Читать интересную книгу Мико - Эрик Ластбадер

Проблема с китайским состоит в его ужасающей тяжеловесности. В нем — многие тысячи иероглифов, и поскольку они использовались в основном для хроник, составлявшихся при императорском дворе или для судопроизводства, эта письменность не слишком подходила для каждодневного использования.

Поэтому японцы стали разрабатывать слоговую азбуку, которая теперь известна под названием хирагана, нужно было сделать китайские кандзи более усвояемыми и обозначить новые понятия, которые были характерны только для Японии и для которых вообще не существовало китайских иероглифов. К середине девятого века эта работа была завершена, совпав по времени с эпохой, когда в восточноевропейских странах разрабатывалась кириллица.

Несколько позже была введена другая слоговая азбука — катакана — для разговорных выражений и заимствованных слов, появившихся в японском. Это было своего рода дополнение к хирагане, состоящей из сорока восьми слогов.

Однако некоторые любопытные пережитки китайских обычаев уже действовали в Японии. Ни одна китаянка никогда не пользовалась кандзи, и потому здесь тоже посчитали, что японской женщине не подобает писать.

Итак, объединив хирагану и катакану, японцы через какое-то время создали свою национальную литературу, начало которой положили “Записки у изголовья” Сэй Сёнагон и классическое произведение “Гэндзи моногатари”, оба датирующиеся началом одиннадцатого века.

* * *

В соседней комнате Нанги сидел за столом, с которого были убраны все бумаги и папки. Столешница из хорошо отполированного кедрового дерева блестела как зеркало, отражая его профиль.

— Да? — сказал он в трубку.

— Нанги-сан. — Голос был тонким и каким-то странным, как будто электронное устройство изменило его, лишив при этом души. — Это Энтони Чин.

Чин был директором Паназиатского банка в Гонконге, который Нанги купил около семи лет назад, когда в результате плохого финансового управления и колебаний рыночных цен в этой британской колонии банк оказался на краю гибели.

Нанги помчался в Гонконг и за десять дней подготовил план поручительства, в результате чего через двадцать месяцев его “кэйрэцу” компании был обеспечен максимальный приток наличности. Риск же по истечении начального периода — год и девять месяцев — был минимальным. С весны 1977 года земельный бум приобрел в этой крошечной перенаселенной колонии невиданные размеры.

Энтони Чин развил тогда бурную деятельность. С согласия Нанги он вложил большую часть основного капитала Паназиатского банка в недвижимость. Он сам и “кэйрэцу” невероятно обогатились, потому что цены на недвижимость резко возрастали и к концу 1980 года выросли в четыре раза. Примерно за год до этого Чин посоветовал расширить эту их деятельность.

— Цены будут расти, — говорил он Нанги в конце 1979 года, — другой альтернативы нет. На острове и в гавани вообще не осталось свободной земли. На Новых Землях Гонконга планируется создать Шатинь — для новых средних классов общества. Я видел проекты шестнадцати различных многоэтажных комплексов, которые должны располагаться в одной-двух милях от ипподрома. Если мы сейчас примем в этом участие, через два года наш капитал удвоится.

Однако Нанги предпочел проявить осторожность. Помимо всего прочего, здраво рассудил он, скоро истекает срок девяностодевятилетней аренды Великобританией Новых Земель. Разумеется, жители колонии не симпатизируют коммунистическому Китаю, но ведь Гонконг и Макао — единственные настоящие “окна” Китая на Запад — дают ему такой мощный приток денежных средств, что аннулировать договор или по крайней мере отказаться продлить его было бы Китаю невыгодно.

Нанги часто имел дело с китайскими коммунистами и знал, как у них работают мозги. И теперь, в начале восьмидесятого года, он полагал, что им нужно нечто большее, чем просто деньги.

Он успешно предсказал падение режима Мао, а потом и “Банды четырех”. Предугадать это было нетрудно, потому что он видел, что в современном Китае складывается точно такая ситуация, которая в его собственной стране привела к свержению трехсотлетнего сёгуната Токугавы и к наступлению эпохи Реставрации Мэйдзи. Чтобы выжить в наши дни, китайскому правительству придется наконец прийти к болезненному для них выводу, что нужно открываться Западу. Им придется вытаскивать себя из той добровольной изоляции, в которую вверг их Мао. Поистине это было безвременье, когда промышленность, а вместе с ней торговля, культура и искусство — все подверглось разрушению ради выполнения пятилетних планов в условиях жестоких репрессий.

