Берест продолжал отмахиваться:
– Хватит, хватит поздравлений. Не надо забывать, что они готовы на все… Как крысы в ловушке…
– По местам, товарищи! Ближайшие минуты покажут, что они задумали. А мы должны быть готовыми ко всему.
Неустроев то и дело поглядывал на часы, ожидая ответа фашистов. Проверены посты, солдаты и офицеры начеку.
Обеспокоенный неравным соотношением сил, в который раз спрашивал себя: «Устоим ли?»
– Настроение у всех одно: бороться будем до последнего вздоха, – сказал Гусев, когда комбат поделился своими сомнениями.
Несколько минут курили молча. Неустроев вспомнил немецкого парламентера. Наглый тип.
– Глядел я на него, Кузьма, а сам думал: неужели в Германии нет людей, понимающих истинный ход событий?
Тогда, конечно, мало кто знал об антифашистском подполье в Германии, хотя кое-что до нас и доходило. Мы знали, например, что немецкие патриоты обратились к войскам берлинского гарнизона с горячим призывом, что их листовки уже ходили по рукам, рассказывая правду о событиях:
«Солдаты! Фольксштурмовцы!»[i]
Начинается последний акт трагедии нашего народа. Преступное руководство еще продолжает совершенно безнадежную борьбу, хотя давно всем нам стало ясно, что неприятель обладает громадным перевесом в людях и вооружении.
Солдаты!
Вас снова и снова гонят на верную смерть, вся Европа усеяна могилами ваших товарищей. Не за Германию погибли они – за фашистских главарей-преступников.
Фольксштурмовцы!
Фашистские злодеи, сознавая свою несостоятельность, предчувствуя неизбежную гибель, в бессильной ярости бросили вас в огонь войны, чтобы продлить хоть на несколько дней свое жалкое существование.
Солдаты! Фольксштурмовцы!
Не позволяйте губить себя! Каждый ваш выстрел может только продлить муки ваших жен и детей. Положите конец кровавому безумию.
Боритесь за новую, лучшую Германию!»
Многие немецкие солдаты, прочитав эту листовку, выходили из домов, складывали оружие, сдавались в плен.
В подземелье рейхстага листовка, вероятно, не проникла. Да вряд ли она и смогла бы образумить оголтелых эсэсовцев. Здесь лихорадочно готовились к контратаке «по приказу фюрера», хотя фюрера уже не было в живых – от его имени действовали Геббельс и Борман.
Днем 1 мая тишину внезапно разорвала яростная стрельба. Автоматы, фаусты, пулеметы ударили разом. В клокочущий вулкан превратилось подземелье рейхстас криками фашисты кинулись наверх. На одного советского бойца их лезло десять – пятнадцать.
Но во время боя врагов не считают, а бьют.
фаустники Козлова дружно ударили по подвалам и лестницам, открыло огонь орудие Сорокина. Не дремали и автоматчики. Лестницы покрывались вражескими трудами. Атака фашистов захлебнулась.
И вдруг они появились на верхних этажах. Откуда? Каким образом? Неустроев не сразу даже поверил своим глазам. Ведь выходы из подвалов в наших руках!
– Снаружи, с противоположной стороны, ворвались, не иначе, – предположил Гусев.
Так оно и было. Гитлеровцы одновременно контратаковали и из подвалов, и из домов, примыкавших к восточному крылу рейхстага, еще не занятых нами. Учли они и то, что наши малочисленные подразделения захватили не все комнаты, коридоры, не контролировали двери в восточном крыле здания.
Оказавшись внутри рейхстага, фашисты бросили все силы, чтобы «откупорить» подвалы, высвободить подземный гарнизон.
Это был удар в спину нашим ротам. Сьянов, увидев позади себя гитлеровцев, не растерялся – швырнул гранату в немцев, перебегавших коридор, и открыл огонь из автомата. По примеру командира, используя укрытия – ниши в стенах, статуи, – в схватку вступили и бойцы. Бой принял очаговый характер.
У статуи императора Вильгельма рослый и гибкий Исчанов, расстреляв все патроны, наотмашь бил прикладом автомата направо и налево. Его окружили фашисты. Троих из них Исчанов уложил. В борьбе с четвертым, не рассчитав удара, промахнулся, разбил о скульптуру приклад, но тут же выхватил кинжал и, ловко увертываясь от ударов, начал разить им врагов.
Неподалеку дрался Берест. Из-за статуи на него набросился грузный эсэсовец. Замполит собрал силы и отшвырнул его от себя. Ударившись затылком о мрамор, фашист замертво рухнул на пол. Алексей выпрямился, желая перевести дыхание, и увидел гранту. Она летела прямо к ногам. Две-три секунды и – смерть! В одно мгновение метнулся за статую и плашмя растянулся на полу. Сверкнуло пламя, раздался взрыв. «Жив!» – радостно ощутил всем телом. Поднялся и только тогда почувствовал острую боль в левой ноге.
