— Эх, речка Кухтурка, хороша в тебе водица: умоешься — усталость как рукой снимет, напьешься — силы втрое прибавит. Было время, нас ты поила-умывала, богатырской силой одаривала. Теперь будут пить твою воду наши лютые враги, нам на горе…
И вдруг плеснула речка Кухтурка волной и пропала из глаз, ушла под землю, словно и не бывало ее.
Не захотела, значит, служить тем, кто идет против народа.
Между прочим, и сейчас Кухтурка сначала течет как все реки, поверх земли, а возле бывшего Узянского завода уходит под землю и часть пути течет под землей.
А тогда-то Пугачев и все узянские от преследователей благополучно ушли.
ЗАВЕТНЫЙ РОДНИК
Под Царицыном в жестоком бою бесчисленные царские полки все же разбили войско Пугачева, а его самого изменой да предательством взяли в плен.
Много тогда мужицких голов полегло, много народу в плен угодило, а кто остался жив и не пленен, те развеялись по окрестным местам.
В том бою, под Царицыном, окружили одного удалого джигита, марийца с Кокшаги, по имени Чорай, целых триста драгун.
Но он ото всех отбился — одних посек саблей, других опрокинул на землю, и вынес его лихой конь с поля боя на широкую равнину.
Оглянулся Чорай назад — видит: за ним вослед гонится сотня врагов. Подхлестнул Чорай коня и поскакал.
Мчится Чорай, драгунской саблей рубленный, вражеской пулей жаленный, мчится через холмы и овраги, мелкие речки с лету перемахивает, большие вплавь переплывает, мчится Чорай в родные края — держит путь к берегам Кокшаги, в родную деревню.
Мчался он с утренней зари до вечера. Вот и солнце село, и луна взошла, и звезды засияли, а драгуны все не отстают.
Вот уж близка родная сторона: холм, а за холмом и деревня, а за деревней — лес, дремучий, родной. Уж он-то укроет Чорая, не выдаст врагам.
Но конь не одолел последнего холма, споткнулся о корягу и упал замертво.
То не туча черная надвигается — то скачут в облаке черной пыли драгуны, а впереди офицер-полковник.
Поднялся Чорай, посмотрел вокруг: далек лес — только зеленые вершины видны, далека деревня — даже крыш не видать. Побежал бы, да ноги не несут: острой саблей посек бы врагов, да сабля сломалась; стрелами бы расстрелял, да пуст колчан.
Тут налетели драгуны, набросились на Чорая, повалили его на сырую землю у подножия холма.
Видит Чорай, что пришли его последние минуты, и говорит:
— Была бы сила, перебил бы врагов, но нет силы на битву. Так оставлю людям хоть память по себе.
С этими словами Чорай схватился рукой за землю и отворотил край холма. И в тот же миг из-под холма забил родник, потекла вода.
…До сих пор возле Кокшаги стоит гора Чорая, и бьет из-под нее светлый родник, неиссякаемый, как свободный дух народа.
ПУГАЧЕВ И САЛТЫЧИХА
Когда царицыны генералы захватили Пугачева в плен, то заковали его в цепи, посадили в железную клетку и повезли в Москву на суд и расправу. Клетка крепкая, кованая, вокруг охрана не спит ни днем, ни ночью. Начальник охраны — фельдмаршал, охранники — генералы и офицеры, младший по чину — полковник.
А люди, прослышав, что везут Пугачева, сходились из самых удаленных мест к той дороге, по которой его везли, чтобы взглянуть на него. Мужики, понятно, шли пешочком, купцы ехали в кибитках, господа, как положено, в каретах.
Была одна помещица, по прозванию Салтычиха. Сама уже старуха, но еще здоровая, а уж лютая — до невозможности. Своих крепостных собственноручно порола, иных до смерти запарывала, у баб и девок косы с мясом драла, горничных булавками колола, детишек и тех не щадила.
Конечно, попадись она Пугачеву, когда он со своим войском проходил мимо ее имения, — тут бы ей и каюк. Да Салтычихи в ту пору в имении не было: она гостила в столице у какого-то князя или графа, своего родственника. Тем только и спаслась.
Так вот, эта Салтычиха тоже полюбопытствовала посмотреть на Пугачева.
Фельдмаршал-начальник стал отговаривать Салтычиху.
— Не стоит вам, сударыня, — говорит, — смотреть на него: рожа у него бунтовщицкая, страшная.
— Не бойсь, не испугаюсь, не больно-то я робкая, — отвечает Салтычиха.
Лакеишки ее раздвинули толпу, и она подошла к клетке. Пугачев в то время сидел задумавшись.
— Что, попался, душегубец? — говорит Салтычиха.
Вскочил Пугачев на ноги, загремел цепями, тряхнул клетку — чуть не поломал, глаза кровью налились, взгляд гневом пышет, молнии мечет. Как гаркнет на нее:
— Об одном жалею, что не повесил тебя, треклятую, когда по воле гулял! Но погоди, я еще рассчитаюсь с тобой за все твои злодейства.
