Читать интересную книгу Не исчезай - Эрикссон Каролина

«И все же, – пронеслось в голове, – все же ты вышла за него, все же осталась с ним. Почему?» В следующую секунду я вспомнила маленькую белокурую девочку с ямочкой на щеке. Вопросительный знак исчез. Я знала почему.

– В начале было хуже. Пока я не научилась распознавать его сигналы и приспосабливаться. Сейчас он уже редко…

Психотерапевт подняла руку и сжала ее в кулак, но потом медленно расслабила и дотронулась пальцами до своих губ.

– …наказывает меня.

– Когда ты поняла, что нужно приспосабливаться? Что с тобой что-то не так, что ты виновата в том, что он плохо с тобой обращается?

Сначала я подумала, что ослышалась. Эти слова, эти выражения… Неужели мама могла так сказать? В удивлении я пыталась поймать ее взгляд, но она не смотрела на меня. Она, казалось, совершенно равнодушно приглаживала на себе одежду, расправляя никому не видимые складки. Психотерапевт тоже была взволнована. Ее рука, прикрывавшая рот, упала на колени, и она долго смотрела на маму. Потом ее взгляд затуманился, черты лица смягчились. Как будто она слишком хорошо понимала, в чем суть вопроса.

– Я знаю точно, когда это произошло. Когда он в первый раз сказал…

Она поколебалась, поднесла руку к горлу. На безымянном пальце было золотое обручальное кольцо, совсем простенькое. Я заметила, что рука дрожит. Мама подалась вперед и склонила голову набок. Ее голос был ласков.

– Что он сказал?

– «Ты больная на голову. Совершенно больная. У тебя крыша съехала капитально». Я точно не помню, когда это было, не помню, что я такое сказала ему поперек. Но помню, что почувствовала, когда услышала его слова. Они проникли в меня и заставили замолчать. Целый день я ходила как в тумане. Всех, кого я встречала в тот день, – женщин в очереди в магазине, отцов, которые забирали детей из детского сада вместе со мной, – я хотела спросить: «Сегодня муж сказал мне, что я больная на голову. Что вы об этом думаете?»

В моих ушах зазвучал знакомый голос, и я увидела перед собой ухмыляющееся лицо Алекса. «Ты определенно немного сумасшедшая. С головой не все в порядке». Психотерапевт оперлась на ручку кресла и медленно встала.

– Тем вечером, когда я положила голову на подушку, я наконец поняла, почему эти слова так задели меня. Почему я замолчала вместо того, чтобы защищаться. То, что он сказал… Это была не просто взятая с потолка выдумка, не беспочвенное обвинение. Я никогда не была… никогда не чувствовала себя…

Она слегка пнула ногой кучу из деревянных щепок и обрывков газет, и они рассыпались по полу. Потом как бы демонстративно стянула с себя белый кардиган и потерла бледные предплечья.

– В глубине души я знала, что он прав. Все было действительно так, как он сказал.

Она поменяла позу, перенесла тяжесть тела на одну ногу. Синяя ткань платья обтянула ее тело, очертив плоский живот и выпирающую тазовую кость. Светлые волосы обрамляли лицо – несмотря на тепло, она оставила их распущенными. На лице не было никакой косметики. Мы с ней не могли быть более разными. Или более одинаковыми.

– Так вот, ответ на твой вопрос: я все поняла именно в этот момент. Что никто, кроме него, меня терпеть не будет. Потом он сделал все возможное, чтобы я не забывала: без него я ничто. А я… я делала все, что могла, чтобы… сотрудничать.

Психотерапевт повернулась так, что солнце, струившееся из окна, осветило ее левую руку и щеку.

Мамино лицо выражало крайнюю серьезность.

– С этого момента, – сказала она таким тоном, что это звучало одновременно и как вопрос, и как утверждение.

Психотерапевт посмотрела на нее. Потом ее взгляд скользнул к краю ковра, волной лежащего на топоре, и снова вернулся к маме.

– Именно так, – медленно сказала она. – С этого момента.

Я почувствовала замешательство. Успела спросить себя: «Что же будет дальше. Куда мы направимся отсюда? Куда мы можем поехать?» Потом уже не было времени на мысли и чувства. Потому что в следующее мгновение раздался стук в дверь.

