Констанция обернулась к нему уже не как женщина — она сейчас напоминала раненую пантеру. В каком-то невероятно ясном озарении ума гасконец вдруг подумал, что никогда не видел ее плеч прежде, — даже тогда, в Лувре, когда она лежала в объятиях англичанина, не позволила ему обнажить плечи…
— Ах ты, мерзавец! — прошипела она голосом, мало напоминавшим человеческий. — Надо ж тебе было…
Во мгновение ока подняв крышку стоявшей рядом с лампой шкатулки, она выхватила оттуда стилет с длинным тонким лезвием и, переступив через окончательно свалившийся пеньюар, бросилась на постель к д'Артаньяну — обнаженная, с исказившимся гримасой нечеловеческой злобы лицом, с оскаленными зубами и горящими глазами.
Как ни был храбр гасконец, даже для него это оказалось чересчур — он шарахнулся к стене, словно спасаясь от разъяренного зверя, каким, впрочем, красавица Констанция сейчас и казалась, растеряв все человеческое…
Неизвестно, чем бы все кончилось, но дрожащая рука д'Артаньяна нащупала эфес шпаги — перевязь висела на спинке кресла. Ощутив под пальцами знакомый предмет, он обрел толику уверенности — и проворно выхватил клинок из ножен, не сомневаясь, что речь сейчас идет о жизни и смерти.
— Я не виновата, — сказала Констанция быстрым, горячечным шепотом. — Надо ж было вам, Шарль… Ничего не поделаешь, придется вам умереть… Никто не должен этого видеть…
Она надвигалась с искаженным лицом, выжидая удобный момент для удара, — но д'Артаньян, очнувшись от наваждения, уже поднял шпагу и, не колеблясь, приставил острие к ее груди.
Ее ярость была столь безоглядна, что она в первый момент попыталась добиться своего — и отодвинулась, лишь когда острие оцарапало ее белоснежную кожу и пониже ключицы выступила алая капелька крови, набухшая так, что стала величиной с карбункул на ее пальце.
Констанция не отказалась от своего смертоубийственного замысла — она просто зорко выжидала подходящего для нападения момента. Губы ее кривились, лицо свело жуткой гримасой, в ярком свете лампы крылатый лев на плече стал еще более четким, хотя с ним, несомненно, долго и упорно пытались разделаться, свести какимито притираниями…
Гасконец понял, что пора самым решительным образом плюнуть на предрассудки и вульгарнейшим образом спасаться бегством — добраться до нижнего этажа, до своей комнаты, где дверь запирается изнутри, где есть пистолеты и мушкеты, где поддержит верный Планше. Она не лгала в одном: что дом пуст. Пребывай сейчас поблизости какие-то ее сообщники, они непременно прибежали бы на шум — но никто так и не вломился, и она никого не призывала на помощь…
— Успокойтесь, моя красавица, успокойтесь! — воскликнул д'Артаньян с обычной своей насмешливостью, делая финты шпагой. — Иначе я нарисую на ваших щечках по такой же крылатой кошечке — не столь мастерски, но старательно…
— Чтоб ты сдох! — крикнула Констанция, стоя на коленях посреди постели и яростно высматривая момент для удара.
— Неудачное пожелание, — откликнулся д'Артаньян, потихонечку продвигаясь к самому краю постели, опуская с нее одну ногу, потом другую. — Не в мои юные годы думать о смерти… Интересно, чей это герб, крылатый лев? Что-то такое в голове крутится… Не возьму в толк, где это вас так украсили… Не подскажете, за что?
— Чертов гасконец!
— Удивительно точное определение, — сказал д'Артаньян, мало-помалу продвигаясь вдоль стены к выходу. — Ничего не имею против, когда оно звучит из уст врага… Эй, эй, поосторожнее, красотка! Иначе, богом клянусь, проткну, как утку на вертеле!
Не было ни времени, ни возможности подбирать одежду — и он, нагой, как Адам, упорно продвигался к двери. Констанция следовала за ним на некотором расстоянии, как сомнамбула, порой пытаясь резким броском зайти слева или справа, — но гасконец, чьи чувства обострились от смертельной угрозы, вовремя замечал все эти попытки и пресекал их молниеносными выпадами.
— Напрасно, моя прелесть, — хрипло выговорил он, поводя клинком. — В этой забаве тебе ни за что не выиграть. Нет должного навыка, уж прости за откровенность…
— Ты умрешь, скотина!
— Все мы когда-нибудь умрем, — философски ответил д'Артаньян. — Но мне, откровенно говоря, будет приятнее, красотка, если первой будешь ты, уж извини на худом слове… стоять! Я не шучу! Это не тот случай, когда гасконец будет щадить женщину! Стой, говорю, ведьма чертова, проткну ко всем чертям!
Констанция неотступно следовала за ним растрепанной фурией, высоко подняв руку с кинжалом.
— Черт возьми… — бормотал гасконец себе под нос. — В чем-чем, а уж в геральдике дворянин обязан быть силен, даже такой беарнский неуч, как я… Что-то мне напоминает эта крылатая кошка, определенно… Геннегау… нет, с чего бы? Ага! Венеция! Клянусь спасением души, Венеция! Это венецианский герб!
Ее лицо, и без того страшное, исказилось вовсе уж жутко, и гасконец понял, что определил верно.
— Волк меня заешь, красотка, со всеми потрохами! — воскликнул он, крест-накрест рассекая воздух перед собой свистящими взмахами клинка, чтобы удержать эту фурию от новой атаки. — Похоже, ты в свое время неплохо провела время в Венеции, и, судя по старому клейму, в самые что ни на есть юные годы! Чем же ты так допекла тамошние власти, что они решили тебя этак вот почествовать?
— Я до тебя непременно доберусь, мерзавец! — выдохнула Констанция сквозь пену на губах. — И до твоей девки тоже!
— Попробуй, — сказал д'Артаньян хладнокровно, спиной вперед вываливаясь в дверь. — Но предупреждаю, что кончится это для тебя самую малость похуже, чем в Венеции…
На лестнице было темно, ее скупо освещал лишь серебристый лунный свет. Упасть — значило погибнуть, Констанция неотступно следовала за ним, показалось даже, что в полумраке ее глаза светятся, как у волка из гасконских лесов.
Осторожно нащупывая босыми подошвами ступеньки, морщась, когда их щербатые края царапали кожу, держась левой рукой за перила, д'Артаньян осторожненько спускался спиной вперед, время от времени вертя головой, чтобы не застали врасплох возможные сообщники. Но он достиг первого этажа, так и не увидев никого третьего, — положительно, она не лгала, что отпустила слуг…
Когда она увидела, что добыча ускользает, взвыла, как безумная.
— Мерзавец! Негодяй! Кардинальский прихвостень! С кем ты вздумал тягаться, гасконский дикарь? Вам все равно не выиграть — ни вашему чертову Ришелье, ни тебе, ни прочим!
— Ого! — с ухмылкой воскликнул д'Артаньян, заведя левую руку за спину и нащупывая дверь прихожей. — Что-то мне начинает казаться, что не в клейме даже дело! Что ты мне наврала, будто раскаялась и хочешь сбежать от своих дружковподружек! Не подскажешь ли, что задумала?