Тьма опустилась на Мертвое море. Вокруг Кумрана были выставлены посты. Если и можно было ускользнуть из этой ловушки, то лишь через оазис у плантации Айн-Фешха — тем же путем, каким пришли. Но когда они туда пробрались, навстречу попалась группа воинов с факелами, которые закричали на ломаном еврейском:
— Стой! Кто вы есть?
Они бросились бежать, вдогонку полетела туча стрел. Иоханан кинулся изо всех сил к ближним оливковым деревьям, торба билась у него на боку. Сзади послышался глухой вскрик.
— Адония! Ты ранен?
Он кинулся обратно, склонился над товарищем, римская стрела торчала у того между лопаток. Но Адония еще нашел в себе силы прошептать:
— Беги, брат! Беги, и да пребудет с тобой Иисус!
Притаившись в чаще олив, Иоханан издали видел, как легионеры ударами меча прикончили второго сына Елиезера бен-Аккайи.
Теперь лишь один человек в целом свете знал, где находится могила Иисуса.
50
Отец Нил шел бодрым шагом. Сияющие лучи солнца проникали между высоких стен по обе стороны виа Салариа. Весь вчерашний день он провел взаперти у себя в номере, разделил с местными монахами трапезу, но на их редких литургических службах не присутствовал, спеша поскорее отделаться. Терпеть болтовню отца Иоанна ему приходилось лишь за чашкой утреннего кофе, которую он выпивал в монастыре.
— Все мы здесь помним великие дни Сан-Джироламо, когда надеялись подарить миру новую версию Библии на латинском языке. С тех пор как современный мир нас осудил, мы трудимся в изоляции, наша библиотека заброшена.
«Может быть, не только современность, а сама истина осуждает вас», — думал отец Нил, глотая жидкость, позорящую Рим — город, где можно насладиться лучшим в мире кофе.
Но сегодня утром он чувствовал удивительную легкость, он почти забыл о тягостной обстановке, что окружала его здесь с первых часов прибытия, эта атмосфера всеобщего недоверия и страшные слова Лиланда: «Для меня все кончено, они сломали мне жизнь». Что случилось с тем высоким, крепким студентом, одновременно ребячливым и серьезным, который смотрел на мир с неиссякающим оптимизмом, настолько же несокрушимым, как и его вера в Америку?
Отец Нил ломал голову над письменами, начертанными на плите, и был уже готов бросить это занятие, но случайно попробовал сопоставить таинственную надпись с текстом коптского манускрипта, и вот он, луч света. Глубоко ночью одна из тех двух коптских фраз дала ему ключ к пониманию сути.
Отец Андрей не ошибся: следует все «расположить, исходя из перспективы». Нужно сблизить разрозненные элементы текстов, написанных в разные эпохи: Евангелие в I веке, манускрипт в III, надпись на плите — в VIII. Наконец-то ему удалось поймать нить к разгадке.
Только бы не упустить ее. «Истина, Нил! Это ради нее вы ушли в монастырь». Истина отомстит за отца Андрея.
Когда он вошел в квартирку на виа Аурелиа, Лиланд играл «Этюд» Шопена и вошедшего приветствовал молчаливой улыбкой. Сейчас при взгляде на него отцу Нилу не верилось, что это тот самый человек, который два дня назад позволил ему заглянуть в бездну своего отчаяния.
— Прожив долгие годы в Иерусалиме, я много времени проводил возле Артура Рубинштейна, окончившего там свои дни. Нас было человек десять студентов, израильтян и иностранцев, собиравшихся у него. Мне посчастливилось наблюдать, как он работал над этим «Этюдом», это было потрясающе!.. Ну а тебе удалось разгадать свой ребус?
Отец Нил жестом предложил Лиланду сесть рядом с ним.
— Все прояснилось, — сказал он, — когда я попробовал пронумеровать строчки надписи. Вот что получилось:
1. a credo in deum patrem om
2. nipotentem creatorem cel
3. i et terrae et in iesum с
4. ristum filium ejus unicu
5. m dominum nostrum qui со
6. nceptus est de spiritu s
7. ancto natus ex maria vir
8. gine passus sub pontio p
9. ilato crucifixus mortuus
10. et sepultus descendit a
11. d inferos tertia die res
12. ur rexit a mortius ascend
13. it in coelos sedet ad dex
14. teram dei patris omnipot
15. entis inde venturus est
16. iudicare vivos et mortuo
17. s credo in spiritum sanc
18. tum sanctam ecclesiam ca
19. tholicam sanctorum commu
20. nionem remissionem pecca
21. torum carnis resurrection
22. nem vitam eternam amen w
— Двадцать две строки, — пробормотал Лиланд.
— Именно. Двадцать две. Тогда я задал себе первый вопрос: почему в начале и в конце текста стоят альфа и омега?
— Об этом ты уже говорил, на мраморе выбит символ нового миропорядка, нерушимого на веки вечные.
— Да, но мне удалось продвинуться намного дальше. Каждая строка в отдельности не имеет никакого смысла, но, пересчитав число знаков — то есть и буквы, и пробелы, — я заметил, что все они одинаковы по длине и содержат двадцать четыре знака. Первый вывод: это своего рода цифровой код, основанный, так сказать, на символике чисел, она ведь была очень широко распространена в античности и раннем Средневековье — излюбленный конек, можно сказать.
— Цифровой код? А что это такое?
— Ну ты знаешь, что 12 и 12 в сумме дают 24?
Лиланд присвистнул сквозь зубы:
— Преклоняюсь перед твоим гением, потратить целый день, чтобы прийти к такому результату!
— А ты погоди зубоскалить. Цифровая основа этого кода — число 12, которое в Библии символизирует превосходство избранного народа: двенадцать сынов Авраама, двенадцать колен Израилевых, двенадцать апостолов. Но если двенадцать означает превосходство, то удвоение этого числа говорит о превосходстве абсолютном. К примеру, в Апокалипсисе Бог на престоле своем нам явлен в окружении двадцати четырех старцев — снова дважды по двенадцать. Каждая строка надписи содержит это же число знаков, следовательно, она абсолютно совершенна. Но, для того чтобы все строки были безупречны, в тексте «Кредо» не хватает двух букв. Чтобы восполнить их недостаток, потребовались альфа в начале и омега в конце. Таким образом был достигнут двойной результат, поскольку одновременно вводился прозрачный намек на Апокалипсис святого Иоанна: «Я альфа и омега, начало и конец». С помощью такого цифрового кода текст утверждает новый нерушимый миропорядок. Ты следишь за моей мыслью?
— Пока удается.
— Если дважды двенадцать символизирует абсолютное совершенство, его возведение в квадрат — 24 раза по 24 — это уже вечное совершенство: в Апокалипсисе стены небесного Иерусалима, вечного града, имеют размер сто сорок четыре локтя, то бишь двенадцать в квадрате. Чтобы выражать идею вечного совершенства согласно этому коду, «Кредо» должно было бы состоять из двадцати четырех строк по двадцать четыре знака каждая, тогда был бы идеальный квадрат. Согласен?
— Но ведь там всего двадцать две строки!