class="p1">Опять же справится ли Ксана… одно дело отрабатывать выход в пустом зале, и совсем другое, когда вокруг толпа, музыка, свет… Впрочем, Иван подстрахует, Иван – настоящий профессионал, а мастерство не пропьешь. Во всяком случае, Аронов очень на это надеялся.
В «л’Этуали» царил обычный рабочий беспорядок, щедро приправленный сплетнями, ссорами – опять кто-то что-то там не поделил – и предвкушением грядущего показа. Или провала. Почему-то каждый раз Аронову казалось, что сотрудники ждут отнюдь не триумфа, он с параноидальной тщательностью выискивал во взглядах, словах, в самом тоне беседы подтверждение этой догадки. Люди завистливы, люди ненавидят тех, кто более талантлив, люди любят чужую кровь. Зато чужие зависть и ненависть помогали Аронову быть в тонусе, более того, заряжали энергией и желанием в очередной раз утвердить собственное превосходство над толпой.
– Айша явилась?
– Нет, Николай Петрович. Но Марат Сергеевич пришли, ждут. – Анна Ивановна, секретарь, была единственной откровенно некрасивой женщиной в «л’Этуали» и за это Аронов ее, если не любил, то во всяком случае уважал. Анна Ивановна была по-своему честна, она не старалась приукрашать себя косметикой, не пользовалась хитрыми приспособлениями, вроде лифчиков на поролоне или утягивающих живот колгот, нет, она несла собственную некрасивость с гордостью и достоинством. А еще Анна Ивановна отличалась высоким профессионализмом и редким умением не вмешиваться в чужие дела.
– Кофе и поесть чего-нибудь. Меня ни для кого нет. Айша явится, пусть ждет.
Анна Ивановна царственно кивнула седой головой – теперь можно быть уверенным, что все указания будут выполнены в точности.
– Явился, наконец, – пробурчал Лехин. Вот паразит, занял его, Аронова, кресло, прекрасно зная, что Ник-Ник на дух не переносит подобного своеволия. – Я уже подумывал послать за тобой кого… Твоя Ивановна – натуральный дракон, каждые пять минут заглядывала, небось, думала, что я украду чего. Ты тут, случайно, фамильное серебро не хранишь?
Шутка была дурацкой, но Аронов из вежливости улыбнулся. Пожалуй, Анна Ивановна – единственный в фирме человек, на которого можно полностью положится, остальные с равным удовольствием будут стучать Лехину друг на друга, и на Ник-Ника в том числе.
– Айшу менты загребли.
– За что? – Не сказать, чтобы новость взволновала или удивила, характер у Айши еще тот.
– Напилась, разбила витрину, кстати, нашего магазина, а подъехавший патруль обложила матом. Дело пустое, но дальше так продолжаться не может, кто знает, чего она в следующий раз вытворит?
– Значит, пускай посидит и подумает над своим поведением.
– Уже.
Разговор прервала Анна Ивановна, подавшая кофе и крошечные бутерброды. Очень вовремя, есть Аронов хотел жутко, а работы невпроворот, сейчас быстро перекусить, выяснить, чего понадобилось Лехину – не из-за Айши же он явился – и вперед, работать.
– Голова болит, – пожаловался Лехин. – Давление, что ли скачет?
– Может, и давление… Стареем.
– Да ну тебя к черту. Скажешь тоже, еще жизнь впереди, а ты стареем. Твоя звонила.
– Чего хотела? – В принципе, Аронов мог бы и не спрашивать. Супруга, формально нынешнее, но по сути давно уже бывшая, напоминала о своем существовании где-то раз в два-три месяца. И всегда хотела одного…
– Как всегда денег.
– А чего тебе звонила?
– Сказала, что ты и разговаривать с ней не станешь.
– Правильно сказала. Ну ее к черту.
– Еще она согласна на официальный развод и претендует не на половину, а всего лишь на четверть имущества.
– Добрая какая. Надеюсь, ты послал ее куда подальше?
– Она приедет на показ, а потом хочет поговорить с тобой. Коль, не отказывайся, может, это твой шанс разрешить дело, ну сначала она потребует четверть, потом поторгуетесь, скостишь раза в три-четыре и свободен, никаких тебе жен или юридических обязательств. Да сам подумай, если бы она не хотела этого развода, то в жизни не заговорила бы. Значит, развод нужен ей. Ей, а не тебе, то есть условия будешь диктовать ты…
В словах Лехина был здравый смысл. Похоже, Машке все-таки удалось окрутить очередного богатого идиота и на сей раз дело не ограничивается постельным романом. Машка намылилась выйти замуж, а деньги требует для подстраховки – баба она умная. Наверное, и в самом деле есть смысл встретится и покончить с этим никому ненужным браком.
– Значит, я скажу, что ты согласен?
– Говори. Когда она прилетает?
Машка предпочитала существовать за пределами России, кочуя с одного курорта на другой вместе со стаей таких же обеспеченных бездельниц.
– Так она уже месяц, как здесь, если не больше. Я думал, ты знаешь…
– Не знаю и знать не хочу. Вот что, в шесть привезешь Ваньку и Оксану, пусть порепетируют. Завтра тоже, но вечером, и молись, Марат, молись, чтобы все получилось…
Лехин поднялся и как-то странно посмотрел, точно хотел что-то сказать, но передумал. Какой-то он не такой в последнее время….
За три недели до…
Адетт вернулась. Странно-веселая, возбужденная, пахнущая лондонскими туманами и любимыми духами. Подарила Сержу поцелуй, а себе – симпатичный золотой перстень, сказала в память об Англии.
Врет.
Снова врет.
Это память не об Англии – плевать Адетт на Великобританию вкупе с ее знаменитыми туманами, флотом и бунтующими ирландцами, перстень – память об английском любовнике. Сразу по приезде Адетт, сославшись на усталость, заперлась в комнате. А он, граф Хованский, тоскующим псом сидел у дверей, проклиная и ее, и собственную, глупую привязанность.
Она не имеет права так поступать. Она принадлежит ему, только ему, за право быть рядом, Серж заплатил кровью. Своей и чужой, чужой было больше, но, какое эти имеет значение? Никакого. Та, пролитая кровь, наделяла его правом быть подле Адетт.
А она уезжала к любовнику, какому-то непонятному любовнику, который живет в Англии.
Ожидание стало невыносимым, и Серж спустился вниз. Лучше ждать здесь, делая вид, будто занят делами и мыслями. Зеркало молчит. Знает, но молчит. Хищно скалится Химера, Змеедева тянет руки к небу, а тысячи глаз Аргуса-павлина смотрят с укоризной.
Адетт спустилась к ужину, веселая и спокойная, будто ничего и не произошло, и ела с аппетитом, и пила… Ничего странного, Адетт любила выпить.
– Почему ты такой хмурый?
– Тебе кажется.
– Я решила выйти замуж.
Значит, он был прав: Адетт ездила к любовнику, и теперь уедет к нему навсегда. Нет, он не позволит убежать, не позволит поступать с ним, как с надоевшим платьем. Серж не знал, каким образом остановить ее, но… но обязательно остановит.
– Почему ты не говоришь, что рад за меня? Или не рад?
Издевается. Запустила свои холодные пальцы в душу и теперь увлеченно рвет ее на клочки. Впрочем, от души давно