Засыпай, уж немного осталось нам ждать, Тени сумерек на берегу… Засыпай, пусть душа перестанет страдать, Тихой песней тебе помогу… Свет в оконце проник, и, печаль унося, Он коснулся легонько щеки. Мы уйдем в этот путь, ничего не прося, Убегая от смертной тоски…
Она плакала, уткнувшись в тонкую ткань юбки Тайлы, а та гладила её по голове, как ребенка. Девушка была на удивление спокойна, но грустна — какой-то нежной, ласковой грустью, от которой щемит сердце.
Дикий вопль снова сотряс стены, заставляя поежиться и попытаться приподняться. Голову прострелило болью.
— Лежи уж, неугомонная, они тебя сильно стукнули, сами испугались, что живую не дотащат, мерзавцы клятые. Sharrtas! — добавила резко.
— Ещё какие, — тихо согласилась, разлепляя глаза и оглядываясь.
Было ли страшно? Она пока не могла разобраться. Все казалось каким-то ужастиком, но словно постановочным, как будто создатель спектакля устал и начал халтурить. Она и там, в ином мире не была любительницей подобного рода кино, а здесь… Было муторно. Мерзко. Очень хотелось лечь, закрыть глаза — и забыть обо всем. Кинъярэ выматывал душу и сердце. Теперь она поняла слова Гирьена — любить действительно больно. Очень. Но любит ли она его? Или ненавидит? Или и то, и другое? Все так отравлено, запутанно, безумно. Он не отпускает — но и не делает шага вперед.
- Камера на нижнем ярусе, здесь сыро, люди или полукровки обычно долго не протягивают, но мы ещё поживем, — продолжала делиться… подруга? Да. Отныне именно так и есть.
— Думаешь, они все-таки знают, кто я? — собственный голос звучал еле-еле.
— Нет, им просто плевать. Живыми нас выпускать не планируют, — поделилась спокойно.
Четыре облезшие каменные стены без окон, вместо двери — частокол прутьев, по которым мелькают искры магии, в углу — маленький деревянный топчан, за тонкой тряпкой, как поведала алькона — отхожее место, несколько крепко вделанных в стену цепей — и все. К счастью, их не приковали. Королевские удобства, что тут скажешь?
На миг накрыло отчаянье. Кинъярэ давно безумен, если думает, что она здесь что-то сможет сделать. Как им выбраться? Да здесь шагу не ступить, все давно выверено и предусмотрено!
— А?
— Не здесь. Вообще-то прослушку толком не установить в таких местах, но мало ли… тут везде уши есть. И за лишнюю порцию еды есть желающие поделиться с охраной всем, включая музыкальность твоего храпа.
— Не храплю! — отозвалась возмущенно и тихо хмыкнула, со стоном разгибаясь. Голова немного кружилась, но, в целом, было достаточно терпимо.
От нового леденящего воя она чуть не упала, вздрагивая и затыкая уши.
— Что это такое? — тихо спросила, стараясь унять истошно колотящееся сердце.
Столкнулась с непривычно холодным, уставшим взглядом.
— Поверь, тебе лучше никогда этого не видеть и не знать.
— Его… пытают?
— Да. Это тюрьма для особых преступников.
— Особых?
— Тем, что среди них нет ни одного настоящего. Рабы. Пленники. Неугодные.
— Вечная ссылка, — отозвалась эхом, зажимая уши.
— Да. Вечная мука, когда мечтаешь о смерти. Здесь служат только самые отъявленные мерзавцы без души. Эта защита — она кивнула набегающие по решетке огоньки — в том числе и от них. Песик был так любезен, что решил оставить тебя для себя. Он уже немного помешан на тебе, знаешь, Яра? — в сереющих грозовых глазах Тайлы мелькала грустная ирония.
— Чтоб ему этого Илинара любить до смерти.
— Чудное пожелание…
Они помолчали, стараясь отрешиться от диких криков, вскоре сменившихся скулежом.
— Местечко тоже чудесное. Почти свежий воздух. Отдельная комната с видом на коридор. Музыкальное сопровождение. И… — Йаррэ задумалась, затем едко добавив, — к слову, а кормить нас будут?
— Будут. — Тайла встала, чуть качнувшись и оперлась о стену. — Вечером каждому положено по кружке водички не первой свежести и паре кусков хлеба.
