Она вдруг задалась вопросом, как давно Альфред стал любовником Миранды. Еще до смерти мужа? И каким уродился Обри? Благочестивым, как викарий, или таким же подлым, как старшие братья?
— Дорогая, только взгляни на прелестную сорочку и пеньюар, которые подарила Алекс! — воскликнула тетя Софи. — Думаю, твой муж ахнет, увидев тебя во всем этом!
— Мужчины теряют голову от персикового шелка, — заверила Алекс. — И он прозрачный, как твоя фата.
Розалинда представила, как стоит перед мужем в этом греховном восхитительном одеянии и как Николас, сверкая глазами, устремляется к ней, чтобы заключить в объятия. Как его руки распахивают пеньюар и…
— Ах, дорогая, — продолжала тетя Софи, — как жаль, что свадьба не состоится в Брендон-Хаусе! Как были бы счастливы дети! Они всегда любили тебя, Розалинда, хотя понимали, что ты другая.
Розалинда крепко обняла ее:
— Давай, устроим для них вторую свадьбу, хорошо? Возможно, через несколько месяцев. Я уже купила им всем подарки здесь, в Лондоне. Приберегу, пока мы с Николасом не приедем в Брендон-Хаус. До чего же мне не хочется сразу же ехать в Уайверли-Чейз! Понять не могу, к чему такая ужасная спешка! А ты знаешь?
Алекс и Софи понятия не имели, что Розалинда нагло лжет.
— Нет. Мы представления не имеем, что случилось, — безмятежно заверила Алекс, втайне надеясь, что Николас сочинит какую-нибудь правдоподобную историю еще до того, как новобрачные прибудут в фамильное поместье. — Николас рассказал, что Уайверли-Чейз был назван в честь богатой наследницы, дочери герцога, жившей в шестнадцатом веке и принесшей мужу огромное приданое. Звали ее Кэтрин Уайверли. Говорят, подлинным коридорам восточного крыла бродит ее призрак, хотя сам Николас признался, что никогда его не видел.
— А теперь, дорогая, — вмешалась тетя Софи, — забудь о призраках. Насколько я понимаю, Дуглас посчитал, что у твоего жениха неплохой вкус. Как это мило! Я ужасно взволнована.
И Софи утерла слезу, которую умудрилась выдавить, чтобы отвлечь Розалинду.
— Как быстро пролетели десять лет, — вздохнула Алекс. — Я так ясно помню тот день, когда ты впервые пела для нас! Странная, грустная, но такая чудесная песня! Но не забывай, дорогая, наслаждаться настоящим, ибо будущее всегда таится за углом, готовое схватить нас за горло.
— Я не забуду, тетя Алекс.
Она любила их, знала, что они пытаются ее защитить. Очень хотелось объяснить, что она нуждается не в защите, что ей следует узнать правду. Вооружиться необходимой стратегией, чтобы уберечь себя и Николаса. Может, она и сумеет понять, кто виноват в покушениях. Правду сказать, она убеждена, что это Николасу срочно требуется защита.
Софи взглянула на каминные часы.
— Пора спуститься вниз, дорогая. Уже без четырех десять, а ты знаешь, как пунктуален епископ Дандридж. Он наверняка изнывает от нетерпения и то и дело поглядывает на часы. Боится, что кто-то из вас сбежит, не дойдя до алтаря.
Розалинда изо всех сил старалась не спешить и медленно плыла по широкой лестнице, у подножия которой ждал одетый в черное Николас. Безупречно сшитый фрак сидит идеально. Голова гордо поднята. На мрачном лице ни тени улыбки. Он выглядел суровым, как пуританский проповедник, готовый проклясть согрешившую паству. В этот момент Розалинда едва не отступила. Она не знала этого опасного человека, она…
Она медленно подняла руку, чтобы положить ее на сгиб его локтя. Оба не обмолвились ни единым словом.
Он повел ее в гостиную, благоухающую розами и ванилью.
Епископ Дандридж сунул в карман часы на блестящей серебряной цепочке и широко улыбнулся сначала парочке, а потом и собравшимся в комнате. Они стояли двумя отдельными компаниями. Епископ взглянул на графиню Нортклифф, признавшись себе, и только себе, что вот уже двадцать лет как боготворит ее. Ему очень хотелось восторженно вздохнуть, но он был не так глуп.
Он посмотрел на миссис Райдер Шербрук, которая вместе с графиней сопровождала невесту. Она уже успела подойти к мужу и нежно ему улыбалась.
Он воззрился на четырех молодых девушек, сгрудившихся вокруг прелестной молодой дамы, которая, в свою очередь, не сводила глаз с Грейсона Шербрука, стоявшего у камина со скрещенными на груди руками. Интересно, в чем тут дело? Рядом со стайкой молодых дам, маячил заботливый папаша, пялившийся на троих единокровных братьев графа с плохо скрываемой ненавистью. Двое из троих имели такой вид, словно готовы осыпать жениха стрелами, как святого мученика Себастьяна, а их мать, леди Маунтджой… с чего это она так нарумянилась?
Епископ вдруг сообразил, что невеста вот-вот сбежит. Что же до жениха, он выглядел столь же исполненным решимости, как Веллингтон при Ватерлоо.
Но какие бы подводные течения ни бурлили в этой гостиной, пора поженить прекрасных молодых людей, которые, несомненно, произведут на свет прекрасных детишек.
И епископ Дандридж поженил их ровно за четыре с половиной минуты.
— Милорд, — провозгласил он своим бархатистым баритоном, — можете поцеловать новобрачную.
Он был несказанно доволен. Оба произносили обеты ясно и четко. Правда, один из братьев что-то пробормотал, но епископ его проигнорировал.
Они женаты!
Немного ошеломленный Николас медленно поднял фату Розалинды. Она была бледна. Глаза чуть прищурены.
— Все будет хорошо, — тихо пообещал он ей и себе. — Позволь поцеловать тебя.
И он поцеловал, легко коснувшись ее губ. Она не пошевелилась. Не закрыла глаза. Он мог бы поклясться, что она едва слышно охнула.
Николас поднял голову, погладил жену по щеке:
— Мне нравится аромат ванили.
Розалинда, словно очнувшись от чар, широко улыбнулась.
— Это была моя идея.
Как ни противно было признать это, но Райдер оказался прав. Хорошо, что его семья тоже здесь. Пусть знают, что дело сделано. Теперь, возможно, они оставят свои убийственные планы. Поймут, что денег отца вполне достаточно для любого нормального человека.
У Ричарда достало воли выдавить нечто вроде поздравления. Ланселот глядел прямо перед собой.
Николас многозначительно откашлялся. Ричард нахмурился, но был вынужден представить Розалинду младшему брату Обри Вейлу. Николас втайне поразился, до чего же тот похож на его жену! Одинаково густые кудрявые волосы одного и того же оттенка! И глаза у Обри почти такие же синие.
Впечатление было такое, словно с кипящего котла сняли крышку: Обри принялся болтать, ни на секунду не закрывая рта. И этого было достаточно, чтобы компенсировать мертвенное молчание его родственников.
— Я пишу книгу, — объявил он, садясь за обеденный стол по правую руку от Розалинды и не обращая ни малейшего внимания на попытки хозяйки рассадить гостей строго по рангу. — Ах, какое великолепное пиршество. В Оксфорде нас хорошо кормят, но ничего похожего на то, что я вижу здесь.