То, что он называет меня своей маленькой дорогой и лучиком солнца, помогает снять напряжение с моего тела.
Он отстраняется, чтобы видеть мое лицо, и, смотрит на меня с такой нежностью, что я чувствую себя очень эмоциональной.
Его голос нежен, когда он говорит: — Я никогда не причиню вреда ни одному волоску на твоей головн. Ты - мое все.
Я хватаюсь за его запястье, на моем лице снова гамма эмоций. — Все произошло так быстро. Я не знала, что делать.
— Если в будущем что-нибудь случится, первым делом позвони мне, Виттория. Никогда не убегай от меня.
— Я запаниковала, — говорю я, мой голос наполнен слезами.
— Я знаю, детка. — Он опускает голову и снова целует меня. — Я должен был оставить с тобой Большого Рикки. Ты больше никогда не будешь одна. Один из нас всегда будет присматривать за тобой.
Я судорожно киваю, потому что больше никогда никому не смогу доверять. С Анджело, Тайни или Большим Рикки я буду в безопасности. Они будут держать людей подальше от меня.
Меня снова одолевают эмоции и я начинаю плакать. — Я так испугалась.
— Ох, детка, — вздохнул Анджело, его руки снова крепко обхватили меня. — Мне так чертовски жаль.
Плач в надежных сильных руках Анджело приводит к тому, что усталость захлестывает мое тело, и я засыпаю.
***
Анджело
Последние два дня были самыми долгими в моей жизни.
Я на грани, и каждый раз, когда Виттория издает звук или шевелится, я крепче прижимаю ее к себе.
Сначала я пытался переварить смерть дяди и тети, но теперь мне хочется, чтобы они были живы, чтобы я мог их убить.
Неконтролируемая ярость продолжает захлестывать мою грудь, а осознание того, что я не могу отомстить за то, что они сделали с моей женой, разъедает меня.
Я не спал с ночи перед нашим отъездом на Сицилию, и пока не буду уверен, что с Витторией все в порядке, не смогу сомкнуть глаз.
Внезапно ее тело напрягается, и она пытается свернуться калачиком. Я все еще прижимаю ее к груди, отказываясь укладывать ее на кровать.
— Шшш... я держу тебя, детка, — шепчу я, надеясь, что она услышит мои слова.
— Нет, — бормочет она. Она слабо хлопает меня по груди, а затем ее пальцы хватают мою рубашку. — Нет.
Поднеся руку к ее лицу, я провожу ладонью по ее мягкой коже и волосам. — Проснись, детка.
Она вздрагивает, и ее тело содрогается в моих руках. Ее глаза распахиваются, и вид ужаса, застывшего в ее глазах, наносит жестокий удар по моему сердцу.
— Черт, Виттория, — отчаянно простонал я. — Что я могу сделать, чтобы ты почувствовала себя лучше?
Я привык все контролировать, но я понятия не имею, как ее утешить.
Ее лицо приобретает милое, блять, выражение, которое появляется перед тем, как она заплачет, и это обнажает мою душу. Слезы катятся по ее щекам, и от них у меня замирает сердце.
Мое отчаяние растет, и я снова укачиваю ее, осыпая щеки поцелуями.
На этот раз она не плачет, как раньше, и ей удается взять свои эмоции под контроль.
Мой взгляд скользит по ее прекрасному лицу, и я спрашиваю: — Тебе лучше?
Она взволнованно вздыхает и, крепче прижимаясь к моей рубашке, шепчет: — Я продолжаю видеть это.
Мои пальцы ласкают ее лицо. — Что ты видишь, детка?
— Все. — Ее глаза стекленеют, а голос звучит хрупко, когда она шепчет: — Тело Маурицио.
Осторожно, чтобы не давить на нее, я сохраняю мягкий тон и спрашиваю: — Ты можешь рассказать мне, что случилось?
Она хмурится, когда смотрит на меня с отчаянием, дрожащим в ее глазах. — Ты разозлишься. Ты возненавидишь меня.
Я решительно качаю головой. — Нет, не возненавижу. — Сделав глубокий вдох, я поправляю себя. — Я не буду злиться на тебя, но я чертовски зол из-за того, что ты прошла через этот гребаный ад.
Ее брови сходятся вместе, и она колеблется, прежде чем спросить: — Что тебе сказала Глория?
— Сейчас это не имеет значения. Я хочу услышать твою версию истории.
