Мягкие губы неожиданно сжались.
— Поскольку меня похитили вместо вашей проклятой нареченной, я для вас просто Лорелея.
Значит, она не так бесхарактерна, как кажется. Что же, неплохо.
Николас кивнул:
— Лорелея.
Он понимал, что только глупец встает между мужчиной и женщиной, и все же пробирался по мрачным залам Британского музея в попытке найти Грейсона. А вот и он — что-то благоговейно рассматривает в стеклянной витрине.
— Что это?
Грейсон вздрогнул, удивленно моргнул и показал на витрину:
— Взгляните на это! Судя по надписи, это скипетр одного из персидских царей.
Николас осмотрел древний золотой скипетр, отметил дыры на тех местах, где когда-то были драгоценные камни.
— Тут говорится, что этот скипетр времен царя Дария. Может, даже принадлежал ему?
— Нет. Кому-то более значительному. Думаю, даже чародею. Неужели не ощущаете силу, которая от него исходит? Что-то вроде магии. Не чувствуете неких вибраций в животе?
Николас покачал головой. Ни за что на свете он не признает каких-то вибраций, но чертова штука, казалось, сияла и пульсировала собственной жизнью. Он почти чувствовал исходившее от нее тепло.
— Как давно он тут лежит?
— Не знаю. Я обнаружил его на прошлой неделе, и с тех пор то и дело сюда возвращаюсь. Даже директор музея не знает точно, когда он здесь появился и кто его принес. Все проверил и утверждает, что никаких записей нет. Ну не странно ли? Словно он появился из ниоткуда. Но что вы здесь делаете, Николас?
— Вы игнорируете Лорелею, боясь, что она снова пострадает?
Грейсон уставился на собеседника. Ему не пришло в голову посоветовать Николасу, не лезть не в свое дело.
— Я обещал ее отцу, что больше не стану с ней встречаться, — просто объяснил он. — Лорд Рейми сказал, что будет признателен, если я не скажу Лорелее, в чем дело. И я не сказал. Но вы все сразу поняли.
— У меня много недостатков. Но я не слеп. И честно говоря, очень удивлен, что сама Лорелея не сообразила, в чем дело.
— Она так наивна. Однако я согласен с лордом Рейми, потому что не желаю тревожиться за нее. Как только все разрешится, будет видно, что делать дальше.
— Знаете, Лорелея довольно точно описала герб графов Маунтджой. Я понял, что тут замешаны мои братья, и поговорил с Ричардом.
— Я слышал, что вы ударили его ногой в живот, а потом ладонью — по шее, и совершенно лишили присутствия духа. Прекрасная работа! Жаль только, что не убили подонка.
— Если он или Ланселот еще раз выкинут что-то в этом роде, им не жить. Я их предупредил. Не думаю, что они настолько глупы, чтобы не поверить. Больше они на такое не отважатся. Хотите, я поговорю с лордом Рейми? Заверю, что никакой опасности для его дочери больше не существует.
Грейсон отвел глаза и снова уставился на скипетр.
— Для своих лет и опыта, Николас, вы поразительно наивны. Я встречался с Ричардом и Ланселотом Вейлами. Помните? В «Друри-Лейн». Они не остановятся. Подобная сдержанность просто не в их натуре. Ричард с детства считал себя законным графом Маунтджоем. Один из моих друзей утверждает, что Ричард даже именовался виконтом Ашборо, когда его отец получил титул графа. Правда, не посмел назвать себя графом после его смерти, очевидно, понимая, что станет всеобщим посмешищем. Что же до Ланселота, он готов убить вас из злобы и зависти. Он еще опаснее своего брата.
— Возможно, — выговорил Николас, помолчав, — если этот скипетр принадлежал могущественному чародею, тот посетил Пейл.
— Вы правы, — согласился Грейсон. — Думаю, если Пейл — нечто вроде другого мира или находится в ином измерении, за оградой оказались мы.
— За оградой, — медленно повторил Николас. — За стенами крепости. В безопасности, в убежище, где нет темных сил. Ступить за границу означает насилие, жестокость и смерть.
Грейсон кивнул:
— Но Пейл Саримунда вовсе не цивилизованное место. Тайберы пытаются поймать красного лазиса, драконы убивают всех неугодных им животных. А чародеи горы Оливан находятся в пределах Пейла, сохраняя определенное равновесие. Но и там безопасности нет. Только насилие и волшебство. Все это очень странно.
— Возможно, вы правы, — вздохнул Николас, — и Пейл — всего лишь метафора, прообраз земли, где царит хаос и люди самозабвенно убивают друг друга.
Некоторое время оба молчали. Николас положил руку на плечо Грейсона:
— Поверьте, если Ричард и Ланселот отважатся на новое преступление, обоим не жить. Они знают это и верят мне.
— Я постараюсь добраться до них первым, — абсолютно бесстрастно пообещал Грейсон.
Николас кивнул и оставил Грейсона любоваться скипетром. Но слова собеседника были настолько поразительны, что он не мог опомниться. Он наивен? Грейсон сильно ошибается. Ему не раз приходилось сталкиваться со злодеями различного сорта.
Перед глазами вдруг возникло лицо Ричарда, потемневшее от злобы, нерастраченной ярости, искаженное болью от ударов. Было в его глазах нечто еще… решимость? Обещание мести? Возмездия? А Ланселот…
Николас был уверен, что с тех пор как увидел в городском доме Вейлов смазливого дворецкого, пристрастия Ланселота стали вполне ясны.
Выругавшись, он окликнул мальчишку, державшего поводья Клайда. При виде хозяина Клайд тихо заржал и ткнулся мордой в плечо мальчика, отчего тот расплылся в улыбке и сообщил, что этот хитрый парень успел съесть весь оставленный хозяином сахар. Бросив ему монетку, Николас вскочил в седло и направился на Флит-стрит, в контору поверенного. Движение было оживленным, и когда он резко свернул, чтобы избежать повозки, груженной пивными бочонками, мимо уха что-то прожужжало. Щеку обожгло горячим воздухом. Черт, да ведь Грейсон прав! В него только что стреляли!
Глава 24
— Повторяю, я не убийца! Не стрелял в тебя и никого не нанимал! — завопил Ричард, но тут же, успокоившись, надменно уставился на брата: — Уж поверь, желай я твоей смерти, прикончил бы собственными руками.
Николас, сам не зная почему, был уверен, что Ричард не лжет. На этот раз не лжет. И это очень его тревожило. У него и без того полно неприятностей, новые ему ни к чему.
— Где Ланселот?
— Что? Теперь ты намекаешь, что это он стрелял? Не может быть! Он уехал рано утром навестить друга, который живет около Фолкстоуна.
А вот это может быть наглой ложью!
— Дай мне адрес этого друга.
Ричард молча черкнул на бумаге несколько слов и презрительно скривил губы:
— Мне кажется, что у тебя врагов куда больше, чем следует иметь обычному человеку. Сколько ты пробыл в Англии? Всего два месяца?