class="p1">«Бытие определяет сознание. Если бы письма не было, то я бы ничего себе не накручивал. Мне кажется, пора тебе решить этот вопрос с письмом окончательно».
«Как же мне его решить?»
«Я верю, что ты придумаешь — как».
«Я не могу придумать!»
Муж слегка рассердился: «Откровенно говоря, какая же ты всё-таки твердолобая в нежелании отпускать прошлое!»
«Твердолобая? И в чём же тут твердолобость? Неужели, если человек уже умер, то и письмо его сохранить нельзя?!» И в тот момент, когда она сказала «умер», она вдруг всё осознала, и слёзы градом хлынули из глаз.
Как и раньше, увидев, что Ли Гуйчан на грани скандала, муж тут же замолчал. Постояв немного, он подождал, когда Ли Гуйчан чуть успокоится, и только тогда снова заговорил. Говорил он спокойно и сдержанно, словно боялся её ещё раз спровоцировать. Он привёл в пример себя: он любит Ли Гуйчан всей душой и всём сердцем. С тех пор как они поженились, он ни разу не был на родине и не написал ни строчки своей бывшей жене, которая жила в его родной деревне. Всё это он сделал ради Ли Гуйчан, их сына, ради спокойствия и счастья в их семье. Не увидев никакой реакции на свои слова, он тут же подал Ли Гуйчан конструктивную идею: ей надо переключить свой интерес на филателию. Ничего страшного, что никто больше не пишет писем, можно покупать почтовые марки, уж они-то не обесценятся, а наоборот, только поднимутся в цене.
Лу Гуйчан по-прежнему молчала. Собственные слова, брошенные в сердцах мужу, так ранили её саму, что она всё ещё не могла прийти в себя.
А потом письмо исчезло. Обнаружив это, Ли Гуйчан тут же бросилась к мужу требовать его обратно. Муж улыбнулся и успокоил её, сказав, что у него есть для неё сюрприз. Она ответила, что никакие сюрпризы ей не нужны, пусть только вернёт письмо, больше ей ничего не надо. Муж сказал, что гарантирует ей, что сюрприз ей непременно понравится. Ли Гуйчан терпеливо ждала несколько дней, но, так и не дождавшись сюрприза, совсем потеряла терпение и потребовала от мужа немедленно вернуть письмо. Делать нечего, пришлось ему признаться, что он отослал письмо в редакцию шахтёрской газеты в надежде, что они его напечатают. Он сказал, что, когда письмо напечатают в газете, хранить его станет намного удобнее. Что и сказать, сюрприз получился, да такой неприятный, что Ли Гуйчан просто вышла из себя. Она побледнела, руки затряслись: ей претила сама мысль, что кто-то опубликует её письмо. Ли Гуйчан потребовала ответа у мужа: какое право он имел отослать куда-то письмо, которое принадлежало только ей и никому другому? Он должен немедленно вернуть его назад. Муж совсем не ожидал, что Ли Гуйчан так рассердится, и тоже вспылил в ответ, назвав её неблагодарной женой, не умеющей ценить того, что для неё делается. Между ними разразился такой сильный скандал, что дело почти дошло до драки. И тут муж нечаянно толкнул зеркало в дверце платяного шкафа и разбил его, обнажив деревянную панель, на которой оно висело. Как только зеркало разбилось, исчезла иллюзия огромного пространства шкафа и сама спальня вдруг стала маленькой и тесной. Звук падающих осколков был таким громким, что вдруг утихомирил мужа и жену.
«Смотри-ка, разбилось», — произнёс муж.
На следующий день Ли Гуйчан поехала в редакцию газеты и потребовала вернуть ей письмо. Там ей сказали, что никакого письма они не получали.
Пекин,
6 ноября 1999 г.
Би Фэйюй 毕飞宇
Тень любви 相爱的日子
(перевод Николая Амурова и Суй Янь)
Привет! Оказалось, они с ним земляки, да к тому же и однокашники, но вопреки всём ожиданиям они не были знакомы. Как принято в таких случаях, они пожали друг другу руки и обменялись телефонами, буквально через три-четыре минуты им уже не о чем было говорить, ну что ж, придётся расстаться. Самоё главное, она чувствовала себя неловко. Сегодня она привела себя в порядок, оделась просто и со вкусом, но ей всё-таки было не по себе. Этот приём был слишком расточительным, слишком роскошным, что давало ей ощущение нереальности, словно всё происходит во сне. На самом деле она чувствовала себя Золушкой, которая пришла поесть-попить на халяву. Подруги правильно говорили: она пришла сюда не поесть, она пришла сюда в поисках шанса. Ведь на банкете можно встретить открывателя талантов или заарканить богача, какого-нибудь крёза. В наши дни больше всего не хватает именно шансов, кто знает… всё может статься. Подруги давно ей говорили, что для девушек в их возрасте самыми важными являются два дела — показаться на публике и примелькаться: шанс — не ракета дальнего действия, оснащённая системой глобального позиционирования, не надейся, что она свалится тебе прямо на голову, ты же не Бен Ладен, в конце концов…
Однако на дармовщину поесть и выпить тоже непросто, ведь ты ничем не отличаешься от воришки. Люди как-то незаметно раскололись, разделились на группки по три-пять человек, на кучки по пять-шесть человек, они смеялись, разговаривали, но ни в одной из них она не чувствовала себя своей, сходиться — грубо, проявлять настойчивость было не в её характере, иногда кто-нибудь неожиданно встречался с нею взглядом, но это была не более чем тактичная улыбка — дань вежливости. Ей приходилось торопливо улыбаться в ответ, но её улыбка постоянно опаздывала, она улыбалась, а человек уже проходил мимо. В это мгновение её улыбка, утратившая адресата и уже никому не предназначенная, бессмысленно застывала на лице и какие-то доли секунды ещё висела там, пустая и холодная. Это оставляло у неё скверное чувство, очень скверное. Ей оставалось только, держа в руках бокал, с растерянно-беспомощной недоуменной улыбкой на лице материться про себя: «Я имела в виду твоего благородного отца!»
Неожиданно зазвонил телефон. Звонок прозвенел дважды, а она уже поднесла трубку к уху. Молодые из числа тех, кто ещё не нашёл работу или не устроился в жизни, имеют одну общую особенность — очень быстро отвечают на телефонные звонки. Телефонный звонок — это их жизнь, судьба, ожидание звонка незаметно создаёт у них иллюзию, от которой невозможно избавиться, будто в каждом телефонном звонке таятся огромные, безграничные возможности, нельзя упустить ни одного шанса, иначе придётся ещё долго ждать нового случая…
— Алло! — ответила она. Телефон молчал… — Алло! — повторила она снова, слегка наклонившись к трубке.
— Это я… — неожиданно прозвучал неторопливый голос.
— А ты кто?
Голос в трубке зазвучал ещё