Я продолжаю поглаживать ее лицо, надеясь, что это поможет ей успокоиться, и она откроется мне.
Виттория тяжело сглатывает и садится ко мне на колени, чтобы сесть чуть прямее. Она прислоняет голову к моему плечу и устало вздыхает.
— Все произошло так быстро, — хнычет она. — Я пошла в спальню с Глорией, и пока я любовалась видом с балкона, она оставила меня одну. Я даже не успела этого понять. В следующую секунду вошел Маурицио и бросил на кровать конверт. Он сказал, что в нем пять тысяч евро, потому что это все, чего я стою.
Я скрежещу зубами от усилий, которые мне приходится прилагать, чтобы не сорваться. Я обхватываю рукой ее голову и прижимаюсь ртом к ее кудрям.
Господи, мать твою. Пять тысяч евро. Какой же дешевкой она, должно быть себя почувствовала.
Прижимаясь ртом к ее волосам, я рычу: — Ты стоишь больше, чем все деньги мира. Ты, блять, бесценна, Виттория.
Она убирает руку с моей груди и крепко сжимает мое запястье. — Он сказал мне бросить тебя, чтобы ты мог жениться на другой женщине, а если я этого не сделаю, он закопает меня на заднем дворе.
Вот ублюдок!
Зная, каким жестоким мог быть мой дядя, я могу только представить, насколько травмирующим это было для Виттории.
Я сжимаю челюсть, слушая, как она заикается: — Он с-сказал, что с-с-сделает т-так, чтобы в-вы п-произнесли с-свои к-клятвы на том месте, г-где мой т-т-труп будут п-поедать черви.
Блять.
Я с трудом втягиваю воздух, когда меня захлестывает белая ярость.
Блять.
Я прижимаю Витторию к груди и зарываюсь лицом в ее волосы.
Блять.
Дыши!
Я задыхаюсь, и Виттория обхватывает меня за шею. Она снова сдвигается, устраиваясь на моих коленях, и ее пальцы вплетаются в мои волосы.
— Прости меня, — хнычет она.
Я качаю головой, пытаясь вернуть контроль над яростью, жаждущей разрушения и мести. Только кровь утолит эту жажду.
Отстранившись, я обхватываю ее лицо и смотрю в глаза. — Что случилось после этого?
Ее руки снова сжимают мои запястья, а брови сходятся вместе.
Глядя на моего маленького невинного олененка, я не могу понять, как кто-то мог причинить ей боль.
— Я сказала ему, что ты никогда не поверишь, что я просто бросила тебя, — шепчет она. — Он накричал на меня, а когда я попыталась дотянуться до телефона, чтобы позвонить тебе, он дернул меня назад. Мы споткнулись о перила...
Ее лицо напрягается от пережитого ужаса.
— А потом... — Она задыхается и крепче сжимает мои запястья. — Потом мы... — Ее дыхание учащается. — Мне плохо. — Ее тело бьется в конвульсиях, и, вскочив на ноги, я подхватываю ее в стиле невесты и бросаюсь в ванную.
Не успев добежать до туалета, Виттория пытается оттолкнуть меня, когда ее начинает тошнить. Желчь стекает по ее руке и падает на пол, а я быстро ставлю ее на ноги и помогаю ей перегнуться через раковину.
И снова мое гребаное сердце разрывается, когда тело моей жены бьется в конвульсиях из-за того гребаного кошмара, через который она прошла.
Я открываю холодную воду и выливаю немного на ее шею и руку. Пока ее тело яростно дергается, доносящиеся из нее звуки уничтожают меня.
Внезапно она теряет все силы, и мне удается поймать ее за талию, прежде чем она успевает упасть на пол.
— Я держу тебя, детка.
Я переношу ее в душ и открываю краны. Прислонив ее тело к своему, я хватаюсь за футболку и снимаю ее с нее.
Она горит и я держу ее под струями прохладной воды.
Через несколько секунд она шепчет: — Приятно.
Когда к ней возвращаются силы и она может стоять самостоятельно, я делаю воду немного теплее.
Все еще одетый в костюм, я беру мочалку и гель для душа.
— Твоя одежда намокнет, — говорит она.
— Мне все равно, — бормочу я, начиная мыть ее тело, стараясь, чтобы мои прикосновения были нежными. — Ты - это все, что имеет значение.