Читать интересную книгу Выздоровление - Владимир Пшеничников

Он еще раз взялся за принесенный листок.

— А также самые основы нашей демократической системы, — прочитал вслух и нахмурился.

Системы, да… Честно говоря, заявление плоховато передавало то, что переживала его оскорбленная натура, но, в конце концов, он же не за себя в основном хлопочет… Да что он, кляузник, что ли! Он — за «основу», за «систему» переживает. А попутно товарищ Глотов разберется, что к чему в вверенной ему Лопуховке… Тут сигнал дорог…

— Отец, ужин я разогрела, — оповестила его хозяйка.

— А, иду, иду, — отозвался Егор Кузьмич и почувствовал, что да, нагулял он аппетит за сегодня.

Бумаги он положил на божницу, где хранились последние письма от дочерей и, выходя к столу, собрался рассказать своей домоседке, каким было нынешнее собрание, конца которого он не дождался.

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ № 17-й

(Для машинистки В. Мухиной. Абзац, Верочка, четыре пробела, остальное — по стандарту. И. П.)

У Григория Матвеевича Витухина и его супруги дорогой Евдокии Васильевны было уже три дочки, когда наконец родился сын. Точка. Если бы снова объявилась девочка, тогда бы Григорий Матвеевич рискнул «бить» дальше, но родился сын, и жизнь можно было считать состоявшейся. Мальчика назвали Вениамином, Венкой. Так звали старшину Григория Матвеевича, а для Лопуховки это имя до 1947 года было беспрецедентным. Это уж потом появились Вениамин Чащин и Вениамин Гущин.

Дочери Григория Матвеевича родителей называли папой и мамой, а Вениамин в год и десять месяцев стал вдруг звать родителей тятякой и мамакой. Другими словами, соригинальничал малыш, высунулся, и не потому ли с первых своих шагов на улице стал называться Пупком? Впрочем, он и ложку до пяти лет называл «пакой»…

Вырастал Вениамин Витухин избалованным опекой старших сестер и немолодых родителей. Играл он, конечно, в те же игрушки, что и сверстники его, и ел не слаще, да не этими мерками в основном измерялась во все времена избалованность. Просто позднышку Вениамину прощалось больше, чем его одногодкам, и порой даже вовсе безо всяких оснований. Мог он и в одиннадцать лет не утруждать себя ранним вставанием из-под лоскутного одеяла даже тогда, когда подходила очередь Витухиным пасти дворовых лопуховских телят.

При этом считалось, что у Витухиных догляд за детьми существовал исключительный: в общественном производительном труде здесь участвовал один только Григорий Матвеевич, который считал, что если уж он страну от врага защитил, то одну-то семью и подавно защитит и прокормит.

В школе Вениамин Витухин прозвище свое не оправдал никак. Второгодником он не был, но и в «хорошисты» не высовывался. Табели его, для потомства не сохранившиеся, покрывали завитушки-«тройки», хотя в классных журналах можно обнаружить и «двойки», и «колы», но при сем и одну «четверку» по пению за четвертый класс. В Лопуховской школе пели тогда:

Как же так: резедаи Герои труда —почему, объясните вы мне?Потому что у наскаждый молод сейчас…

Пели еще:

У дороги чибис, у дороги чибис,Он кричит, волнуется, чудак…

Может быть, стоило обратить на эту «четверку» более пристальное внимание? Двенадцать лет — это рубеж, это понимать и помнить надо.

На экзаменах за восьмой класс Вениамин мог провалиться с треском, сомнительное качество его «троек» даже гарантировало это, но педагоги смотрели на него сострадательно: за две недели до экзаменов сына умер Григорий Матвеевич Витухин, его ударил копытом в живот бригадный мерин Малышка.

Смятение и растерянность поселились в доме Витухиных, которые, по слухам, осудили смерть Григория Матвеевича как досрочное самоустранение от обязанностей кормильца, но, думается, нечеловеческое это измышление принадлежит истинно злым и ядовитым языкам.

Между тем кончина родителя ускорила выход сестер Витухиных замуж (свадьбы странные какие-то были, никто их и не помнит теперь), а младшая вообще уехала куда-то за мужем-белорусом, искавшим в Лопуховке счастье, а наткнувшимся на нее.

Не трудно себе представить самочувствие мамаки Евдокии Васильевны, которая после стольких событий, утрат и огорчений (ко всему, ей не удалось и учрежденную для колхозников пенсию выхлопотать) осталась одна с сыном, приближавшимся к совершеннолетию лишь по метрике. Разумеется, ей стало страшно. И плакала она не переставая.

