Читать интересную книгу В присутствии Бога (100 писем о молитве) - Анри Каффарель

85. Царство тишины

Куда скорее вам, нежели мне, следует решать, надо ли вам оставить активную форму молитвы, в которой вы доселе упражнялись, для формы более пассивной. Но вот вам, тем не менее, кое-какие темы для размышления. Если во время молитвы вы чувствуете влечение оставаться с безмолвной и неподвижной душой возле Бога, Которого вы не видите, но о Котором вы точно знаете, что Он здесь; если любые слова кажутся вам излишними, куда менее выразительными и подлинными, чем безмолвие вашего существа, предстоящего пред лицом Божиим; если, завершив молитву, вы чувствуете мир и обновление, то не ищите ничего больше: это Дух Святой вас приобщает к царству тишины. Но не ждите, что это царство окажется земным раем. В иные часы от вас потребуется великое мужество, чтобы удержаться от искушения убежать из этого пустынного и сурового отечества. Пусть же обетование Господне, заключенное в маленькой книге пророка Осии, придаст вам силы: «Приведу ее в пустыню, и там буду говорить к сердцу ее» (Ос 2,14). Остерегайтесь также и другого искушения, а именно: цепляться за эту новую форму молитвы, боясь, как бы вы не пали с достигнутых высот, вернувшись назад. Ибо настанут и такие дни, когда тишина будет совершенно пустой, когда не быть активным будет означать попросту тратить зря свое время. Вернитесь в таком случае к той молитве, которую вы хорошо знаете и которая состоит в том, чтобы думать о Боге, говорить с Ним, представлять Ему тех, с кем вы встретитесь в течение дня, чтобы Он благословил их, а также ваши заботы и обязанности, чтобы Он помог вам их исполнить. Порой вам случится засомневаться в том, как вам поступить. Это будет так, словно душа в самой глубине пробуждена и внимательна к Богу в некоей сфере, недоступной никакому шуму, тогда как на периферии воображение, чувства, страсти, мысли, ощущения словно сорвались с цепи. Не тревожьтесь, будьте только согласны с вашей глубинной душой. Что до всего остального, отнеситесь ко всему, что шевелится и домогается вашего участия, как к чему-то совершенно неинтересному, отрекитесь от него: отречься значит сделать безвредным.

86. Приглашение к безмолвию

Не стану от вас скрывать, что меня несколько озадачил ваш вопрос в последнем письме: «Как убедиться, когда во время молитвы ничего не делаешь, что именно этого хочет Бог?» Я мог бы вам ответить, что воля Божия никогда не состоит в том, чтобы мы ничего не делали во время молитвы, ибо всякая истинная молитва есть самая активная деятельность. Но поскольку я не привык получать от вас непродуманных вопросов, я стал искать, каков мог быть точный смысл ваших слов? Вы поправите меня, если я окажусь неправ. Бывает, что совершают молитву, не молясь. По прошествии нескольких минут человек с удивлением обнаруживает, что стоит на коленях, тогда как внутренняя цепочка мыслей не прерывалась ни на мгновение. Внутренний фильм продолжает раскручиваться. Другой раз, после хорошего начала, вдруг ловят себя на том, что думают о вещах совершенно посторонних, а то и вовсе дух погружен в некую сладостную летаргию. Такие ли состояния имеете вы в виду? Если да (но я думаю, что нет), то совершенно очевидно, что тогда следует собраться, возвратить свой дух к Богу, найти какуюлибо мысль о вере, чтобы, задержавшись на ней, учиться любить. Но я думаю, что вы скорее имеете в виду те моменты, когда во время молитвы больше не чувствуешь ни потребности размышлять об определенных темах, ни совершать раздельные акты поклонения, хвалы, любви; когда охотно довольствуются неподвижностью и внутренним безмолвием, к которым ощущают склонность. И лишь некое беспокойство мешает предаться этому безмолвию всецело — беспокойство о том, настоящая ли это молитва? Так вот вам мой совет: если у вас такое впечатление, что внутренняя тишина более подлинна, более реальна, более глубоко вас затрагивает, нежели слова, тогда, не колеблясь, изберите тишину. И всячески отвергайте искушение считать себя бездеятельным из-за этого: в самой глубине вашего существа возникнет тогда тонкая, возвышенная, очень чистая, почти неразличимая, потому что чисто духовная, активность. Это — попросту направленность к Богу вашего глубинного существа, активность намного более реальная и истинная, чем суматоха ощущений или воображения, чем самые возвышенные чувства или мысли. Она божественна, она возбуждена в вас Духом Господним. Эти моменты наполненной тишины (есть также тишина пустая) — лучшие моменты молитвы. Но будьте внимательны, не старайтесь вызывать эти моменты искусственно. От вас не зависит — привести в такое состояние свою душу и поддерживать ее в нем. Это дело благодати. Так что, когда вы не обнаружите в себе этой склонности к безмолвию, возвращайтесь к вашей прежней форме молитвы: думайте о Боге, говорите с Ним, любите Его, предоставляйте Ему себя. Но будьте готовы оставить все эти действия, как только Дух Святой снова призовет вас к тишине.