Обмерла Салтычиха. Баба-то она была неробкая, да только гневного пугачевского взгляда ни один человек не в силах стерпеть. Обмерла Салтычиха — и бац на землю.
Подхватили ее лакеи, снесли в карету, повезли скорее в именье.
Привезли, спрашивают:
— Что прикажете, барыня?
А она уж без языка. Послали за попом. Тот, как посмотрел на нее — сразу увидел: не жилица она на этом свете, исповедал глухой исповедью и уехал.
Под утро Салтычиха отдала богу грешную душу.
Как Пугачеву сказали, что померла, мол, Салтычиха, он только усмехнулся:
— Говорил, что рассчитаюсь, — вот и рассчитался.
А мужики, которые принадлежали Салтычихе, уж так радовались и потом многие годы Пугачева в молитвах поминали.
…В книгах пишут, что Пугачева казнили лютой казнью в стольном городе Москве. И самовидцы этой казни вроде бы имеются.
Только не верится, чтобы дался Емельян Пугачев казнить себя. Казнить-то казнили, да только не его, а другого кого-то. А настоящий Емельян Пугачев ушел то ли на Дон, то ли на Яик и жил там втайности, ожидая своего заветного часа.
Между прочим, царица Екатерина II тоже об этом ведала, и, говорят, бывало, помянут при ней имя Пугачева, она с лица изменится, чуть жива. «Не подошел ли, — подумает, — его заветный час?» Потому-то она всю жизнь, до последней минуты, в великом страхе жила.
Карп Сутулов и жена его Татьяна
Жил некогда в одном городе богатый купец Карп Сутулов. И была у него жена по имени Татьяна, красавица, каких ни в сказке сказать, ни пером описать. Когда пришло время Карпу Сутулову ехать по его торговым делам в Литовскую землю, пришел он к своему приятелю купцу Афанасию Бердову и сказал:
— Приходится мне нынче ехать по торговым делам в Литовскую землю. Оставляю я жену мою одну в доме. Прошу тебя, если случится у нее нехватка в деньгах, дай ей сколько попросит. А я возвращусь, отдам деньги сполна.
Афанасий Бердов пообещал Карпу Сутулову выполнить его просьбу.
Вернулся Карп к своей жене и сказал:
— Если ты будешь устраивать без меня частые пиры для добрых жен, сестер своих, то вот оставляю тебе деньги на угощение для них. Если же их не хватит тебе, пойди к Афанасию Бердову, и он даст тебе сто рублей. Того хватит тебе прожить без меня.
С этими словами уехал Карп Сутулов торговать. После его отъезда Татьяна стала устраивать частые пиры, на которых веселилась с добрыми женами, сестрами своими, и всегда на тех пирах вспоминала добрым словом своего мужа Карпа Сутулова. Когда минуло три года, как он уехал, пошла Татьяна к Афанасию Бердову, чтоб он дал ей сто рублей, потому что израсходовала до копейки оставленные ей мужем деньги.
Афанасий же Бердов ответил ей:
— Я дам тебе сто рублей, если ты разлюбишь своего мужа Карпа Сутулова и станешь моей женой.
«Как же я могу огорчить мужа моего — разлюбить его и полюбить другого?» — подумала Татьяна и, чтоб протянуть время с ответом, сказала Афанасию Бердову:
— Не могу я сделать этого без благословения моего духовника. Пойду спрошу его, как мне поступить.
Вернулась Татьяна домой, позвала к себе своего духовника и рассказала ему про наказ мужа и про то, что ответил ей его друг Афанасий Бердов, когда она пришла к нему просить у него сто рублей. Тот выслушал Татьяну и сказал:
— Я дам тебе двести рублей, если ты разлюбишь мужа своего Карпа Сутулова и полюбишь меня.
Татьяна очень изумилась таким его словам и, не зная, что ей ответить, сказала:
— Дай мне немного сроку подумать, как мне поступить.
Когда же он ушел от нее, она побежала к архиепископу, главному церковному начальнику, и сказала ему:
— О мудрый наставник наш! Дай совет, как поступить мне. Мой муж, всем известный купец Карп Сутулов, отправился по своим торговым делам в Литовскую землю. Уезжая, он оставил мне деньги на мои нужды и сказал: «Если не хватит тебе денег, чтобы прокормиться до моего возвращения, поди к другу моему Афанасию Бердову, и он даст тебе денег сто рублей». И вот я пошла сегодня к этому другу моего мужа и попросила у него сто рублей. А он мне сказал: «Я дам их тебе, если ты разлюбишь мужа своего Карпа Сутулова и станешь моей женой». Пошла я после того к духовнику моему и спросила его, что посоветует он мне делать. А он мне сказал: «Если ты разлюбишь мужа своего и полюбишь меня, я дам тебе двести рублей».