Более того, Нанги все яснее понимал: чтобы встать на свои неокрепшие ноги, Китаю гораздо больше, чем денежные доходы, потребуются две вещи. Мысль об этом наполняла его трепетом и ужасом: Китай должен развивать тяжелую индустрию и ядерный потенциал. Китаю потребуется коренная ломка, но для этого ему не хватит денег. Существует только одна возможность получить их: бартер. И единственный имеющийся в их распоряжении источник, из которого можно сделать эти астрономические ставки, — Гонконг. Если Китаю удастся запугать англичан тем, что их выставят вон и разрушат все созданное ими с таким трудом на этой самой южной точке Азиатского континента, если угрозы китайцев будут убедительны, тогда они смогут получить все, что угодно. Тем более, что у англичан есть современная технология, о которой Китай может только мечтать.

Нанги чувствовал, что Китай готовится сделать первый шаг в этом направлении. Они, несомненно, выступят с каким-либо официальным заявлением, в котором будет сказано, что первоначальный документ об аренде не имеет в их глазах законной силы. А потом с неизбежностью последует заявление о том, что когда-нибудь в будущем (когда именно, разумеется, не уточнят) Китай восстановит свою власть над этой колонией.

Нанги не сомневался, что после такого рода откровений от нынешнего земельного бума не останется и следа. Какой же заграничный инвестор захочет топить свои деньги в зыбучих песках политики? Результат будет один: резко упадут цены и на земельную собственность, и на ценные бумаги. Нанги не собирался попадаться в эту ловушку. Поэтому он наложил вето на все предложения Энтони Чина расширить их деятельность.

— Пусть этим занимаются другие, — сказал он. — А мы останемся при своем.

Ход событий подтвердил худшие его опасения. Свои заявления китайцы сделали в конце 1982 года, вынудив ее величество королеву Елизавету вступить с ними в борьбу. Ее подданные провели ряд обширных переговоров с коммунистами, надеясь, что основные проблемы решатся быстро и что ожидаемый спад экономики в колонии удастся предотвратить.

Нанги только посмеивался, радуясь собственной предусмотрительности и осторожности. Китайцы взыграли духом и собирались теперь потянуть резину как можно дольше, используя преимущества своего положения. Главным для них было подольше помучить Британию, чтобы эти тупые европейцы поняли наконец весь ужас ситуации, в которой они оказались. Переговоры были прерваны и не дали никаких результатов. В Гонконге начался кризис. На фондовой бирже колонии к декабрю 1982 года индекс курсов акций резко упал с 1730 в июне 1981 года до 740. В начале 1983 года начали разоряться мелкие компании, торгующие недвижимостью, а в третьем квартале эта участь постигла и две-три компании покрупнее.

— Но что вызывает наибольшую тревогу, — говорил Джон Брэмидж, министр финансов Гонконга, — так это банки и финансы. В настоящее время эти отрасли охвачены паникой.

И теперь, отвечая на звонок Энтони Чина, Нанги вновь возблагодарил Господа Бога за то, что вел свои дела с мудрой консервативностью.

— Как дела в цветущем уголке Китая? — спросил он. Это была их постоянная шуточка, но в этот раз Чин на нее не отреагировал.

— Боюсь, что у меня плохие новости, Нанги-сан.

— Если это опять банковские проблемы, не волнуйся, — сказал Нанги. — Мы выстоим. Сам знаешь, какие у нас капиталы.

— В том-то и беда, — ответил Чин. — Их гораздо меньше, чем вы думаете. Мы не сможем выстоять и при меньшем спаде.

Нанги постарался унять сильно забившееся сердце. Усилием воли он вознесся душой в “никуда” — обитель Святой Троицы — и там обрел гармонию. В его уме роились тысячи вопросов, но, прежде чем открыть рот, Нанги расположил их по степени важности. Сначала самое главное.

— Где деньги?

— Они вложены в шесть строек в Шатине, — жалобно произнес Энтони Чин. — Я помню ваши указания, но ведь вас здесь не было. Я держал ситуацию под контролем изо дня в день и видел, сколько мы можем заработать. А теперь невозможно найти людей, согласных въехать в эти районы. Не из-за плохого климата, а из-за страха перед коммунистами. Всех пробирает дрожь. Даже...

— Ты уволен, — холодно сказал Нанги. — Даю тебе десять минут, чтобы покинуть здание. После этого охрана получит приказ арестовать тебя. Если ты прикоснешься к документам или что-то в них изменишь, будет то же самое.