87. Плененный ребенок

Один кюре из горного селения пригласил меня проповедовать на Страстной Неделе в его приходе. Исповедуя его прихожан, я обнаружил у многих из них редкостную духовность. Она носила черты некоей семейности: их отношения с Богом строились на основе сыновнего доверия, мира, радостной самоотверженности. Я сделал из этого вывод, что под внешностью грубого горца мой кюре скрывал исключительную внутреннюю жизнь и был подлинным воспитателем душ. Я не предпринимал никаких расспросов, сдерживая свое желание ломиться силой через заросли. Вместе с тем, наши беседы за столом и перед сном могли ввести в заблуждение на этот счет, поскольку они касались только самых общих вопросов теологии и пастырства.

В день Пасхи, во время литургии и после нее, во время вечерни, сдерживаемое трепетное воодушевление ясно отражалось на лицах всех прихожан. Вечером за ужином суровое лицо пастыря светилось затаенной радостью. А между тем, и эта наша беседа поначалу протекала так же, как и остальные, но вдруг одно мое замечание отклонило ее в неожиданную сторону, и это позволило мне заглянуть в исключительно глубокую душу священника. Сразу затем, вернувшись в свою комнату, я спешно нацарапал заметки о нашей беседе: они верно, хотя и в общих чертах, передают слова кю— Для многих людей христианская жизнь — синоним усилия, напряжения, тяжбы, спортивных достижений, рекордов (кюре, чтобы подчеркнуть и оттенить свою мысль, громоздил слова одно на другое). Между тем, это вовсе не так уж связано с напряжением, с чем-то зримым, внешним. Это — нечто в самой глубине души, нечто тонкое, нежное, неуловимое, легкое, некое движение души, некий ответ нашей внутренней свободы. Глубже, куда глубже наших религиозных жестов, нашего тяжеловесного великодушия, наших благих порывов, наших пылких желаний, наших затаенных воздыханий существует в нас область свежести, невинности, девственности. Суровость, скорби, зло и нечистота существования не могут ее достичь, осквернить, заразить. Здесь обитает наша детская душа, юная, свежая, чистая, неповрежденная, непорочная. Но почти у всех человеческих существ эта маленькая девочка находится в заточении. Быть христианином это прежде всего освободить пленного ребенка, вывести его на свет, снять с него оковы. И вот она дышит, она поет чистую серебристую песнь. О, так и хочется закричать всем благомыслящим: Нет, не с вашим важным видом, не с вашими солидными рассуждениями, не с вашими чопорными и благопристойными добродетелями, не с вашей духовной бухгалтерией и рентой войдете вы в рай! От всего этого вам нужно непременно избавиться. И только с вашей детской душой, да, ведомые этой маленькой девочкой, если вы согласитесь протянуть ей руку, войдете вы в Царство Небесное, предназначенное для младенцев и для тех, кто им уподобится. Вас всегда удивляло и, несомненно, втайне соблазняло то, как Христос обещал столь великую награду публичной женщине, супруге-прелюбодейке, разбойнику на кресте; но это было потому, что при встрече с Ним их детская душа, внезапно освободившись, шептала простое слово, слово любви: «да», и этим «да» определялась их судьба.

Действительно, ведь это так просто — быть спасенным, — но для этого как раз и нужно принять, что это очень просто. Наша вечная участь решается не на уровне назидательных поступков, благообразных добродетелей, великих свершений, но на самом острие души. Это кажется чем-то незначительным, но на деле ничего нет более могучего, более действенного; некая улыбка нашей души, детская, наивная, чистая, доверчивая, отважно доверчивая, вот что решает нашу вечность. Я думаю, улыбка именно такого свойства, именно она оторвала Сына Божия от жизни в лоне Пресвятой Троицы и непреодолимо привлекла Его в лоно юной Девы Марии. — Но как же, — спросил я его, — отыскать нашу детскую душу и возвратить ей вкус к жизни, к песне, к улыбке? — Я не знаю ничего лучшего для этого, чем молитва, — сказал он мне. — И при непременном условии, чтобы важная взрослая особа в нас умолкла и стала учиться у маленькой освобожденной девочки. Но если мы начнем искать гарантий… И он внезапно оборвал нашу беседу, хотя мне так хотелось, чтобы она продолжилась!