„За короля и Парламент“ или тому подобную чушь. Предупреждаю сразу: если случится, что король будет среди вражеского войска, которое нам предстоит атаковать, я выстрелю в него из пистолета, как выстрелил бы в любого другого противника. И если ваша совесть не позволяет вам поступить так же, не советую вам записываться в мой отряд или в любой другой под моим командованием». Оливера не заботило, если поступающие к нему на службу не знали, как сражаться, – этому можно научить. А вот чего нельзя достичь тренировкой и чего хотелось ему больше всего – это чтобы его рекруты были людьми благочестивыми, истинно верующими и дисциплинированными, готовыми умереть, если надо, «ибо человек, готовый к смерти, всегда хозяин самому себе».
Нед обводил взглядом луг близ Нью-Хейвена и видел перед собой сейчас именно таких людей. Он познакомил их с тактикой атаки кавалерии железнобоких, разработанной Кромвелем. Наступление производилось в три линии. Всадники первой следовали в плотном строю, правое колено солдата слева должно было касаться ляжки его соседа справа. Шли быстрой рысью. Стрелять из пистолета запрещалось до тех пор, пока не окажешься на расстоянии длины конского туловища от врага. Выстрелив, бросаешь пистолет в противника и обрушиваешься на него со шпагой. А затем – вот маневр, изменяющий расклад сил на поле боя: прорвавшись сквозь строй противника, останавливаешься, разворачиваешься и атакуешь снова.
Нед понимал, разумеется, что подобная тактика не подходит для Новой Англии, где кавалеристов так мало, а в качестве противника, скорее всего, будут выступать простые индейцы. Но он был настолько захвачен прошлым, что все равно выполнил эти маневры, и фермеры, кузнецы и пастухи Нью-Хейвена восхищенно наблюдали за ним, этим легендарным седым ветераном, вспоминающим молодость. Когда он закончил, они разразились троекратным «ура» в честь полковника Уолли.
– Милостью Божьей, – сказал он, весьма тронутый, – будь у нас две сотни таких товарищей, как вы, нам никто не был бы страшен ни в Старой Англии, ни в Новой.
Вероятно, именно так им и следует поступить, размышлял он тем вечером, покуривая в своей комнате трубку и глядя на сверкающую лунную дорожку, пролегшую по водам гавани: перестать убегать, собрать в Америке свою Армию нового образца, провозгласить здесь республику и дать бой королю. И таково было ложное ощущение защищенности, навеянное атмосферой Нью-Хейвена, в окружении одинаково мыслящих с ним людей и вдали от опасностей Бостона, что Нед стал обдумывать эту идею всерьез, вплоть до того, что сел набрасывать перечень требуемых сил. И лишь позднее осознал, что поддался свойственной людям слабости и ответ известен ему давно: одно желание поверить во что-то еще не делает эту вещь реальной.
Как-то вечером за ужином Девенпорт описал им, как устроено управление колонией. Согласно Моисееву закону, только те, кому предопределено спастись, достойны стать членами церкви. Только члены церкви имеют право голосовать и занимать должности. И поскольку именно Девенпорт решал, кто входит в число предопределенных, и имел непререкаемую власть изгонять не оправдавших свое предназначение, все правительство находилось в его руках.
– Государство у нас теократическое, – заявил он. – Это единственная колония в Америке, где власть мирская отступает перед властью духовной.
– Нужно нам было ввести такие же строгости в Англии, когда была возможность, – сказал Уилл. – Мы бы тогда здесь сейчас не сидели.
Нед подумал, что это, наверное, самое глупое из суждений зятя, какое ему приходилось слышать. Даже Оливер не рискнул бы проводить такую политику. Но, следуя принятому решению избегать дискуссий, он лишь вежливо заметил, что есть, видимо, разница между сообществом в несколько тысяч душ, эмигрировавших именно в стремлении разделить общую долю, и целой нацией в несколько миллионов человек.
Тем не менее номинальный губернатор в колонии Нью-Хейвен имелся, и во вторник, 26 марта, примерно три недели спустя после прибытия полковников в город, мистер Уильям Лит, которому выпало влачить эту незавидную долю, пожаловал в дом Девенпортов с неприятным известием. Лит был унылого вида законник, не достигший еще пятидесяти лет. Он прискакал из своей резиденции близ городка Гилфорд и привез копию ордера, который губернатор Эндикотт вынужден был наконец издать в Бостоне. Ордер приказывал взять под стражу «презренных цареубийц Уолли и Гоффа». Они в смятении передавали бумагу один другому.
– Юрисдикция Эндикотта на Нью-Хейвен не распространяется, – заявил Девенпорт. – Мы не будем исполнять приказ. Пусть Массачусетс и Коннектикут преклоняют колени перед королем, если им угодно. Мы признаем одного только Бога.
Лит беспокойно сцеплял и расцеплял пальцы.
– По сути, вы, как всегда, правы, мистер Девенпорт. Но те колонии образованы на основании королевской хартии, тогда как мы на данный момент ее пока не получили. И если станет известно, что мы укрываем двух человек, подписавших смертный приговор королю, то вряд ли когда получим.
– Мы просуществовали здесь двадцать лет без всяких хартий.
– Бо́льшую часть этого времени Англия была республикой, а ее правительство симпатизировало нам. Теперь, боюсь, все обстоит совсем иначе.
Девенпорт взял ордер, медленно разорвал его и бросил обрывки на пол.
– Вот что я думаю про Эндикотта и его приказы, а также о Карле Стюарте, коли на то пошло, что о первом, что и о втором. Бостон послал людей, чтобы осуществить аресты?
– Пока нет.
– Вот видите? Они не смеют!
– Но они придут, мистер Девенпорт, – возразил Лит тихо. – Рано или поздно. Если не люди из Бостона, так люди из Лондона. И пусть наша милиция отважна и хорошо вооружена, ей не под силу противостоять им.
– Эх, Уильям. – Девенпорт печально покачал головой. – Уильям, я начинаю опасаться за состояние вашей души.
Нед вскинул руку:
– Позвольте мне сказать слово как одному из тех, кто стал источником всех этих неприятностей? – Осознание собственной глупости было для него в тот миг почти столь же острым, как понимание опасности положения, в котором они оказались. – Наша ошибка – моя ошибка – состоит в том, что мы так свободно разгуливали по Нью-Хейвену. Нам следовало вести себя более осмотрительно: использовать не настоящие имена, а лучше вообще не показываться на улице, пока вся эта суматоха не уляжется.
– И ты говоришь это теперь! – воскликнул Гофф.
– Да, Уилл, я говорю это теперь, хотя согласен, что об этом нужно было сказать раньше. Нам обоим. Но мы устали после путешествия, инстинкты наши не были так остры, как следовало. Нам определенно нельзя дольше оставаться здесь. Возникает старая проблема: куда идти?
Еще не договорив, Нед почувствовал, что в уме у него забрезжил план. Он сомневался.
– Сейчас, поразмыслив, я могу сказать, что у меня появилась идея. Некий намек на идею, во