— Да, меню неслыханной щедрости…
Только смеяться и остается, когда хочется кричать от ужаса.
Она стиснула тонкое покрывало, съеживаясь на топчане. Из горла рвался рык. Отчаянная, безумная потребность схватить от-ха — и уничтожить всех, кто творил такое с живыми мыслящими существами. А потом — отпустить души тех, кто больше не мог длить эту муку. Во рту стало горько. Ладонь Тайлы легла на плечо, и та молча прижалась рядом, глядя сухими блестящими глазами.
— Ты правда была убийцей? — это она спрашивала уже жестами.
Вот в этот момент Йаррэ была истово благодарна и Мастеру, и Йеру, и все прочим нечаянным учителям, не жалевшим и гонявшим по, казалось, самым бессмысленным предметам и днем и даже ночью.
— Шэннэ рассказал? — быстрое мелькание пальцев в ответ. — Да.
— Тяжело это? — уже вслух. — Зачем ты на это решилась?
— Судьба у меня такая. Молодая была, глупая. Думала — отличусь, буду не такой, как все.
— Отличилась?
Задумчивый взгляд — тяжелый, давящий, словно режущий.
— О да. Больше, чем мне бы того хотелось.
— И как тебе Сай? Он ведь понимает уже, что вы связаны, что ты ему нужна. Он пытается за тобой ухаживать…
— Не для меня такой, как он… Я… грязная. Испачкалась так, что…
Так и захотелось отвесить затрещину.
— Никто здесь чистеньким не остался. И поверь, он, если надо, будет лгать, прогибаться, встанет на колени — чтобы потом, когда придет в час, вгрызться врагу в горло. Мы не из тех, кто прощает обиды и забывает их. Ты ему нужна, так не отказывайся от него.
— Я ведь то же самое могу сказать и тебе, — тонкие пальцы сжимают запястье. — Ты думаешь — он тебя предал? Бросил здесь, чтобы выполняла его волю и выкручивалась?
Так примерно она и думала. Не о предательстве, но…
— Это не так. Я все расскажу тебе, — снова жест, — во сне…
После сумбурного сна легче не стало — разве что развеялось немного марево, кружащее голову. Все-таки регенерация альконов — не чета человеческой. Здесь холодно, холодно так, что застывает душа. И дело не в низкой температуре — нет. Эти стены пропитаны ядом чужих страданий слишком сильно. Здесь нельзя остаться в здравом рассудке, а безумие — как благословение.
Прозрачные крылья робко сжимаются за спиной — дракону здесь тоже не нравится. Слишком много насильственной, неправильной смерти. Слишком. И пусть какая-то часть её осознает, что решение Кинъярэ было наиболее верным, но это не мешает чувствовать бешенство от произошедшего. Он подставил её, как ни думай, как ни предполагай. Поставил в жестокие рамки, отправил туда, где, несмотря на все его слова, никак не может гарантировать безопасность.
Долг или странное чувство привязанности? Что сильнее?
Йаррэ посмотрела на прикорнувшую в уголке Тайлу.
«Это — наш путь. Наше служение. Кем мы станем, если отвернемся от него и предадим? Такие пути не бывают легкими, но верные пути всегда даются не малой кровью. Можно ли отказаться от себя и предпочесть более слабых духом?»
Для неё нет больше страха. Только долг и приказ. Только то, что нужно выполнить любой ценой. Но сможет ли так жить она сама? Яра не знала. Страх будил гнев, а гнев — плохой помощник в любых решениях. Что же ей делать?
Несколько дней прошли в глухом нервном ожидании. От воды несло тухлятиной, хлеб едва ли можно было разгрызть, а холод стен и крики пленников не прибавляли хорошего настроения. Она не представляла, как отсюда выбраться и, тем более, как попытаться исследовать тюрьму хотя бы относительно безопасно для себя, когда события покатили валом.
Распахнулась, лязгнув, решетка. В проеме показалась холеная физиономия с ярко-синими глазами, такая же серо-голубая кожа отсвечивала белыми прожилками вен. Ирраи. Те ещё ублюдки, наемники, лишенные чувств. С ними нельзя договориться, смутить, обмануть, надавить на жалость.