численность людей, пригодных к несению военной службы, составляла примерно 100 тысяч человек. Около 27 400 из них были служилыми дворянами и детьми боярскими, которые некогда составляли основную ударную силу русского войска. Несмотря на все усилия правительства, предпринимавшиеся в предыдущие десятилетия, всего 15 850 человек из этого числа находилось на полковой службе, то есть были признаны способными принимать участие в походах. Остальные 11 580 дворян и детей боярских состояли на городовой и осадной (гарнизонной) службе; около 2000 из них были безземельными, а некоторые всадники были так бедны, что не имели лошадей. Согласно тому же сметному списку, процент служилых людей «по прибору» в русских вооруженных силах был даже немного выше, чем в конце XVI века [Чернов 1954: 125, 130; Сташевский 1919: 3–4]. В это число входили стрельцы (свыше 33 000 человек), которые в последнее десятилетие состояли в основном на гарнизонной службе и не имели большого опыта боевых действий. Хотя благодаря выделению земельных наделов и разрешению заниматься беспошлинной торговлей правительству удавалось поддерживать численность стрелецкого войска на прежнем уровне, стрельцы, вынужденные заниматься всеми этими посторонними делами, уже не являлись теми обученными профессиональными солдатами, какими они были когда-то. Кроме того, в распоряжении правительства было около 11 500 казаков и свыше 4000 пушкарей и затинщиков. Артиллерийские части были хорошо укомплектованы и оснащены. С конца 1620-х годов Русское государство запасалось пушками, порохом и ядрами; в 1632 году под началом иностранных инженеров началась отливка тяжелых осадных орудий [Сташевский 1919: 4–5]. Остальную часть от общего числа ратных людей – около 20 % – составляли татары, чуваши, мордва и прочие.
Разделение служилых людей по традиционным группам в сметном списке 1630 года хорошо показывает те проблемы в военном устройстве Русского государства, которые так и не были решены Романовыми к началу войны против Речи Посполитой. Со времен Ливонской войны в армиях Швеции и, пусть и в несколько ином виде, Польши колоссальным образом выросло значение таких факторов, как процентное соотношение пехоты и кавалерии, координация действий различных родов войск, наличие тактически обученного офицерского корпуса и постоянная (или хотя бы регулярная) военная подготовка [Frost 2000: 107–109, 128]. В русских реестрах (и в головах правителей государства) главное внимание уделяется сословной принадлежности ратников и тому, как они были призваны на службу и кто отвечает за их снабжение. По этим спискам трудно судить, какими военными навыками обладают те или иные войска и какие боевые задачи они могут решать: не все стрелецкие полки были регулярными, некоторые помещики не могли участвовать в боях или даже позволить себе коня и так далее.
Русское правительство хорошо понимало все риски войны с западными соседями. Уроки, полученные во время Смуты, не пропали даром, и, готовясь к нападению на Речь Посполитую, Русское государство заручилось поддержкой Швеции, которая в обмен на беспошлинные поставки хлеба (с 1628 года) посылала в Москву новейшее вооружение, амуницию и военных советников [Porshnev 1995: 58–59; Поршнев 1976: 227–228]. С начала 1630-х годов, по настоянию патриарха Филарета, в вооруженных силах Русского царства стали появляться новые пехотные полки – с большим офицерским корпусом, тактически обученные и по умолчанию профессиональные, – кроме того, значительно усиливались средства осады и артиллерии. Офицерами в русскую армию приглашались «наемные иноземцы», имевшие опыт боевых действий в Центральной Европе. Московские вербовщики предлагали большое жалованье, и недостатка в желающих испытать удачу в России не было. В 1630 году на русскую службу поступил шотландец Александр Лесли, успевший к тому времени повоевать и в польской армии, и за шведского короля. Лесли и другие подобные ему военные советники Михаила Федоровича нанимали в Европе целые корпуса иностранных офицеров с опытом службы в армиях Швеции или Голландии, которые обучали русскую пехоту последним тактическим новшествам [Сташевский 1919: 103, 109]118.
