Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если в центральном аппарате скоординировать работу по военной линии удалось достаточно быстро, то иная обстановка сложилась на местах. Стройная система подчиненности была разрушена, и в связи с этим возникали многочисленные трения и серьезные конфликты. Все это самым непосредственным образом сказывалось на оперативном обеспечении воинских частей и учреждений.
Сложившаяся ситуация не раз обсуждалась на заседаниях Коллегии ГПУ во второй половине 1922 г. В итоге члены Коллегии приняли решение провести в конце года Первый съезд полномочных представителей ГПУ и начальников губернских отделов.
В циркулярной шифровке от 17 ноября указывалось, что основными на съезде будут два вопроса: 1. Подведение итогов работы за год и задачи на новый период; 2. Организационные проблемы. Специально выделялся вопрос об особых отделах, их работе в Красной армии, организационном строении в регионах, где нет полномочных представительств, взаимоотношениях между особыми отделениями губернских отделов с одной стороны, корпусными и дивизионными — с другой[398].
Всем полномочным представительствам предлагалось до съезда собрать совещания начальников секретно-оперативных частей для выработки конкретных предложений. А когда в ГПУ получили отчеты о совещаниях, то сочли за лучшее отменить съезд. Разброс мнений на местах, прежде всего об особых отделах, был достаточно велик, и даже звучала резкая критика в адрес руководства ГПУ по поводу непродуманной реорганизации. Характерны в этом отношении выступления участников съезда — начальников СОЧ и особых отделов полномочного представительства по Западному краю.
Начальник Витебского губотдела В. Даубе, к примеру, настаивал на ликвидации в полномочных представительствах всех линейных отделов, считая их ненужной надстройкой, а в губотделах — особых отделений, предлагая передать их объекты оперативного обслуживания особым отделениям дивизий и корпусов. Его поддержал председатель ГПУ Белоруссии Я. Ольский. Он, в свою очередь, предложил проводить окружное (т. е. на территории ПП ГПУ) объединение работы только по военной линии[399].
В. Даубе как имевший значительный опыт руководящей работы в особых отделах в годы Гражданской войны и сразу после нее, предложил возвратиться к существовавшей ранее системе подчиненности особых отделов с привязкой к системе военного управления. Он вновь заявил о необходимости ликвидации особых органов губернских отделов, оставив в КРО уполномоченного по военным делам[400].
Жесточайшей критике подверглось непомерно разросшееся «бумаготворчество» центрального аппарата и особого отдела в частности.
Была вообще поставлена под сомнение целесообразность решения, принятого в мае 1922 г. на заседании Коллегии, об изменении задач особых органов и системы их построения. Все это нашло свое отражение в принятой итоговой резолюции[401].
В более спокойной обстановке, однако в аналогичном ключе, прошел и Первый Всеукраинский съезд особых органов. Это был недвусмысленный сигнал для Центра, ведь на Украине и в Западном крае дислоцировались самые боеспособные части Красной армии, а симптомы подготовки новой агрессии противника именно на Западе проявлялись с завидной регулярностью. Исходя из этого, особые отделы здесь должны были пребывать в дееспособном состоянии и работать самостоятельно в случае передвижения войск.
Несмотря на эти обстоятельства, позиция Ф. Дзержинского оставалась неизменной.
В августе 1923 г. начальник Особого отдела ГПУ Г. Ягода разработал и представил на рассмотрение заместителю председателя ГПУ И. Уншлихту проект приказа об объединении в центре и на местах особых и контрразведывательных отделов.
Зампред ГПУ, зная мнение Ф. Дзержинского на сей счет, направил проект на визу своему руководителю 18 августа. Ответ последовал незамедлительно, в этот же день. Руководитель органов госбезопасности наложил на документ следующую резолюцию: «Я не могу согласиться с настоящим приказом. Он фактически упразднил бы КРО и снова объединил его с Особым отделом. Во всяком случае проводить такую реформу без обсуждения в Коллегии и со мной, путем заготовки приказа считаю неправильным. Со стороны т. Ягоды это похоже на контрабанду. Вступительная часть приказа мне кажется панической»[402].
Такая реакция председателя ГПУ (и по содержанию, и по быстроте ответа), вполне вероятные «вызовы на ковер» Г. Ягоды и И. Уншлихта привели к осложнению отношений последнего и с Ф. Дзержинским и с Г. Ягодой. В итоге, он принял решение вообще уйти из органов госбезопасности. Фактический руководитель всей оперативной и административной работы ВЧК — ГПУ с 1921 г. в конце августа 1923 г. перешел на службу в военное ведомство и первоначально занял пост начальника управления снабжения РККА[403].