Гитлеровцам удалось ворваться в большой зал, над которым возвышался купол. Отсюда они настойчиво пробивались по коридору туда, где в двух комнатах разместился штаб батальона.
Неустроев в коридоре из-за выступа наблюдал за боем. Откуда-то сверху клубами полз едкий дым. В конце коридора изредка мелькали фигуры немцев. «Накапливаются!» Опасаясь, что автоматчики не сумеют сдержать вражеский напор, выдвинул в коридор пулеметчика:
– Устраивайся за железным ящиком и пока не открывайся. В случае прорыва шпарь по фрицам до последнего патрона!
Укрепляя оборону коридора, комбат думал не только о КП. Он понимал, что немцы рвались сюда из других соображений (о КП они, конечно, не знали): коридор открывал выход к наружной двери, той самой, через которую батальон проник в рейхстаг. Захват ее обеспечил бы немцам свободу действий, а у нашего гарнизона прервалось бы сообщение с другими подразделениями через Кенигсплац.
«Надо посоветоваться с командиром полка». – Прижимаясь к стене, Неустроев медленно пробирался на КП, где оставался Соколовский. О появлении фашистов в рейхстаге он немедленно доложил командиру полка, а указаний получить не успел: оборвалась связь. Прошло уже немало времени с тех пор, как Ермаков ушел искать обрыв, а результатов никаких. Неустроев отправил Прыгунова к соседям. Оказалось, Давыдов и Логвиненко тоже не имели связи со штабом своего полка.
«Может, уже налажена связь?» – С надеждой открыл дверь кабинета. Гусев с кем-то говорил по внутреннему телефону. Пока связи со штабом полка нет.
– Ярунов, Ярунов! – кричал в трубку Гусев. – Говори громче!
По лицу Кузьмы Неустроев догадался: что-то неутешительное передает Ярунов. Брови сошлись, веки подергивались. Гусев еще громче закричал:
– Ярунов! Ярунов!.. Ах, черт побери, оборвалось. – Не бросая трубки, сказал: – Сьяновская рота дерется врукопашную. Там замполит с комсоргом… Тяжелее на втором этаже, где Ярунов держит галерею, что в зале под куполом. Немцы устроили пожар: горят ковры, паркет, кресла.
«Теперь понятно, откуда дым», – сообразил Неустроев.
Гусев продолжал:
– Ярунову тяжело, но помощи не просит: знает, всем трудно. Лишь одна просьба отовсюду: воды. Вместе со Сьяновым дерется и командир хозвзвода лейтенант Сизов. Солдаты беззлобно поругивают его: «Лучше раздобыл бы нам водицы, хоть по стаканчику».
Что ж, они правы! За сутки – ни глотка. Хозяйственники не раз пытались доставить воду и еду. Не вышло: или люди гибли, или приходили с пустыми, изрешеченными пулями термосами.
Дверь КП распахнулась. Из коридора хлынули клубы дыма.
– Горят шкафы, товарищ капитан. Фаустами немцы подожгли, – доложил солдат с порога.
Соколовский выбежал в коридор.
– Разбирай перегородки, туши пожар! – приказал он, а сам кинулся наверх, чтобы уточнить, что делается на площади.
Со стороны Шпрее, стреляя на ходу, медленно ползли два немецких танка. Следом за ними перебежками продвигались автоматчики. Вот оно что! Контратаку, предпринятую фашистами внутри здания, поддерживают снаружи. Значит, решили во что бы то ни стало вернуть рейхстаг. Может, лучше покинуть его на время? Нет, нельзя: на площади люди окажутся под многослойным перекрестным огнем!
Неустроев на КП обдумывал создавшееся положение. «Значит, фашисты уже не надеются одолеть нас в бою… Думают огнем выкурить и проложить себе путь к выходу из рейхстага».
Вернулся Гусев с опаленным лицом:
– В коридоре жара, как у доменной печи. Огонь теснит бойцов.
Внезапно зазуммерил внешний телефон. Капитан одним прыжком оказался у аппарата. Боясь, что связь может оборваться каждую минуту, торопливо доложил обстановку:
– Товарищ «четвертый», в рейхстаге пожар, на людях загораются шинели, в окнах лопаются стекла… Держимся, нужна вода…
Зинченко некоторое время молчал. Потом сказал:
– Разрешаю покинуть рейхстаг…
Неустроев растерялся: не ожидал подобных слов. «Неужели полковник подумал, что хотим бежать?» Горло точно чем-то сдавило. Машинально расстегнул ворот гимнастерки:
– Не для этого докладывал, товарищ «четвертый».
– Я вас понял. Повторяю, разрешаю, если найдете необходимым.
Положив трубку, комбат дрожащими пальцами долго не мог вынуть папиросу. Не раз отступал он за войну. Но что значит покинуть сейчас рейхстаг? Сможет ли он после людям в глаза смотреть? Нет, скорее гибель, чем отход. Тут же поймал себя на мысли, что рассуждает, как рядовой солдат. Ему, офицеру, вверена судьба многих людей…