руки наконец добираются до резинки боксеров, сначала робко, легкими поглаживаниями, затем все смелее и смелее, когда она просовывает пальцы под ткань. Я позволяю ей найти свой темп, собраться с духом. Не из-за собственной пассивности и даже не из-за потворства своим желаниям (хотя не могу отрицать, насколько головокружительно это чувство – желание дать этой девушке все, чего она хочет. Я опасно близок к тому, чтобы отдать ей все без остатка). Но, честно говоря, я делаю это потому, что внезапно начинаю так же нервничать, как и она. Я чувствую такое же волнение и так же напуган тем, что скрывается за горизонтом моей собственной наготы.
Я не могу пошевелиться и уговорить ее сбавить темп – это немыслимо. Еще чуть быстрее, и мое сердце выскочит из груди от откровенной похоти, чуть медленнее – кровь воспламенится от отчаяния, и я просто умру.
Остается только смириться с ее темпом, этим сбивчивым темпом девственницы, но я бы не хотел, чтобы было по-другому.
Наконец ею овладевает либо смелость, либо нетерпение (зачастую это одно и то же), и я наслаждаюсь выражением ее лица, когда она стягивает с меня боксеры. Восхищение, ненасытное желание, а потом растерянность.
Мой эрегированный член оказывается на свободе, пульсирующий, разгоряченный, набухший. Я так долго находился в возбужденном состоянии, что широкая головка блестит от влаги. И я едва не вздрагиваю от потока прохладного воздуха, который касается моей плоти, а затем меня действительно пробирает дрожь при виде того, как она сжимает резинку моих трусов. Но я не могу сдержать смех, видя выражение ее лица.
– Не то, чего ты ожидала?
Я не могу истолковать взгляд, который она бросает на меня, хотя, если бы все же пришлось, я бы сказал, это что-то среднее между дерзким и разочарованным. Такое под силу только Зенобии Айверсон.
– Я не знаю, чего ожидала, – признается она. – Но он такой… бугристый.
– Думаю, слово, которое ты ищешь, – большой.
Она закатывает глаза. Передо мной на коленях самая красивая девственница в мире, мой член у нее перед лицом, и она закатывает глаза. Мое эго немного уязвлено.
Хотя мой член совсем не против.
– Нет, – медленно произносит она, – бугристый. Как вот здесь. – Зенни нежно проводит пальцем вверх по одной из вздутых вен на члене, и я мучительно шиплю сквозь зубы.
Она поднимает на меня встревоженный взгляд.
– Тебе больно?
– Нет, – выдавливаю я из себя. – Продолжай.
Она снова тянется к члену и начинает чертить пальцем сводящую с ума дорожку вокруг всех бугорков и неровностей, рисуя карту моих вен, проводит по чувствительной складке уздечки. Обводит головку, которая истекает от возбуждения. Затем опускается к основанию, обхватывая его пальцами, чтобы измерить толщину, и я ощущаю приятный прилив мужской гордости, когда вижу, что кончики ее пальцев не могут сомкнуться. Хотя гордость все еще вторична по сравнению с ощущениями, которые дарят ее прикосновения, потому что, черт возьми, она трогает мой член.
– Я хочу видеть тебя всего, – требует она, не ведая, какое влияние оказывает на меня. Ее взгляд прикован к моему телу, к моему прессу, члену и к тому месту, где мои расстегнутые брюки обтягивают бедра и задницу. Должен сказать, ее желание увидеть меня всего – это потрясающе, лучшая идея, которая когда-либо приходила кому-то в голову.
– Это можно устроить, – говорю я, поднимая ее на ноги, и увожу из гостиной в свою спальню. По привычке не включаю свет, это делает Зенни, а затем застенчиво улыбается, когда я оглядываюсь на нее.
– Я хочу все видеть, – говорит она, слегка пожимая плечами.
– Все, что захочешь, милая. – Я бы ни за что на свете не пропустил, как она исследует мое тело. Наслаждался бы этим бесконечно. И меня ни капельки не беспокоит то, насколько я влюблен в эту девушку – я никогда не испытывал ничего подобного ни к кому другому… Хотя, с другой стороны, я никогда раньше не встречал никого подобного ей, поэтому, возможно, меня это не шокирует. Может быть, при рождении меня запрограммировали боготворить только этого единственного человека, и я как будто начинаю что-то осознавать. (Это не мысль, даже не зародыш мысли, а что-то похожее на замороженный корень находящегося в стадии покоя растения, которое однажды, через годы, может дать росток, способный стать полноценной мыслью.) Начинаю припоминать, как давным-давно испытывал подобные чувства по отношению к Богу. Что много лет назад жил-был Шон Белл, который любил безудержно, бесстрашно, по-настоящему.
Она напоминает мне об этом.
Я пытаюсь высвободиться из штанов, и Зенни помогает мне. Я позволяю, потому что нет ничего приятнее момента, когда нетерпеливая женщина срывает с тебя одежду. Эта милая неопытность одновременно привлекательна и чертовски сексуальна.
– Хорошо, – поизносит она невозмутимо, когда я полностью раздет. – Ложись на спину.
Я устраиваюсь поудобнее, закидывая руки за голову, и наблюдаю, как она обходит кровать и снимает лифчик, а затем аккуратно вешает его на изножье. Зенни прекрасна, обнаженная, в моей комнате, огни города играют бликами на ее коже, когда она проходит мимо окон, а ее волосы ниспадают каскадами закрученных теней на пол и мою кровать.
Потом она забирается в постель, и я забываю обо всем остальном. Есть только она со своим абсолютным неумением притворяться и соблазнять. Она садится рядом со мной, скрестив ноги, как ребенок. Я вижу только ее любопытные пальчики, нервное покусывание губ и жадный взгляд, блуждающий по мне.
Она гладит мои руки и живот. Проводит по накачанным мышцам бедер и груди. Затем спрашивает, как называются мышцы в районе ребер (зубчатые), и боюсь ли я щекотки (да, но только на ступнях). После чего спускается к суперчувствительной коже у члена и ласкает мошонку – не для того чтобы возбудить меня, а чтобы узнать, насколько она тяжелая и большая. А потом, заметив, как мое тело реагирует на прикосновения, она, кажется, решает поэкспериментировать. Молча наблюдает, как сильно я дергаюсь, когда она проводит пальцами по внутренней поверхности члена, как активно постанываю, когда она обхватывает его рукой, насколько громко ахаю и хватаю ртом воздух, когда она скользит кулаком по всей его длине.
Я ворчу, когда Зенни переключает свое внимание на что-то другое, но благодарен, потому что мне все равно приятно, что она продолжает исследовать мое тело. Меня возбуждает, насколько все для нее ново: например, мои ноги и руки гораздо больше, чем у нее, а волосы на моих бедрах и икрах жесткие и отчетливо различимые на фоне ее шелковистых ног. Мне кажется, что она целый час поглаживает