и майка, в которых я бегала, я так и не сделала растяжку, а после почти девяти миль мне зверски хочется есть и пить, но я говорю, что через полчаса буду. Не умру я от одного дня без растяжки.
Залпом проглотив еще один стакан воды, я наскоро сооружаю себе сэндвич и забираюсь в душ. Еще три минуты спустя я облачаюсь в один из самых красивых нарядов Каролины – мятно-зеленое мини-платье в мелкий белый цветочек – и спешу в Цветочный замок.
Дверь мне, к моему огромному облегчению, открывает Адриан, а не его родители. На нем розовая рубашка поло, заправленная в слаксы.
– Ты точно вовремя, – говорит он. – Только что подали десерт. – Потом он наклоняется и шепчет мне на ухо: – Кстати, мои родители желают знать, с чего мы вдруг заинтересовались Энни Барретт. Так что я сказал, что ты нашла под половицами в своем домике несколько эскизов и пытаешься выяснить, кто их нарисовал. Я подумал, так будет проще, чем рассказывать правду.
– Я понимаю, – говорю я, и это действительно так; знал бы он только.
Цветочный замок намного больше дома Максвеллов, но изнутри кажется меньше, теплее и как-то интимнее. Все комнаты обставлены мебелью в миссионерском стиле, стены увешаны семейными портретами и картами Центральной и Южной Америки; создается впечатление, как будто семья Адриана прожила здесь много десятков лет. Мы проходим мимо пианино и антикварного книжного шкафа, заставленного томиками стихов, а на каждом окне пышно зеленеют комнатные растения. Мне то и дело хочется остановиться, чтобы получше все рассмотреть, но Адриан решительно тащит меня в шумную столовую, где собрались полтора десятка людей среднего возраста. Они сидят за столом, заставленным винными бокалами и десертными тарелками, и ведут параллельно пять разных разговоров, так что наше появление остается незамеченным до тех пор, пока Адриан, замахав руками, не просит минуточку внимания.
– Хочу представить вам всем Мэллори, – говорит он. – Этим летом она подрабатывает няней у семьи на Эджвуд-стрит.
Игнасио, сидящий во главе стола, вскидывает бокал, забрызгивая красным вином ладонь и запястье.
– И она член студенческой сборной Большой Десятки! Она бегает на длинные дистанции за Пенсильванский университет.
Гости реагируют так, как будто я Серена Уильямс, только что одержавшая очередную победу на Уимблдоне. Мать Адриана, София, обходит стол с бутылкой «Мальбека», подливая гостям вина, и с сочувствием кладет руку мне на плечо.
– Простите моего мужа, – говорит она. – Он немного achispado.
– Она хочет сказать, что он немного перебрал, – переводит Адриан, потом по очереди представляет мне всех гостей. Имен слишком много, чтобы я могла их запомнить: тут и начальник пожарной команды Спрингбрука, и лесбийская пара, которая держит в городе пекарню, и еще несколько соседей.
– Я так понимаю, вы пришли за альбомом, – говорит София.
– Да, но я не хотела бы отрывать вас от…
– Я вас умоляю! Я знаю этих людей тридцать лет. Думаете, мы можем сказать друг другу что-то новое? – Ее друзья смеются, и София берет с полки архивную папку. – Давайте выйдем во двор, там удобнее говорить.
Она открывает раздвижную стеклянную дверь, и мы выходим в самый экстравагантный сад, который я когда-либо видела. Сейчас июль, и все цветет: голубые гортензии, ярко-красные циннии, желтый лилейник и еще куча экзотических цветов, которых я никогда раньше не видела. Тут тебе и скамейки, и декоративные мостики-переходы из камней, и арки, увитые пурпурной ипомеей, и фонтанчики для птиц, и вымощенные брусчаткой дорожки, и ряды подсолнухов выше моей головы. В центре возвышается беседка из кедровой древесины со столом и креслами, откуда открывается вид на пруд с золотыми рыбками и лениво стекающим водопадом. У меня просто глаза разбегаются – я словно попала в Диснейленд, – Адриан же с Софией явно не видят во всем этом ничего особенного, для них это просто задний двор.
Мы входим в беседку, и Адриан через приложение в телефоне включает гирлянду, натянутую под потолком. Мы все усаживаемся, и София переходит к делу.
– Задача была непростая. Во-первых, это очень давняя история, так что в Интернете про нее ничего нет. Во-вторых, Энни Барретт умерла сразу после Второй мировой, так что все газеты интересовали в основном события в Европе.
– А местные новости? – спрашиваю я. – В Спрингбруке была какая-то ежедневная газета?
– «Гералд», – кивает София. – Она выходила с 1910 по 1991 год, но микрофильм был утрачен во время пожара в хранилище. Все сгорело без следа! – Она делает эмоциональный жест, и я замечаю на ее левом предплечье татуировку – изящную розу на длинном стебле, нежную и утонченную, но я все равно удивлена. – Я искала в библиотеке физические копии, но безрезультатно. Никаких материалов до 1963 года. Так что я решила, что мое расследование зашло в тупик, но тут одна из моих коллег подсказала мне посмотреть в разделе творчества местных авторов. Каждый раз, когда у кого-то из жителей города выходит книга, мы обычно заказываем себе один экземпляр. Чисто из вежливости. По большей части это детективы и мемуары, но иногда попадается что-то краеведческое. И там мне попалось вот это.
Она достает из папки тоненькую книжечку – это даже, скорее, брошюра страниц в тридцать с небольшим в глянцевом картонном переплете, сшитая проржавевшими толстыми промышленными скрепками. Титульный лист выглядит как напечатанный на старинной пишущей машинке:
СОБРАНИЕ РАБОТ
АННЫ К. БАРРЕТТ
(1927–1948)
– Ее не было в нашем электронном каталоге, – продолжает София. – Вряд ли за пятьдесят лет ее хоть кто-то снимал с полки.
Я подношу книгу к самому лицу. От нее пахнет затхлостью – как будто страницы гниют.
– А почему она такая маленькая?
– Ее издал двоюродный брат Энни на свои собственные средства крохотным тиражом, для родных и друзей. Видимо, кто-то пожертвовал экземпляр библиотеке. Тут на первой странице предисловие Джорджа Барретта.
Обложка на ощупь хрупкая, точно высохшая скорлупа, готовая растрескаться под моими пальцами. Я аккуратно открываю ее и начинаю читать:
В марте 1946 года моя двоюродная сестра приехала из Европы, чтобы начать новую жизнь здесь, в Соединенных Штатах. В качестве жеста христианской доброты мы с моей женой Джин пригласили Энни жить с нами. Родных сестер и братьев у нас с Джин нет, и мы радовались тому, что в нашей семье появится еще один взрослый член, кто-то, кто поможет нам с женой растить трех наших дочерей.
Когда Энни приехала в Соединенные Штаты, ей было всего девятнадцать. Она была очень красива, но, как и многие молодые девушки, очень легкомысленна. Мы с Джин неоднократно пытались ввести Энни в общество Спрингбрука. Я – член городского совета, а также служу в ризнице церкви Святого Марка. Моя жена Джин активно участвует в деятельности местного женского клуба. Наши близкие друзья были так добры, что не раз