Неустроев созвал командиров. Нужно укрепить охрану выходов, поставив для этого фаустников Козлова, которые уже были в рейхстаге. Командир полка обещал подбросить подкрепление, но удастся ли это сделать? Резервов в полку не оставалось, да и пройти площадь по-прежнему трудно.
Командирская летучка близилась к концу, когда в дверях появился командир батареи лейтенант Сорокин.
– Молодец! – поднялся ему навстречу Неустроев. – Вся батарея здесь?
– Какая там батарея, товарищ капитан… Только одно сорокапятимиллиметровое орудие осталось… да два ящика снарядов…
– Все равно батарея, товарищ Сорокин, – подбодрил Неустроев лейтенанта. – И пехотинцев у нас на роту не хватает, а я по-прежнему говорю: батальон. Устанавливай орудие у правого выхода из подвала.
– А я в Журнале боевых действий особо отмечу это событие, – с улыбкой сказал Гусев. – Ударишь из орудия, пехотинцы обрадуются: «С нами артиллерия!»
В уголке, склонившись над столиком, сидели Матвеев и агитатор 756-го полка капитан А. М. Прелов, прибывший вместе с командиром полка. Составляли листовку-«молнию». Подошел Кондратов.
– Редколлегия за работой.
– Да, но твои разведчики, Василий Иванович, задерживают выпуск самой главной листовки.
Кондратов молча шагал по комнате: его волновала задержка Егорова и Кантария. Хоть с ними и пошел замполит, все могло случиться. Уж что-то долго не возвращаются.
Вспомнил, как назначал знаменосцев, когда получил приказ Зинченко. В подвале выстроились разведчики. Все – молодец к молодцу. В поисках каждый не раз отличался. На ком остановиться? Он видел, как недоуменно смотрят на него бойцы. Дескать, чего это начальник так долго разглядывает, словно при первом знакомстве?
Остановился на Егорове и Кантария. Учел, что они всегда отважно действовали в паре. Зинченко хорошо знал обоих и был доволен выбором. Это Кондрашов заметил сразу, как только привел разведчиков. Полковник, взглянув на них, произнес:
– На таких орлов положиться можно.
Разведчики еще не знали, какое задание им хотят дать, но, когда полковник развернул знамя, догадались.
– Вы что радуетесь? – сказал Зинченко. – С ним ведь не на парад идти.
– Пронесем, и будет оно на рейхстаге, товарищ полковник.
– Ишь какой догадливый народ, – засмеялся Зинченко. – Мне, значит, и объяснять нечего. Знайте только, что вам вручено Знамя Третьей ударной армии, которое станет символом нашей победы над фашизмом. Станет, если вы проявите все свое умение и отвагу. С этой минуты вы не разведчики, а знаменосцы. Желаю вам удачи!
Командир полка опустился на колено и, поцеловав Знамя, передал его разведчикам. Принимая Знамя, те последовали примеру полковника.
У Михаила и Мелитона праздник на душе. Выйдя от полковника, они долго разглядывали Знамя. Столько судили-рядили о нем, гадали, каким оно, Знамя Победы, будет. Оказывается, самое простое. Полотнище красного цвета – символ борьбы трудящихся. В левом углу – серп и молот, сверху – звездочка.
Каждый воин Советской Армии мечтал о таком задании, а счастье выпало им.
…В рейхстаге всего два с половиной этажа да чердак. Пробежать их нетрудно, если бы все было очищено от врага. А тут получалось так, что забраться на крышу – все равно что проникнуть в тыл врага.
По коридорам и лестницам пробирались медленно, боясь засады. И напоролись на нее на втором этаже.
В гитлеровцев полетели гранаты. Под прикрытием огня группы Береста преодолели второй этаж и полуэтаж. Забравшись на чердак, увидели продырявленную снарядами крышу. Это к лучшему: не надо искать слуховое окно. Полезли в первую попавшуюся дыру. Берест и его бойцы остались на чердаке.
На крыше огляделись. Передвигались осторожно, на ощупь: чего доброго, можно провалиться. Вот уже совсем рядом купол. Днем его разглядывали из «дома Гиммлера». Одна закавыка: купол-то стеклянный, как на него влезешь? Все же решили попробовать.
Оказалось, артиллеристы его обработали как по заказу: все стекла выбиты, одна решетка осталась. Лезь по ней, как по лестнице. Высоко, правда, но именно там, и только там, место знамени!
На ощупь, потихоньку карабкались вверх, остерегаясь наступить на поврежденный прут – может не выдержать. Об остатки стекол порезали руки – ладони сделались липкими от крови.
Даже в темноте ощущалась большая высота. Вспышки выстрелов виднелись где-то далеко внизу – тогда они не знали, что находятся на семидесятиметровой высоте… Споро принялись за дело. Кантария держал древко, а Егоров противогазной лямкой привязывал его к железной штанге. Когда полотнище заколыхалось от ветерка, само собой вырвалось из груди «ура». Красное знамя реет над Берлином!
