— Мой генерал, к вам прибыл посланец!
— От кого? — искренне изумился Моро, обернувшись к своему адъютанту, что встал за его спиной.
— К вам прибыл некто Донован из Вашингтона!
— Да? — медленно протянул Моро, удивившись, что его мысли получили реальное подтверждение — стоило подумать о САСШ, от позиции которых зависела будущая судьба экспедиционного корпуса, как тут же этот таинственный посланец. Жан Виктор торопливо зашагал к домам под черепичными крышами, только коротко спросив:
— От кого он прибыл, Мишель?
— Сказал, что от президента, мой генерал!
Иерусалим
— На штык их бери, ребята! Гвардия умирает, но не сдается!
Отчаянный крик командира словно придал дополнительных сил израненной горстке солдат в красных сапогах, и те с хриплой руганью, примкнув острые кинжальные штыки к винтовкам, кинулись на толпу османов в пестрых тюрбанах.
— Эх, видно, судьба моя настала…
Константин Петрович, морщась от боли в раненой ноге, набивал каморы револьвера последними патронами, которые выгреб из кармана.
— Жаль, всего пять осталось. Зато есть шпага, которой последнюю жатву снять можно…
Русские обороняли священный для всех христиан город вот уже пятый месяц. Но сегодня наступил финал — патроны давно кончились, из семитысячного гарнизона, состоявшего из двух полков пехоты, набранных из местных христиан, и батальона апшеронцев, едва осталось полутысяча человек — израненных, смертельно уставших, но не сломленных.
Сражались отчаянно, ибо турки в плен не брали, и даже убитым христианам отрезали головы. Врага удавалось сдерживать только дружными залпами из винтовок и огнем шестиствольных пулеметов, да новые пушки наводили ужас на янычар, вот почему осада так затянулась. Но патроны кончились, и вот уже три дня русские дрались с турками одними штыками, отбивая атаку за атакой. Но сегодня многотысячное османское скопище прорвало укрепления и ворвалось в Старый город.
— Ну что, Иваныч, умирать будем?
Константин Петрович посмотрел на поручика Тихомирова. Голова того была перемотана черным от грязи бинтом, мундир изорван и покрыт копотью, но его спаситель под Адрианополем держался стойко.
— Погодь, ваше величество, умирать! Нужно в Яффу прорваться, там наши солдаты еще держатся!
Главные силы единственной русской дивизии в Палестине были сосредоточены в этой приморской крепости. Нападение английского флота оказалось внезапным — русские корабли безжалостно истреблены и сожжены, но атаки британской морской пехоты при поддержке огромных толп османов, тоже начавших войну, гарнизон отразил легко.
Сам Константин в это время находился в Иерусалиме — когда турки окружили город, единственное, что он сделал, так это принял на себя командование.
— Помоги встать, Дмитрий Иванович!
Константин Петрович крепко ухватился за протянутую руку, встал на ноги и с лязгом потянул шпагу из ножен.
— Ну что, друг мой, поддержим!
— Нет, государь!
Ответ старого солдата был настолько неожиданным, что Константин Петрович не поверил собственным ушам. Но, взглянув в ожесточившееся лицо Тихомирова, за спиной которого встали два угрюмых апшеронца, заподозрил неладное. Однако ничего не успел сделать, как сильные руки ухватили его за пояс.
— Вяжи его величество, робяты!
Петербург
— Будущее России в наших руках, сын, и мы должны его делать таким, чтобы империя просуществовала долгие века, а ее здание почти не требовало ремонта. Так, косметические работы, никак не больше — покраска, штукатурка и прочие мелочи. Но фундамент, стены, перекрытия, все должно быть монолитным, на долгие века!
Петр подошел к окну, посмотрел, как по Дворцовой набережной метет поземка. Зима в Петербург, в этот вечно сырой город, пришла очень рано. Свинцовые воды Невы текли все медленнее, уже скованные у берегов тонким панцирем льда. Поземка продолжала кружить по набережной, бросая хлопья снега на проносившиеся мимо экипажи.
Серо, сумрачно, противно!
Даже золотой шпиль величественного собора Петропавловской крепости потускнел и больше всего сейчас напоминал заржавленный штык, воткнутый в грязное тесто.
— Да, подговорил черт императора Петра Алексеевича построить свою столицу на чухонском болоте!
Именно в такие горькие минуты Петр воспринимал Петербург как огромный некрополь, предназначенный только лишь для одного — оттенять своим пышным великолепием место упокоения первого русского императора, благодаря которому город и появился на свет.
Это ведь творение не только рук «царя-плотника», но и его духа — для глаз торжественное, а вот для души страшноватое, если не сказать крепче, уж больно крови и пота много пролито, и человеческих жизней загублено — «город на костях», как в сердцах о нем сказано.