Куда ж деваться Вениамину? Он вступил в колхоз и дома старался бывать поменьше. Это, правда, не означало, что все свое время он проводил в бригаде. Речка Говоруха и тогда уже теряла свою полноводность и живость вследствие неумеренной распашки крутосклонов, но раки в ней еще водились. А печеные раки — пища исключительно для недорослей.

Чем же занимался на первых порах Вениамин Витухин в родном колхозе? В отличие от отца, быкам хвосты крутить он расположен не был и прибился к механизаторам, жизнь которых проходила вблизи колхозной кузницы. Слабая техника крутилась и ездила, пахала и сеяла, пока горел огонь в кузнечном горне, пока кузнец Прокопьев держал в руках напильник или плашку, зубило или паяльник (Василий Васильевич Прокопьев, скромный лопуховский партиец, был и есть непревзойденный кузнец, слесарь и медник; личность эта требует особого разговора). Вениамину приходилось помогать трактористам, стоявшим на приколе: это поддержать, то поднести… Посылали его с мятым ведром и за трансмиссией на дизельную электростанцию, работавшую тогда в Лопуховке уже второй год, случались и вовсе нешуточные обиды, забывать которые Вениамин бегал на речку Говоруху. Наевшись раков, он действительно забывал все и, лежа под ветлами, наблюдал в траве хлопотливых насекомых, которые его не обижали; они даже голоса не имели, чтобы обозвать Вениамина Пупком, что считала вполне допустимым даже лопуховская бесштанная малышня.

А когда в то первое лето начался сенокос, бригадир посадил Вениамина на конные грабли, и он однажды заработал председательскую благодарность, после чего возле кузницы и зазвучал его ломавшийся голосок. А еще через год Вениамина допустили и до рычагов управления трактором «ДТ-54». Он пахал зябь в дневную смену, а по вечерам, сдав агрегат Ивану Игнатьевичу Гущину, бегал по полю и поджигал неубранные копешки соломы, чтобы не мешали работать наставнику (в отличие от остальных старших товарищей, ни разу не назвавшему своего подопечного Пупком).

Полюбовавшись издали на пылающие и догоравшие костры, поджигатель возвращался домой на новеньком велосипеде «ЗиФ», оснащенном фарой и динамкой. Проворачивая педали, он думал о том, что едет с мужской работы на личном транспорте, и, если в бледный пятачок света впереди попадал перебегавший дорогу тушканчик-оплетай, с удовольствием посылал вслед зверушке заковыристый матерок.

Начав работать на земле, о земле Вениамин Витухин не думал. Не пришло это и потом. Нажимая на педали, он запевал иногда песню «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»; и прямо заболевал, если вдруг заряжали дожди, и в поле не пробовали даже соваться.

Еще через два года переломившийся его тенорок зазвучал требовательно и несколько вызывающе. В то время, когда его сверстники проходили курс молодого бойца в отдаленных воинских частях, он пахал землю и сеял хлеб, а взамен хотел видеть воочию свои привилегии. О привилегиях ему никто ничего не говорил, но он сам догадывался об их существовании: за велосипед-то он вскоре расплатился собственными денежками, и телогрейку купил себе сам, в то время как сверстники вынуждены были обходиться казенным обмундированием и трояком в месяц, который, хочешь — пропивай, хочешь — проедай в первый же день, хочешь — прокуривай. Там поощрялся долг — куда денешься, а тут, когда не хочешь, а залезай в кабину?.. Короче, должны были быть привилегии помимо заработка, который как молоко на языке у коровы, образовывался на серьге трактора.

А была еще ревность, с которой Вениамин наблюдал возвращение сверстников с действительной службы. Откровенно заигрывало с ними руководство, опасаясь, что завьются крепкие ребята куда-нибудь на сторону, на какой-нибудь Абакан — Тайшет или в Усть-Илимск. А он, выходит, по сравнению с лопуховскими дембелями свой, домашний, на него, значит, и внимание можно не обращать? И стал нервничать Вениамин, особенно после того, как не достался ему первый прибывший в Лопуховку красавец «Кировец», хотя сказано было, что в молодые, но опытные руки передадут чудо-трактор. На «Кировце» стал уже через два месяца добиваться рекордной выработки Василий Матвеев, бывший армейский связист, неизвестно чем подкупивший председателя.

И, главное, уехать Вениамину от больной мамаки нельзя было, хотя он уже готов был рвануть за зятем-белорусом на целину, пусть бы тут почесались… К слову сказать, он мог сесть на следующий «Кировец», даже улучшенной модификации, но Вениамину не нужен был следующий, очередной — первый он и есть первый. Хотя, к работе притязания Вениамина на первенство никогда никакого отношения не имели, в работе его вполне устраивал состарившийся гусеничный «ДТ».