едва удалось дотащить.
Дом, конечно, выделили самый убогий, на который никто не польстился. Рядом стоял хлев, тут же держали гусей. Воняло будь здоров, но Василий всё равно не собирался открывать окно.
— Васенька, слово даю, не желала я тебе зла! — повторяла Марьяша. — Дядька Добряк меня встренул, спросил про серп, я и отдала, а сказать о том позабыла.
— Ага, — хмуро отвечал Василий, не глядя на неё.
Она пришла помогать. Принесла одеяло, вымела полы, развесила какие-то сушёные травы на балках — от скверного запаха, впрочем, не помогло. После взялась тоже втыкать лезвия в косяки и притолоки, и всё не унималась.
— А окно это... Душно ведь, трое в доме, да с вечера печь топилась. Приоткрыла немного, ведь не думала я...
— Ага, я так и понял, что не думала. Всё, молчи, я с тобой не разговариваю.
Работу они закончили сердито и в полном молчании. Марьяша ушла, потом вернулась, поставила на стол корзину. Василий думал, там ещё лезвия, так она грохнула о стол, но нет: в корзине нашёлся хлеб, низкий пузатый горшок с кислым молоком и миска с жареной рыбой, холодной, оставшейся со вчера.
— Спасибо, — сказал Василий таким тоном, которым не благодарят, а говорят гадости.
Марьяша фыркнула и ушла окончательно, и Волк, предатель, хотел пойти за ней. Василий его окликнул. Волк заскулил, но послушал, вернулся к лавке, поджав хвост, и лёг.
Лучина догорала. В горшке тлели угли, принесённые Марьяшей. Василий подумал, не растопить ли печь, но потом решил, что в доме будет не продохнуть от дыма. Он ведь не собирался открывать ни окна, ни двери.
Тут он заметил, что никто не позаботился о дровах для него, и почувствовал обиду. Он, конечно, не стал бы топить, но всё-таки.
Василий решил спать при свете и разжёг ещё лучину.
Собственно, только сейчас он понял, что спать и негде. Ни полатей, ни кровати, ни матраса, ни подушек, ни сена, только лавка и лоскутное одеяло.
— Блин, серьёзно? — спросил Василий неизвестно у кого. Волк посмотрел, вильнув хвостом, и опять умостил морду на лапы.
— Ладно, — решительно и сердито сказал Василий. — Ладно...
Завернувшись в одеяло, он лёг на лавку. Без подушки было жёстко и неудобно, хоть на какой бок ни ложись. На спине тоже не очень.
Что-то треснуло, и он дёрнулся.
Дёргаться ему пришлось ещё не раз. Старый дом скрипел костями. Недалеко, за стеной, сонно возились гуси, и кто-то большой вздыхал, ворочался и почёсывал бок об угол.
Василий проверил, не догорает ли лучина, и на всякий случай зажёг ещё одну.
Кто-то протопал мимо, подволакивая ноги. Что-то опять зашумело — гуси? Или ночной убийца?
Василий застыл у окна, прислушиваясь, но никто не пытался войти.
В конце концов он так и задремал, сидя у стены и кутаясь в одеяло. Ему снилось, что кто-то бродит вокруг, скребётся, но не может войти. Роет землю, делает подкоп у стены и вползает, чёрный, глаза светятся красными огнями. Подбирается ближе, ближе... Никак не проснуться! Смрадное дыхание касается руки, пасть открывается — острые длинные зубы отгрызут кисть одним махом...
Василий дёрнулся и проснулся с колотящимся сердцем. Волк носом поддел его ладонь, заметил, что хозяин открыл глаза, и пошёл к двери, заскрёбся — выпусти, мол.
— Волк, блин, — пробормотал Василий. — Чтоб тебя... Блин, Волк!
Он добавил ещё несколько слов, которые могут произнести внезапно разбуженные и испуганные люди, зажёг новую лучину, но больше так и не уснул. Сидел и думал о разном: о том, что это, наверное, всё-таки не сон и не кома, потому что день идёт за днём, и всё так логично складывается. Он ест, пьёт, занимается всякими повседневными делами — слишком подробно для сна. Он помнит всё, что было, до мелочей. Интересно, что сказал бы Пашка, если бы узнал, что другой мир всё-таки существует?..
— Нельзя, Волк! — прикрикнул Василий на пса, потому что тот опять заскрёбся. — Утром выпущу!
Волк притих, и тут послышались шаги. Кто-то подкрался к окну, постоял там, видно, понимая, что не проберётся через заслон из лезвий, и направился дальше.
Дверь не запиралась, но Василий надеялся, что обломков ножей, воткнутых по краю, будет достаточно. Всё-таки он стянул одеяло с плеч, медленно поднялся с лавки и тоже тихо, крадучись, шагнул к двери.
Тот, кто был снаружи, провёл по дереву рукой или лапой, навалился и толкнул. Старался не шуметь, и сил не хватило, чтобы дверь открылась с первой попытки. А может, ножи не пускали.
Он толкнул ещё. Старая дверь заскрипела и в этот раз поддалась, неохотно сдвинулась с места. Василий приготовился, и едва только дверь открылась шире, вцепился в того, кто стоял на пороге, и закричал:
— А-а, попался!
— А-а-а! — вскрикнул и тот.
Это пришла Марьяша. Там, снаружи, уже наступило утро, а Василий и не заметил из-за того, что закрыл окна и жёг в доме свет. И ещё он только теперь сообразил, что Волк не зря вертелся у двери и махал хвостом, на чужих бы так не реагировал.
— Чего явилась? — спросил он с досадой, отпуская её плечи. — Делать больше нечего, кроме как людей пугать?
— Да поглядеть, жив ли ты! — сердито ответила она,