нему в шатер с бумагами в руках и начал бормотать о заговоре. Но он давно знал меня, поэтому не выставил сразу же.
– И как герцог отнесся к новостям?
– Крайне несерьезно. Он хороший воин, но чтобы разбираться в людях, ему пока не хватает жизненного опыта. Молодость – не всегда достоинство... Он не стал меня слушать и заявил, что я помешался после ранения, велел уйти и не показываться ему на глаза. В бумаги даже не заглянул, позвал Гассиона и с его помощью меня выпроводил. Гассиону я раньше доверял, однако в тот момент уже не мог доверять никому. Возможно, он и помог бы мне... А возможно, и нет.
– Ты пытался побеседовать с герцогом еще раз? – спросила Камилла.
– Да, но мои попытки ни к чему не привели. – Теодор очень хорошо помнил, как каждый раз натыкался на глухую стену. – Герцог не хотел смотреть документы, он не желал иметь ничего общего с интригами, полагая, что, пока он занимается только войной, его оставят в покое. В конце концов мы сильно повздорили. Он велел мне покинуть лагерь, пока его терпение не иссякло. Все мои усилия оказались напрасными, и я уехал – приказ его высочества был абсолютно ясен.
– И вы так и не выяснили, кто еще мог оказаться предателем в окружении герцога?
– Нет. Кто угодно. Жирарден сбежал, хотя официально числился без вести пропавшим, и заговорщики, опасаясь нового провала, затаились. Герцог – очень странный человек, и доверяет людям выборочно, причем я никогда не мог понять, какими принципами он руководствуется при выборе...
Анри со стуком поставил бокал на столик у камина.
– Офицеры штаба. Кто они, какие они'?
– Это долгий разговор, свя... Анри. – Теодору не хотелось продолжать. Он почти все рассказал. Камилла смотрела на него странно – не сочувствующе, но понимающе и вместе с тем чуть отстраненно. А ведь он ей даже не лгал, просто молчал, не желая вмешивать ее в это.
– Пусть будет долгий! Вы наверняка неоднократно думали об этом! И наверняка прикидывали, кто мог польститься на испанское золото:
– Дело может быть не в золоте, а в личной неприязни или в политике.
– Вы говорили о том, что герцога боготворят в армии!
– Да, но даже у боготворимых есть враги. Когда король назначает главнокомандующим юнца, которому нет двадцати трех лет, всегда найдутся обиженные.
– Их может быть несколько, Теодор, – настаивал Анри. – Вспомните все, что творилось в штабе до дня нападения. Кто еще знал о том, что герцог поехал с вами осматривать посты? Кто вообще осведомлен более всех о его привычках? К чьим советам герцог прислушивается? Кому он доверяет?
– Много вопросов, Анри. Вильморен вздохнул.
– Понимаю, но потом вы можете не захотеть продолжать разговор, потому что вам покажется странной моя настойчивость. Я никогда не был знаком с герцогом, я только что вернулся из Испании, где прожил долгие годы...
– Я задам вам свой вопрос сейчас, Анри. Можно? Зачем вам это? И какое это имеет значение?
– Это имеет значение! – Аббат опустил глаза и нервно сжал пальцы так, что костяшки хрустнули. – Я брат Ордена Иисуса, и вы можете думать про меня что угодно. Но поверьте мне – я никогда не предприму, даже в интересах Ордена, ничего, что повредило бы моей родине. Я француз, Теодор. И то, что вы мне рассказали, – это преступление против Франции. Это недопустимо. Я постараюсь выяснить все, что окажется в моих силах. Но вы... без вас мне не справиться. Герцогу грозит нешуточная опасность. И вам тоже.
– Да уж, хороши шуточки – шесть трупов, да еще несчастный Фабьен, – буркнула Камилла.
Виллеру молча смотрел на Анри. Тот казался не на шутку взволнованным: действительно, так беспокоится за надежду нации, или тут что-то другое? Теодор тут же одернул себя, еще раньше он решил, что будет доверять Вильморену, – пусть он и оказался иезуитом. Шевалье устал подозревать людей в нечестных намерениях. Уже мною времени прошло с тех пор, как он последний раз разговаривал с другом. Конечно, есть еще Камилла, но сегодняшняя беседа что-то поставила между ними. С Анри все было сложно, однако подозревать еще и его – нет, это будет слишком!