Однако традиционное распределение служилых людей по сословиям, как мы видим из сметного списка 1630 года, все еще не утратило своей актуальности, и новосозданные полки мало что в этой ситуации изменили. Так, когда 2000 беспоместных детей боярских было предложено пойти за жалованье пехотинцами (солдатами) в эти новые полки, очень немногие из них ответили согласием, так как служба в пехоте под началом иноземцев угрожала потерей социального статуса. Тем не менее со временем эти полки стали укомплектованными. Служили в них в основном татары, казаки, вконец разорившиеся дворяне, а позже и даточные люди (крестьяне и посадские); все это лишь еще сильнее способствовало тому, что служба в пехоте воспринималась как занятие, недостойное человека благородного происхождения. В 1632 году началось формирование конного (рейтарского) полка. Рейтарская служба была более престижной, поэтому дворяне и дети боярские записывались туда более охотно; одна из рот в составе этого полка была драгунской. Рейтары получали более высокое жалованье, чем солдаты (хотя и не огромное), что только усилило социальное расслоение, существовавшее в русской армии.
Всего до начала и в ходе Смоленской войны было сформировано десять таких воинских частей, получивших название полки «нового строя» (или полки «иноземного строя»). В пехотных полках числилось свыше 10 тысяч солдат, а в большом рейтарском полку одну роту составляли драгуны, обученные сражаться как в конном, так и в пешем порядке [Сташевский 1919: 320; Davies 1999: 164; Reger 1997: 24]. Каждый такой полк имел командную иерархию, организованную по новому образцу: полковник, подполковник, майор, капитан и т. д.; доля офицеров была больше, чем в традиционной русской сотне. Почти все офицеры и некоторые рядовые солдаты были наемными иноземцами. Воинская дисциплина и военная подготовка, отличавшие эти полки, не были в принципе чем-то новым для Русского государства, поскольку стрельцы проходили примерно такое же обучение, однако для солдат, набранных в эти части, это был первый опыт такого рода. Готовясь к войне и осаде Смоленска, русское правительство начало загодя запасаться провиантом и прочим снаряжением; также были наняты военные инженеры.
В итоге войско, которое под командованием воеводы М. Б. Шеина выступило в 1632 году на Смоленск, стало самой большой армией, собранной Русским государством со времен первого этапа Ливонской войны: всего в поход отправилась треть боеспособного населения империи. Больше половины этого войска составляли полки «нового строя» – почти все пехотные – под началом иностранных офицеров, вооружение и содержание которых оплачивала государственная казна. Чуть меньшую часть от общей численности армии Шеина составляло поместное войско, как обычно, разбитое на сотни. Остальные 16 % русской армии были набраны из служилых людей «по прибору» – стрельцов, казаков, татар и прочих отрядов; стрельцы в этой разнородной массе составляли меньшинство [Hellie 1972: 271]. Хотя предполагалось, что полки «нового строя» станут главной ударной силой этого войска (как ранее стрельцы и артиллерийские части), командование и структура русской армии оставались такими же, как и раньше. В целом эта кампания обошлась казне в огромную сумму. В начале войны правительство оплачивало ее за счет заблаговременно накопленных денежных резервов, а потом, когда эти средства стали иссякать, начало стремительно повышать налоги119.
С 1632 по 1634 год эта армия осаждала огромную крепость Смоленск, которая была не так давно перестроена по последнему слову фортификационной науки самими русскими; эти укрепления были спешно приведены поляками в порядок, однако гарнизон, защищавший город, был сравнительно невелик. Шеин, руководивший обороной Смоленска в 1609–1611 годах во время русско-польской войны, прекрасно знал устройство Смоленского кремля и окружил город сложной системой траншей и земляных укреплений. Очевидцы осады отмечали хорошую выучку русской пехоты, обилие припасов и снаряжения, имевшихся в распоряжении Шеина, и успешные действия артиллерии, наносившей ощутимый урон крепости120. В начале 1633 года казалось,