Нерешенность вопросов в области дальнейшего строительства системы особых отделов провоцировала снижение ее работоспособности, приводила к ненужным трениям с другими аппаратами ГПУ на местах.
Обстановка в организационной сфере еще более обострилась в связи с масштабным переходом Красной армии на территориально-милиционную систему. К началу марта 1923 г. из 49 стрелковых дивизий РККА уже 10 были территориальными. И этот процесс набирал скорость[404].
Вставал вопрос: каким образом и какой орган ГПУ будет оперативно обслуживать тердивизии и районы их формирования. Ведь подавляющую часть личного состава (рядовых и младших командиров) составляли так называемые «переменники», которые лишь на два месяца в году привлекались на военные сборы, а в остальное время работали по месту проживания. Интересы особых отделов и территориальных органов еще более переплетались. Работая по переменникам, особисты неминуемо вторгались в зону ответственности губернских отделов ГПУ, их информационных, контрразведывательных и секретных отделов.
Очередная попытка решить назревшие проблемы была предпринята на состоявшемся в январе 1925 г. Втором Всесоюзном съезде начальников особых отделов.
Как мы знаем, между двумя съездами прошло пять лет, и работа особых органов ГПУ претерпела значительные изменения. Изменилась и ситуация в организационной сфере. Обиды особистов, вызванные отсутствием должной реакции центра на те сложности, которые возникли в вопросах подчиненности, координации, взаимоинформирования между различными органами госбезопасности на местах, выплеснулись еще до начала первого заседания. Многие из собравшихся не верили в возможность реализации на практике проектов резолюций съезда, не надеялись на поддержку руководства ОГПУ. И мрачные прогнозы, казалось, начинали сбываться. Уже в первый день съезда перед руководящими сотрудниками особых отделов выступил Ф. Дзержинский. Он, как и положено основному докладчику, остановился на обстановке в стране и в мире, условиях, в которых происходит реформирование Красной армии и Флота. Говоря об очередных задачах особых отделов, председатель ОГПУ вновь констатировал, что нужно «постоянно наблюдать, постоянно следить, постоянно принимать соответствующие меры, постоянно помогать командованию армии и делать ее более классовой и состоящей из середняцких, бедняцких крестьянских масс»[405]. Ни о какой борьбе со шпионажем и контрреволюционными проявлениями в войсках он не упомянул.
Чтобы упредить критические выступления, слово взял заместитель председателя и начальник особого отдела Г. Ягода. «На многих наших товарищей, — сказал он, — часто сильно действует то, якобы пониженное политическое значение Особого отдела… которое сейчас наблюдается… Я думаю, что это глубокая ошибка…»[406] Далее Г. Ягода призвал сидящих в зале не использовать трибуну съезда для полемики. Более того, ссылаясь на предшествующие беседы с некоторыми делегатами, он в категорической форме отверг крайние точки зрения: во-первых, вывести особые отделы из системы органов ОГПУ и передать в военное ведомство; во-вторых, вернуть особистам тот статус, который они имели до майского (1922) решения Коллегии, вновь слить ОО и КРО ОГПУ и их местные аппараты[407]. После такого заявления ни один из участников съезда не решился отстаивать свою позицию в организационных вопросах.
Однако вообще не замечать критического настроя собравшихся было нельзя. Поэтому докладчику по оперативным вопросам, заместителю начальника ОО ОГПУ Р. Пиляру пришлось отметить некоторые ошибки в организационном строительстве и определении задач особых отделов, что в итоге привело к атрофированию оперативной работы и она стала поверхностной[408].
Допущенные перегибы Р. Пиляр объяснил реакцией на доминирующую роль особых отделов в годы Гражданской войны и некоторое время после ее окончания. Он признал, что лишение особых отделов оперативных функций, права действовать в области борьбы со шпионажем и антисоветскими элементами в армии и на флоте, децентрализация системы особых органов являлись ошибочными мерами. Для исправления ситуации Р. Пиляр не предлагал вновь все кардинально изменить, но призывал принять все меры к увязке работы особых отделов с контрразведывательными, экономическими и секретными подразделениями территориальных органов, «с работой по контрреволюции и шпионажу»[409].