41

Послышался тяжелый вздох, мама и психотерапевт обменялись быстрыми взглядами. Никто не шевельнулся. Снова раздался стук, громче и требовательнее, чем в первый раз. В конце концов мама поднялась с дивана, пригладила волосы и, неуклюже двигаясь, направилась в прихожую.

Когда она вернулась, с ней были двое полицейских. Одним из них была та женщина, с которой мне пришлось разговаривать в участке несколько дней назад. Войдя в комнату, она огляделась, посмотрела на обрывки газет и разломанный стол, на меня, лежащую на полу, на маму, на другую женщину и снова на меня.

– У вас тут все в порядке?

Не дождавшись ответа, она повернулась к своему коллеге, лысеющему мужчине с большим животом. Уперев руки в бока, он сделал шаг вперед.

– К нам поступил звонок от одного пожилого мужчины. Речь шла про какой-то топор. Якобы где-то здесь поблизости ходила странная и опасная женщина. Известно ли вам что-нибудь, что могло бы помочь нам разобраться в этом деле?

«Какой-то топор». Пришлось приложить усилие, чтобы не бросить взгляд в сторону бугорка у края ковра. Боковым зрением я заметила, что психотерапевт слегка попятилась маленькими, едва заметными шажками и теперь оказалась прямо возле него. Она хотела скрыть за своими ногами и телом очертания топора под ковром? Или готовилась вытащить тайное оружие и перебить нас всех, если потребуется? Усилием воли я сдерживалась и не поворачивала голову в ее сторону, чувствуя при этом, как подо лбом будто что-то взрывается от напряжения. Я направила взгляд на женщину-полицейского.

– Этот мужчина, – добавила она, – выгуливал собаку, когда столкнулся с женщиной. Он рассказывает, что она кричала что-то бессвязное и казалась совершенно выбитой из колеи. И у нее был топор, как мы уже сказали. Мы объезжаем район и смотрим по сторонам; людей почти нигде нет, но мы стучимся в те дома, которые кажутся обитаемыми. Пытаемся узнать, не видел ли кто-нибудь чего-нибудь подозрительного.

Она снова посмотрела по очереди на каждую из нас. Никто не ответил на вопрос, повисший в воздухе. Мамины зрачки подергивались и сужались. Было очевидно, что она напряженно о чем-то размышляет. И внезапно меня оглушила догадка. Мама не знала, что женщина, о которой говорят полицейские, – это я, что на самом деле топор – мой. Она видела его только в руках белокурой женщины. Какие выводы она должна была из этого сделать? Какие мысли проносились в ее голове в этот момент? Собиралась ли она выдать психотерапевта? Думала ли рассказать полицейским о том, что здесь только что произошло?

Часть меня беззвучно кричала ей, чтобы она сделала это поскорее, спасла нас обеих, пока еще есть время. Другая часть четко осознавала, что психотерапевт находится меньше чем в метре от топора. Прежде чем полицейские успели бы что-либо предпринять, она расколола бы мне череп, если бы захотела. Если бы ее положение действительно оказалось безнадежным.

Мама открыла рот, но потом снова закрыла и слегка покачала головой. Полицейский вытер лоб и громко откашлялся.

– Да уж, вы необыкновенно веселые и разговорчивые девушки.

– В самом деле, что тут такое произошло?

Взгляд его коллеги снова подозрительно изучал комнату и наконец остановился на мне. Она сделала несколько шагов вперед, склонила голову набок и уставилась на меня, сощурившись. Я поборола желание зажмуриться и отвернуться. Вместо этого собралась с духом и ответила на ее взгляд. Ждала, что она вот-вот воскликнет, что узнает меня, что она вспомнит, как странно я себя вела во время нашей встречи. Возможно, она тактично смолчала, потому что я была не одна или просто была сама на себя непохожа – без макияжа, больная и покалеченная. Как бы то ни было, она сказала только:

– Что это у вас с лицом? И этот синяк, что?..

Краем глаза я заметила какое-то беспокойное движение. Мама выдвинулась вперед и встала между мной и полицейскими.

– Как вы могли заметить, моя дочь не очень хорошо себя чувствует. Она только что вырвалась из деструктивных отношений. И вдобавок ко всему у нее высокая температура. Можете сами проверить, если хотите. Я сидела с ней целый день, она ни разу не встала…