— Отец, почему ты не хочешь раздвинуть пределы империи? Ведь для этого сейчас есть все возможности!
Александр был еще слаб от перенесенной болезни, сейчас лежал в кровати, прикрытый теплым пушистым пледом.
Два месяца назад он приехал из Берлина, где весь июль провел в мучениях. Хорошо, что поляк оказался никудышным стрелком и не угодил в живот или сердце, ведь с трех шагов труднее не попасть в жертву, чем промахнуться. Так что, можно сказать, откровенно повезло!
Да и стреляли, слава Богу, не из револьвера, а допотопного кремниевого дуэльного пистолета, гладкоствольного к тому же, и, следовательно, слабого, а потому семилинейная пуля только продавила поддетый под мундир легкий панцирь, сломала три ребра и зацепила легкое.
В общем, не будь защиты, смерть была бы неизбежна; используй поляк револьвер, итог был бы тот же — пуля из него тяжелую кирасу влет пробивает, правда, только в упор, так и убивец стрелял в него не с трех саженей — были видны даже капельки пота на его лице.
Но травма оказалась достаточно серьезной и очень долго причиняла ему страдания. Только сейчас, почти пять месяцев спустя, Александр чувствовал себя относительно хорошо, и если не навалившаяся внезапно простуда, то было бы совсем прекрасно.
— Скажи, Саша, строя большое монументальное здание, строитель будет использовать вместе с кирпичами соломенные саманы из навоза и грязи, какие обычно делают в Малороссии? Или даже вообще одну только глину с ивовыми прутьями плетней? Из такого материала можно возвести стены халупы, но как с дворцом?!
— Нет, отец.
Александр чуточку улыбнулся, показывая, что шутку понял. Но только ее часть, ибо известно, что в каждой шутке есть только ее доля, но никак не больше.
— Вот так и мы сейчас держимся на трех китах — за Веру, Царя и Отечество! Можем опираться только на православные единоутробные народы, связанные с нами не только по крови, как, например, болгары и те же сербы, но и по вере, как греки, румыны или грузины. Да те же палестинские христиане, друзы или копты, многие из которых продолжают держаться древней веры, что очень близка нам, а не католикам с лютеранами…
— Но ведь наши башкиры и татары — мусульмане, но служат тебе не менее истово и честно!
— Они служат Царю и Отечеству, сын мой. А это не менее важная опора, чем вера! Вот возьмем, к примеру, поляков. Могут ли они быть нормальными верноподданными? К вере нашей относятся враждебно, в лучшем случае считая православных диссидентами, а в худшем схизматиками. Про отечество наше не говорю — Червонную, Черную, Белую и Малую Русь они кровью постоянно заливали по самую макушку. Даже до нашей Великой Руси добрались, народ по сей день помнит Смуту! Про «царя» и говорить не приходится, я для них давно жупел! Да и любой из вас, Саша, что ты, что твои братья, для них «красным зверем» служите.
— Это точно! — пробурчал Александр, поглаживая ладонью раненый бок. — Надеюсь, брат Фридрих им хорошую баню устроил!
— Пшеки!
Губы Петра презрительно скривились, так он иногда называл поляков за их постоянное «пшепрашам».
— Они сейчас толпами бегут в Краков, под руку Австрии! Кое-кто даже за Буг, к нам, изъявляя полную готовность даже перекреститься, лишь бы не онемечиваться. Лютуют тевтоны дюже! Словно фашисты…
— Фашисты? — с удивлением спросил Александр. — «Фашио» с латыни означает «пучок». Розги, то есть фасции, носили ликторы при консулах вместе с топориком. Да, они наказывали, но вряд ли лютовали — при двух консулах их едва по дюжине находилось. Ты решил проверить мои знания, отец?! Так ведь сам знаешь, как меня учили!
— Ты не бери в голову, Саша! — Петр фальшиво закряхтел, скрывая недовольство на самого себя. Время от времени у него прорывались слова, занесенные из собственного прошлого, вернее будущего, если судить по датировке.
— Так что, сын мой, такие мятежные подданные нам ни к чему, как и всякие прочие бухарцы, персы и прочие народы. Их культура уже состоялась, принести нашу к ним на одних кончиках штыков великая ошибка. Мы лишь можем взять их под свое покровительство, протекторат, сделав так, чтобы они никогда не стали нашими врагами. Ради этого нужно полностью сохранить их нравы, обычаи, устои, традиции, привычную форму управления. Даже налоги вводить не нужно, империя проживет без их серебра. Нужна только лояльность, желательно полная!