Читать интересную книгу Формула смерти - Андрей Воронин

– У тебя как-то все просто, по полочкам раскладываешь.

– Что мне остается?

– Заниматься гибелью Смоленского. Забудь о Комове. Почему ты думаешь, что Смоленский оставил ключ к загадке?

– Мне так кажется. Смоленский девять лет назад сделал свое открытие. Незадолго до гибели усовершенствовал его.

– Да уж, сделал… Только мы не знаем, что он усовершенствовал.

– Диск ничего не дал?

– Как ты и предполагал, на нем не шифровка, а хаотично выбранные куски текста.

– Умен был академик Смоленский, тут уж ничего не скажешь, – улыбнулся Сиверов. – Вы, генерал, пейте кофе. Я его приготовил некрепким.

– Я сегодня столько кофе выпил, что, мне кажется, скоро он из ушей польется.

– Чай? Минералку?

– Жидкости не хочу. Если нальешь граммов сто коньяку, буду признателен. Хотя и он – жидкость.

– Налью, – сказал Глеб.

Глеб поставил на стол бутылку с коньяком, вытащил из маленького холодильника тарелочку с нарезанным лимоном. Плеснул в один бокал немного коньяку.

– Сам не будешь? – спросил генерал.

– Для спиртного еще рано, – сказал Сиверов.

– Самое оно.

– На здоровье, Федор Филиппович.

– Какое, к черту, здоровье, нервы не на месте! – генерал сделал глоток. – Коньяк хороший.

– Неплохой, – ответил Глеб, – из старых запасов. Когда старую мансарду громили, коньяк уцелел, вот он вам и достался.

– Выпил, и отпустило.

– Выспаться вам надо, Федор Филиппович, это, во-первых, и, наверное, самое важное. Сколько вы уже не спите?

– Вторые сутки.

– Вот видите! Сон – лучшее лекарство, вы сами мне об этом твердили.

– Когда?

– Не помню уже. Часто, Федор Филиппович, повторяли.

– Все ты помнишь, все у тебя учтено.

– Не все.

– Я, между прочим, на тебя рассчитываю.

– И правильно делаете, хотя пока я не знаю, чем вам помочь. Нет у меня четкой версии, одни обрывки, фрагменты, кусочки, которые пока ни во что толковое не складываются.

– Все, Глеб, это мое последнее дело. Я сегодня ходил по кабинету, метался от стены к стене, как заключенный в одиночке, и понял: сдаю, соображать медленно стал, ошибаться. Пора на покой.

– Пчел станете разводить, что ли? – улыбнулся Сиверов. О пчелах Глеб сказал без злости, даже с легкой завистью.

– Пчелы меня не вдохновляют.

– Они мед собирают, Федор Филиппович. Пасеку маленькую сделаете где-нибудь на берегу Оки, я к вам в гости стану наезжать. Будем кушать огурцы и в мед их макать.

– Мне не до шуток. Хоть и мерзавцем был полковник Комов, но все равно, мне его жаль.

– Мне его ничуть не жаль. Единственное, о чем сожалею, не успел он вывести вас на своих шантажистов. Полковник в их игре, насколько мне кажется, был маленькой пешкой, одной ступенькой к цели. Таких ступенек, – Глеб посмотрел в потолок, – думаю, очень много.

– И первая ступенька обвалилась, – сделав глоток коньяка, сказал генерал и вытряхнул из пачки очередную сигарету. – Цель шантажистов не ясна.

– Не совсем обвалилась, кое-что он ведь успел сообщить.

– И что толку?

Мужчины, глядя друг на друга, задумались. Потапчук первым нарушил молчание:

– Что делать посоветуешь мне?

– Надо отследить, кто придет на похороны Комова. Мне кажется, шантажистов интересовал не столько сам полковник, как кто-то из его окружения, на кого он имел влияние.

– Гомосексуалисты, – скривился в отвращении Потапчук, – у них множество подвязок. Могут сойтись вместе и знаменитый кинорежиссер, и сантехник. Любовь, даже однополая, зла. Поди, высчитай, кому дорог был покойный Комов.

– Когда похороны?

– Завтра, – вздохнул генерал, – самое смешное в этой грустной истории, что хоронить придется честь-честью, и награды на подушечках выносить, и салют на кладбище устраивать.

– Сами пойдете?

– Я уже отдал распоряжения, – ответил генерал Потапчук, бережно ставя пустой бокал, – вся церемония под моим контролем, видеосъемку я тоже обеспечил – в три камеры.

– Может, еще налить? – спросил Глеб.

– Давай – пятьдесят граммов.

* * *

Братья Комовы никогда не были особенно близки. Даже в детстве. С первого класса Андрей с головой погрузился в учебу, а Сергей, сколько себя помнил, мечтал стать чекистом. Так случается, что человек выбирает свою профессию в раннем возрасте и сознательно идет к ней. Потому у братьев Комовых карьеры удались. Они не распылялись по мелочам на поиски, копали не широко, но глубоко – каждый в одном месте. Когда Сергей получил звездочки полковника, то был самым молодым полковником в управлении. Андрей Борисович стал сперва самым молодым кандидатом наук, а затем и доктором.