Внизу гремели бои. Вспышки орудий, огненные змейки трассирующих пуль. Как гигантские сполохи, озаряли небо залпы «катюш». Раскатисто несся их грохот над дымящимися развалинами фашистской столицы. Со всех сторон к центру рвутся советские войска. Бьет последний час гитлеровского рейха!
Отблеск выстрелов осветил знамя откуда-то снизу, прямо из-под ног. Нагнувшись, глянули сквозь решетку. Как в глубоком колодце, там вспыхивали автоматные очереди. Догадались – купол находится над каким-то большим залом без окон.
Спустившись с купола, оглянулись на знамя. Оно было на месте, на самой высокой точке рейхстага. Жаль, что его сейчас не видят штурмующие.
Поздним вечером бой затих, но люди оставались на боевых постах, за пулеметами, не спускали глаз с подвалов. И вдруг голоса:
– Знаменосцы, знаменосцы идут!
Вместе с Егоровым и Кантария вернулся и Берест. Егоров начал было докладывать, но куда там! Чувство радости било через край. Комбат обнял и расцеловал знаменосцев, затем их стали поздравлять другие офицеры.
Мелитон широко раскинул руки, как бы желая обнять всех.
– Почему только нас, генацвале? Всех надо, всех!
Знамя Военного совета 3-й ударной армии развевалось на куполе рейхстага. Этому знамени придавалось не только военное, но и политическое значение: оно должно было стать символом нашей великой победы над фашистской Германией – Знаменем Победы.
В Журнале боевых действий 79-го стрелкового корпуса появилась запись: «В 18 часов 30.4.45 г. был повторный штурм рейхстага. Был дан уничтожающий огонь по центру… Рота 1 сб 756 сп первой ворвалась в северную часть рейхстага и водрузила над ним врученное красное знамя № 5».
К знаменосцам подбежала медсестра Аня Фефелкина, увидевшая кровь на их руках. Проворно вынула из сумки бинты, но Кантария остановил ее:
– Не беспокойтесь, сестра. Уж засохла. Лучше примите поздравление.
– А верно, – подхватил Сьянов. – Ане все мы обязаны многим.
– Ой, что вы, что вы… – засмущалась девушка.
Много дорог прошла с батальоном Аня Фефелкина. Не один десяток бойцов вынесла с поля боя на своих плечах. И в рейхстаге, развернув медпункт, бесстрашно разыскивала раненых в темноте, оказывала им необходимую помощь.
В шкафах нашли два ящика вина. Берест вытащил красивую бутылку, стал разглядывать на свет.
– Вот это да! – воскликнул он. – Вину-то больше шестидесяти лет. Смотрите тысяча восемьсот восьмидесятый год.
– Подходящее для такого события, – одобрил Неустроев.
Нашлись и рюмки. Когда их наполнили, замполит провозгласил:
– За Знамя Победы, товарищи!
Матвеев и Пселов прикрепили к стене листовку, посвященную историческому событию. С правой стороны бланка, где был оттиск плаката «Водрузим над Берлином Знамя Победы!», политработники провели стрелку красным карандашом, а под ней синим написали: «Водрузили! Знамя – над рейхстагом. Поздравим друг друга, товарищи! Ура!»
Многие бойцы и офицеры уже которую ночь не спали, но сейчас и дремота прошла, и усталости словно не было. Возбужденно говорили о Знамени, высказывали предположение, что теперь гитлеровцы обязательно сделают «хенде хох», ничего больше им не остается.
Праздничное чувство не мешало, однако, бдительности подразделений. Фашисты могут пойти на что угодно – смертельно раненный зверь бросается и на прямой выстрел в лоб. Вот почему Гусев позаботился, чтобы роты были связаны с КП батальона телефоном, оглядел все залы, коридоры, комнаты. Останавливался у кабинетов, с усмешкой читал на дверях таблички с указанием должностей, чинов и фамилий хозяев. Не думали фашистские главари, сидевшие в этих кабинетах, что сюда придет советский солдат.
У мраморной колонны валялся неразорвавшийся снаряд. Наш! Гусев сокрушенно покачал головой, – видно, недосмотрели на заводе и выпустили брак.
Посреди бисмаркского зала стоял Матвеев, окруженный солдатами. Далеко разносился его голос:
– В этом зале в тридцать третьем году фашистская следственная комиссия объявила Георгия Димитрова поджигателем рейхстага. Товарищ Димитров смело опроверг чудовищную ложь. О его мужестве на Лейпцигском процессе узнал весь мир. Из подсудимого Димитров превратился в сурового обвинителя. Ни фашистские судьи, ни Геринг и Геббельс не выдержали схватки с коммунистом.