медленнее:
— Экие важные люди, до чего забывчивы. Даже меня не помнишь. Подними голову, так… посмотри налево, да, у двери туалета. В нескольких метрах от тебя.
Она увидела его, это был он — её однокашник и земляк. Это с ним она познакомилась несколько минут назад. В это время её однокашник и земляк стоял, прислонившись к стене у двери туалета, наклонив голову, в одной руке он держал бокал, в другой сжимал мобильный телефон. Он выглядел настолько счастливым, что на первый взгляд могло показаться, будто он заигрывает с любимой девушкой, которую обожает до глубины души.
— Как я тебе завидую, — сказал он, — не прошло и полутора лет после окончания университета, а ты уже оказалась в такой компании. Есть одно выражение, как там?.. Красавица с «золотым воротничком», да, это о тебе.
Она рассмеялась, опустив ресницы, и сказала в телефон:
— Ты же раньше меня оказался в компании, так что прошу любить и жаловать, старший брат.
Голос в телефоне засмеялся и произнёс:
— Я пришёл поесть и выпить на халяву, а вот ты должна больше заботиться о своём младшем братишке.
Она одной рукой держала телефон, а другой полуобнимала себя чуть ниже груди, это был её самый любимый жест, можно сказать, любимая поза, тонкое изящное предплечье прижималось снизу к её груди, делая её в глазах других более пышной и соблазнительной, ну просто красоткой. Она сказала в телефон:
— И я пришла задарма поесть и выпить.
Оба они замолчали и почти одновременно подняли голову и посмотрели друг на друга. Их взгляды встретились, их отделяли восемь-девять метров. Поверх толпы высокопоставленных и счастливых голов они смерили друг друга взглядом и испытали чувство радости. Им больше не было скучно, и, казалось, к ним вернулась самоуверенность. Он улыбаясь наклонил голову, словно рассматривая носки туфель, и попытался заигрывать:
— Прекрасное вино, не так ли?
Она устремила взгляд в окно:
— Я не большой знаток вин, просто выбираю красивое.
— Как можно пить вино лишь потому, что оно красивое? — Тон, которым он это произнёс, выдавал в нём знатока, в голосе его зазвучали покровительственные нотки, он сказал медленно, с участием: — Надо попробовать вина всякого цвета, а попробовав всё вина, следует выбрать один вид и пить его; не волнуйся, а будь спокойна, братишка с тобой. — Затем он добавил: — Не вешай трубку, слышишь?
— С какой стати?
— Поболтай с братишкой.
— Почему это я не могу повесить трубку?
— Глупышка, если повесишь трубку, с кем ты будешь разговаривать? Кто ещё обратит на тебя внимание? Насколько это задевает самолюбие — вот так звонить. Только так можно спасти наше тщеславие, давая знать, что мы, мол, тоже ежедневно заняты важными делами. Ты знаешь, что такое быть ежедневно обременённым множеством дел? Запомни, это когда твой собеседник постоянно несёт всякий вздор.
Она, наклонив голову, вслушивалась в его слова. Затем взяла новый бокал вина и неспешно направилась в дальний угол зала. На лице её играла сдержанная улыбка, словно в гуще забот она выкроила свободную минуту. У этой нынешней её улыбки был объект, только находился он не здесь, поблизости, а где-то там, далёко. На приёме было такое прекрасное освещение, такая замечательная музыка, вино, конечно же, было ещё более прекрасным, но она не могла спокойно пить, не могла отвечать на приветствия других. Она была занята. Она постоянно кивала кому-то невидимому головой в знак согласия, иногда делала глоток вина из бокала, улыбка на её лице делалась более чувственной. Она была уверена, что улыбка её обворожительна.
— Спасибо тебе, брат.
— Да ну, что ты, это я должен тебя благодарить.
— Пойдём-ка отсюда, фальшивка, — шутливо сказала она и улыбнулась.
— Мы не можем отсюда уйти, — возразил он, — такое хорошее вино, да ещё бесплатно.
Они проснулись часа через три, трезвые, вино к тому времени уже выветрилось. Они занялись любовью, затем вздремнули немного. Его одеяло и всё тело были пропитаны одинаковым запахом, это был смешанный запах алкоголя и спермы. Нельзя сказать, чтобы он был приятным, но и дурным он не был, запах как запах, вполне терпимый. Было очевидно, что он не только редко стирал одеяло, но и сам мылся нечасто. Но темперамент у него был удивительный, горячий, бурный, почти обжигающий, источавший мощную энергию, захватывающую всех, кто был рядом с ним. Этот темперамент делал запах более привлекательным. Она обняла его, тесно прижавшись к его спине. Глубоко вздохнула. Он проснулся в то же мгновение, обернулся, посмотрел на неё и, казалось, был немного озадачен, лёгкое замешательство промелькнуло в его глазах. Его глаза выдали его, но лишь на мгновение, тем более в темноте этого действительно невозможно было увидеть, но это не укрылось от её взгляда.
— Обознался? — с усмешкой сказала она.
— Обознался, — откровенно признался он, усмехнувшись в ответ.
— У тебя есть девушка? — спросила она.
— Нет, — ответил он.
— А была?
— Конечно, а у тебя?
Она подумала и ответила:
— Меня бросил один, я рассталась с двумя, а в остальном — так… было несколько интрижек. А у тебя?
Он сел, набросил на себя рубаху и, вздохнув, сказал:
— Что об этом говорить… Всё кончилось, так и не успев начаться.
Пока они так болтали, он включил свет. Лампа дневного освещения мигнула дважды, и холодный белёсый свет мгновенно залил его спальню. На самом деле было бы не совсем точным называть спальней это помещение, где были в беспорядке разбросаны его одежда, чемоданы, книги, посуда, где стоял его компьютер. Компьютер был настолько грязным, что выглядел не лучше, чем замызганная пепельница. Она, зажмурив оба глаза, грубо прикинула, что её «квартира» была на два-три квадратных метра больше, чем эта. Когда открыла глаза, то была уверена: больше не на два-три квадратных метра, а на целых четыре. Всё четыре года в университете она факультативно изучала это, её взгляд уже давно стал таким же точным, как и чертежи.
Он вдруг почувствовал, что слегка проголодался — на приёме уделял внимание лишь выпивке и почти ничего не ел. Он набросил хлопчатобумажный свитер и сказал:
— Пойдём поедим чего-нибудь, я угощаю.
Она не сказала ни «да» ни «нет», а лишь поплотнее натянула одеяло до самого подбородка.
— Давай ещё полежим, — предложила она, — займёмся ещё раз…
Ночью, часов в одиннадцать, на улице было довольно морозно, людей и машин на дорогах стало гораздо меньше, улица словно вымерла и выглядела совершенно пустынной. В то же время она стала как будто шире, уличное освещение горело ярко, как никогда, фонари по обеим сторонам улицы создавали удивительную, уходящую