Братья никогда не ссорились, потому как им нечего было делить в этой жизни.

«Эх брат, брат… – думал Андрей Борисович, сидя в узком и не очень комфортном кресле салона „Ту-154“, – сколько мы с тобой не виделись? По-моему, год-полтора. Хорошо, что я тогда зашел к тебе в гости, словно наперед чувствовал… – подробностей смерти брата Андрей Борисович не знал, ему позвонила жена Сергея, а потом и Горелов. – Почему я тебе не позвонил, не посоветовался? Что делать с диском, оставленным мне Смоленским? Теперь и посоветоваться не с кем. Но ведь ты не был ученым, какой совет ты мог мне дать? Ты был человеком службы».

В соседнем ряду возле вирусолога Комова устроилась компания молодых людей – крепких, не противников выпить. Вели они себя вполне пристойно, если учесть количество выпитого; во всяком случае, песен не пели, матом не ругались и курили не все сразу, а по очереди. За иллюминатором простиралось темно-синее небо, в котором угадывались звезды, и в то же время яркий солнечный свет лился через стекло.

– Извините, мужчина, – обратился к Комову коротко стриженный парень с тонкой золотой цепочкой на шее, к цепочке был прикреплен крестик, по концам креста сверкали маленькие бриллианты.

– Да, – Андрей Борисович отозвался не сразу.

– Не желаете присоединиться? – пластиковый стаканчик, в котором плескался щедро налитый коньяк, застыл между рядами.

Комов ощущал щекочущий аромат хорошего коньяка. Немного выпить он любил, но был очень избирателен в компании. Всех людей он разделял на две категории, независимо от пола: на тех людей, с кем можно выпить, и тех, с которыми нельзя пить ни при каких обстоятельствах.

– Нет, спасибо.

– Почему вы отказываетесь? Коньяк хороший, полет долгий, время скоротаете. По делам в Москву летите?

Комову не хотелось раскрывать душу – разговор следовало пресечь в самом зародыше, и он коротко ответил:

– На похороны брата лечу.

– – Извините, не знал.

«Теперь ко мне больше приставать не станут. Человек, у которого умер кто-нибудь близкий, вроде прокаженного, от него стараются держаться подальше».

Комов прикрыл глаза. Он не мог представить себе Сергея мертвым, казалось, прилетит, и брат встретит его в аэропорту. Встреча всегда происходила бурно, Сергей обнимал Андрея, расспрашивал о жизни, но через пять минут Становилось ясно, что говорить братьям не о чем: интересы абсолютно разные.

«Единственный раз в жизни мне могла пригодиться твоя служба, – усмехнулся Андрей, – и на тебе! – Нелепо получилось…»

Место рядом с Комовым было свободно, и он поставил в соседнее кресло плоский блестящий портфель, купленный в прошлом году по дешевке в Пекине. Диск, полученный от Смоленского, покоился в одном из отделений металлического кейса.

Кейс Андрей Борисович любил, в нем можно было безбоязненно носить дискеты: даже возле мощного генератора электростанции металл экранировал магнитные поля. Прежде чем выйти в туалет, Комов вытащил из портфеля диск, упакованный в картонный конверт, и спрятал его в карман нагрудной рубашки. Мало ли что могло случиться в его отсутствие? Комов был человеком слова, раз пообещал Смоленскому беречь диск, значит, так тому и быть. Даже о деньгах, оставленных в кейсе, Комов не волновался. Он был из той категории людей, которым своего не жаль, а к чужому не притронется.

Денег Андрей Борисович прихватил на всякий случай много, полторы тысячи долларов, снял со своего валютного счета. Мало ли что, вдруг у вдовы нет денег на похороны? Да и на памятник нужно оставить…

Полулежа в кресле, Комов обдумывал, какой следует поставить брату памятник, писать ли на нем звание «полковник», или обойтись традиционными именем, отчеством и фамилией.

«Я даже не знаю, где Сергей хотел быть похороненным, мы с ним никогда не говорили на эту тему. Боже, сколько проблем создает смерть! И самое странное, покойнику хочешь угодить больше, чем живому».

И тут в памяти всплыл эпизод из детства, когда отец привел братьев на кладбище, чтобы показать могилу своего брата. Андрей вспомнил, как они втроем пробирались между тесно расположенными могилами, помнил, как боялся пораниться об острые пики оград, боялся наступить на безымянные, поросшие травой холмики. Тогда впервые он ощутил, что такое смерть. С фаянсового медальона на него смотрел мужчина, очень похожий на отца, веселый, улыбающийся, в лихо сдвинутой на затылок военной фуражке. Семилетний Андрей смотрел на фотографию и буквально ощущал, что на глубине двух метров под ним лежит в гробу полуистлевший труп, в котором уже никто, даже самые близкие люди, не узнают молодого смеющегося военного.